Эльза Вернер - Капризы юной леди

– Папа, мама, он поцеловал ее, я сам это видел!

– Кто и кого поцеловал? – спросил Гунтрам.

– Дядя Гелман и тетя Алиса.

Громкий смех родителей был ему ответом.

– Ты, кажется, бредишь, мальчик! – воскликнул Адальберт. – Дядя Герман до этого не охотник, и ты отлично знаешь, что его даже нет здесь. Он в Хейзлтоне и приедет только завтра утром.

– Он здесь, – упрямо настаивал Адди, – и поцеловал тетю несколько лаз подляд, и не хотел пелестать.

Это известие было встречено с большим недоверием. Гунтрам чуть не задохнулся от смеха, а мать проговорила коротко и ясно:

– Адди, ты маленький дурачок!

– Да, мама, – подтвердил подбежавший Герман, слышавший весь разговор, – Адди действительно дурачок!

Бедный мальчик очень огорчился всеобщим издевательством, а бесцеремонно выраженное о нем мнение окончательно расстроило его, и он громко заплакал. Однако Траудль не обратила на это особенного внимания. Когда ее дети капризничали, она позволяла им кричать сколько угодно. Она взяла на руки маленькую Алису и последовала за мужем, который ушел с Германом в дом. Адди уселся на ступеньки веранды и действительно раскапризничался.

Он громко вопил о своей обиде. В таком безутешном состоянии нашел его Гофштетер, вернувшийся с лесничества.

– Что случилось с моим мальчиком? Опять Герман побил? – спросил он. – Я уже сколько раз говорил тебе, что в таких случаях не ревут, а дают сдачи.

– Он все-таки целовал ее, – упрямо повторил Адди, подняв заплаканное личико, – и несколько лаз. А они не хотят велить мне, и мама говолит, сто я маленький дулачок, а Гелман говолит, сто я всегда был дулачок.

Адди снова заплакал.

Гофштетер покачал головой. Было вполне в порядке вещей, что мальчики дрались, но при чем здесь поцелуи? Он ничего не понял из слов ребенка и начал расспрашивать его, как вдруг Адди подпрыгнул как мячик и закричал:

– Вот они, вот они!

Гофштетер оглянулся и вытаращил от изумления глаза: по лужайке шли Зигварт с Алисой, да еще под руку. Адди побежал им навстречу и заявил с торжествующим видом:

– Ты целовал тетю, дядя, там, в лесу. Я сам это видел, и я не маленький дулачок.

И тут случилось нечто, окончательно превратившее Гофштетера в статую. Графиня, эта важная светская дама, покраснела, как молоденькая девушка, вспыхнула до корней волос, а Герман Зигварт сказал, смеясь:

– Ты настоящий маленький шпион. Зачем же ты подсматривал за нами? Дядя Гофштетер, не смотрите так, как будто на вас обрушилось небо. Мы жених и невеста и собираемся об этом всем объявить.

Он вошел в дом со своей невестой, Адди немедленно отправился за ними, а лесничий продолжал стоять, опустив руки и разинув рот, и старался постичь непостижимое.

В комнатах при неожиданном известии разразилась целая буря. Траудль точно с неба упала, муж ее был сильно огорчен таким коварным молчанием. Они оба даже не предвидели случившегося.

– Ты даже ни на что не намекнул мне, когда я был в Хейзлтоне, – с упреком воскликнул Адальберт, – а ведь в то время, наверное, все уже было решено.

– Да, мы тогда уже обо всем договорились, – сказал Герман, – но мы решили с моим тестем при существующих обстоятельствах не говорить о нашей помолвке, а сразу объявить о бракосочетании, которое состоится на будущей неделе.

– На будущей неделе? – с удивлением повторила Траудль. – Но, Алиса, разве у тебя все уже приготовлено?

Алиса беззаботно и весело улыбнулась.

– Герман говорит, что это лишнее, и он прав, мы хотим как можно скорее стать мужем и женой, скромно повенчаемся в Берклее. Папа приедет из Хейзлтона, а потом мы вернемся с ним и поселимся на верхнем этаже нашей виллы.

Гунтрам был удивлен не меньше жены, он поспешил отвести своего друга в сторону и вполголоса спросил:

– Вы хотите жить на вилле? Да разве ты насовсем остаешься здесь?

– Пока да. Теперь я не могу увезти Алису от отца. Бывают часы, когда от воспоминаний о том, что он потерял, он впадает в уныние и потому особенно нуждается в нас. У меня еще целых восемь месяцев свободных, и это время я пробуду с ним.

– У вас будет очень беспокойный медовый месяц, – сказал Адальберт, – я ведь видел, какая там сутолока, точно в голубятне. У вас не будет ни минуты спокойной.

– О нет! Морленд нашел необходимым перенести свою контору в город. Здание клуба, к счастью, не пострадало от огня, на верхнем этаже он поселился сам, а остальные комнаты будут отведены для заседаний и работы общества. Я ежедневно буду ездить туда, и мы с Алисой преспокойно заживем на вилле.

– А твоя поездка по Америке с научной целью?

– От нее, разумеется, придется отказаться. Но я об этом не жалею. Мое сотрудничество по возрождению города принесет мне больше пользы, чем любая поездка, а как зять Морленда я буду иметь на строительстве первый голос. Мы уже усердно принялись за дело, составляя пока лишь планы и проекты, которые очень скоро будут пущены в ход.

Гофштетер, оставшись один на веранде, постиг наконец совершившийся поразительный факт, так как в открытые окна слышал весь разговор.

Значит, все-таки мужем графини будет Герман? О нем-то он и не подумал. Нечего и говорить, что он был как будто специально создан для этой надменной золотой принцессы, потому что он-то никогда ничего от нее не возьмет. Он сумеет основательно подчинить ее себе и распоряжаться ею. Еще никогда в жизни лесничий не чувствовал такого глубокого удовлетворения, как в эту минуту.

Между тем обе молодые женщины подошли к окну, не замечая подслушивавшего их человека. Траудль все еще не могла освоиться с мыслью о такой скорой свадьбе. Она слышала, с каким блеском и великолепием было отпраздновано в Нью-Йорке венчание Алисы Морленд с Бертольдом Равенсбергом, и потому нерешительно спросила:

– Значит, вы хотите венчаться в маленькой церкви в Берклее? И на свадьбе будут только твой отец и мы как свидетели? Это будет, пожалуй, такая же тихая и скромная свадьба, как наша в Равенсберге?

Алиса улыбалась сияющей, счастливой улыбкой, потом наклонилась к своей приятельнице и сказала голосом, какого Траудль еще ни разу от нее не слышала:

– Да, Траудль, такая же скромная и такая же счастливая.

Гофштетер, услышав этот тон, сложил руки и прошептал с глубоким вздохом облегчения:

– Он справился с ней, это несомненно. Браво, Герман!

Большой океанский пароход быстро приближался к берегам Европы. Было раннее утро, и туман еще окутывал море, но большая часть пассажиров уже вышла на палубу.

В стороне от других стояли высокий мужчина с белокурыми волосами и бородой и молодая женщина в дорожном плаще. Она вздрагивала от утреннего холода, а он заботливо наклонился к ней.

– Не лучше ли нам спуститься в каюту? Тебе не следует зябнуть, Алиса.

– О нет! – запротестовала она. – Мне хотелось бы видеть, когда покажется берег.

Зигварт снял с плеч свой плед и укрыл ее.

– Почти год прошел с тех пор, как этот берег исчез из моих глаз, – сказал он, указывая рукой туда, где в туманной дали находилась Германия. – И чего только не случилось за это время! Мне, очевидно, уже было суждено работать в Хейзлтоне. Когда-то я воспротивился этому, но мне все-таки пришлось приложить руки к строительству нового города. Теперь уже все планы одобрены и, благодаря богу, приводятся в исполнение.

– Но какой упорной борьбы это тебе стоило! – возразила Алиса. – Папе пришлось пустить в ход весь свой авторитет.

– Да, все стремились повторить прежнюю ошибку – начать строить как можно скорее и как можно небрежнее, не думая о возможности новой катастрофы. К счастью, папа «надавил» своим авторитетом. Кстати, тебе не жаль, что пришлось так быстро реализовать немецкие капиталы?

Алиса покачала головой.

– Нет, Герман, я никогда не любила Равенсберга. Я провела в нем всего один счастливый час – тот, когда мы поняли, что любим друг друга. Все, что было дальше, – одно горькое воспоминание. Теперь Равенсберг в чужих руках, и мне кажется, что мы можем наконец сбросить с себя тяготевшее над нами бремя.

Зигварт нахмурился. Он подумал о катастрофе, стоившей жизни графу Равенсбергу, и о прощании с ним в ночь перед его смертью, потом решительно выпрямился и произнес:

– Да, забудем это прошлое, оно миновало навсегда. Нам обоим пришлось много вынести, чтобы сквозь мрачные тучи увидеть наконец безоблачное небо. И я везу тебя на родину как победную награду. Теперь мы будем думать только о нашем будущем, о его целях и задачах.

– Неужели ты уже думаешь о новой работе? – с легким упреком в голосе спросила Алиса. – Ты так много работал в последнее время, тебе следовало бы хоть немного отдохнуть.

– Отдохнуть? Я не нуждаюсь в отдыхе и не хочу отдыхать. Работа – счастье, жизнь, и я буду работать, пока хватит сил.

Даль посветлела, туман под солнечными лучами рассеивался.

– Со стороны Берндтов было, конечно, очень мило предложить нам остановиться у них, – снова заговорил Зигварт, – но я все-таки очень благодарен тебе, что ты отклонила это предложение. Будем пока довольствоваться моей холостяцкой квартирой. У меня довольно со вкусом обставленный уголок. К осени устроим себе квартиру и переедем туда… втроем.

Молодая женщина слегка покраснела и прислонилась головой к плечу мужа.

– Папа очень, очень счастлив, что появилась эта надежда, – тихо сказала она, – это облегчило ему разлуку. Ведь иметь внука всегда было его заветным желанием.

– И это поможет ему трудиться. Я уверен, что он не нуждается в подобной мотивации, но при прощании он все-таки снова повторил мне: «Для вас и вашего потомства». И он выполнит то, что задумал, работа у них так и кипит… Посмотри, Алиса, там уже показалась земля. Это – наша родина!