Да, ей было немного жаль расставаться с уже ставшей привычной ролью одинокой и безутешной вдовы, «бедняжки», как называли ее за глаза придворные, но с прежним бездействием было покончено. Королева Виктория перебралась из Озборна в Виндзорский замок и с головой ушла в дела.

Теперь уже не министры принуждали королеву вникать во все хитросплетения государственной и политической жизни, а она сама понукала их двигаться вперед и вперед, загружая все новыми и новыми поручениями, никому не давая расслабиться ни на минуту. Перемены, произошедшие с королевой, наверное, можно было частично объяснить и крепнущим сотрудничеством с нынешним премьер-министром Бенджамином Дизраэли, человеком, которого она любила и которому всецело доверяла. Много позже сам Дизраэли скажет об этом так: «Она вдохновляла своего премьер-министра, а он платил ей за это абсолютной преданностью».

Как бы то ни было, а перемены в дворцовой жизни были на руку и королевским министрам, и чиновникам, да и всем придворным и родственникам королевы, особенно сейчас, когда она поселилась так близко от Лондона, в Виндзоре.

Принцесса Присцилла так и сказала дочери, когда они садились на поезд, чтобы ехать в Виндзор.

– Какое счастье, что нам не придется проделывать это утомительное путешествие в Озборн. Так далеко и так неудобно туда добираться. Даже не знаю, как бы я рискнула оставить твоего отца одного на столь продолжительное время.

Герцог Фортгемптон, знатность которого была столь неоспорима, что ему даже милостиво позволили вопреки сложившимся традициям и строгим правилам придворного этикета жениться на представительнице королевской фамилии, внучатой племяннице самой королевы Виктории, так вот, герцог всегда отличался слабым здоровьем. Наверное, исключение из правил для него было сделано еще и потому, что жених был одним из богатейших людей страны.

Как бы то ни было, брак, устроенный по расчету, оказался на редкость счастливым. Одна беда, герцог был значительно старше своей молодой супруги, и то ли поэтому, то ли были и другие причины, но в семье подрастал лишь единственный ребенок, дочь Виктория Матильда. А следовательно, титул и все огромное состояние герцога со временем должны были неизбежно перейти по наследству к кому-нибудь из его ближайших родственников по мужской линии.

То, что королева вдруг вспомнила о крестнице, стало для герцога и его жены настоящим сюрпризом. Впрочем, судя по всему, за матримониальными планами, созревшими в голове королевы в отношении ее крестницы и молодого князя Обернии, скрывались и вполне определенные политические прожекты, касавшиеся уже будущего самого княжества и его статуса на карте Европы.

– Как это похоже на нашу великую королеву! – воскликнула герцогиня, когда они с мужем обсуждали письмо, полученное несколько позднее от венценосной родственницы. В нем королева уже без обиняков проинформировала супругов, что занимается устройством брака Виктории Матильды и князя Максимилиана, который сравнительно недавно взошел на престол и стал царствующим монархом Обернии.

– Что ты хочешь сказать? – недовольно поморщился герцог.

– То и хочу! Я ведь была уверена, что королева Виктория начисто забыла о существовании нашей Тильды. Когда мы в последний раз навещали ее в Озборне, она даже ни разу не заговорила с девочкой. И вдруг как гром среди ясного неба. Тильда выходит замуж.

– Что ж, в любом случае для нас предложение Ее Величества большая честь.

– Дай бог, чтобы наша дочь была того же мнения, – вздохнула герцогиня.

Тильду новость о предстоящем замужестве несказанно удивила, но она не стала возражать, как того опасалась мать, зная норовистый характер дочери. Впрочем, Матильда всегда была непредсказуема.

Герцогиня никак не могла понять одной простой вещи: восемнадцатилетней девушке уже до смерти наскучила размеренная жизнь в поместье Фортгемптон, которую они вели. Такое существование очень смахивало на самое настоящее тюремное заключение. Разумеется, юной Тильде не давали скучать: целая вереница гувернанток и преподавателей, разнообразные рукоделия и прочие занятия. И все ей нравилось, и все она делала с интересом. А еще обожала верховую езду. Вот только охотиться ей было категорически запрещено. А кататься верхом – сколько угодно! Отец даже выделил ей двух лошадок, которые своей резвостью разительно отличались от полусонных кляч, на которых обычно катались верхом молоденькие девушки.

Поскольку прогрессирующий артрит практически превратил герцога в инвалида, приковав его к креслу, и речи быть не могло о том, чтобы начать вывозить Тильду в свет, тем более устроить бал по случаю ее великосветского дебюта в Лондоне.

Правда, один раз ее все-таки свозили в столицу, но исключительно для участия в официальной церемонии представления королеве в тронном зале Букингемского дворца. Королева почтила своим присутствием только начало вечера. А потом удалилась в свои покои, оставив вместо себя на правах хозяина старшего сына и наследника принца Уэльского и его красавицу жену, датскую принцессу Александру.

Тильда была представлена Ее Величеству в самой первой группе дебютанток, куда входили исключительно представительницы королевской фамилии. Все остальное на этом приеме показалось Тильде ужасно скучным и донельзя заформализованным придворным этикетом. Впрочем, чего еще ожидать от официального приема во дворце?

Тогда же Тильда впервые заметила, что в присутствии членов королевской семьи все остальные делаются не похожи на самих себя. У некоторых даже голос меняется. А поскольку ее мать тоже была особой королевских кровей, то и с ней беседу вели столь же неестественным тоном, да еще и на всякие скучные темы.

Мажордом, в сопровождении которого они прошествовали по анфиладам парадных зал, замер перед дверьми, ведущими в личные покои королевы Виктории. Какое-то время пришлось подождать. Потом их провели в небольшую гостиную. Королева сидела в кресле у столика, застланного плюшевой скатертью с бахромой.

По своему обыкновению она была одета в довольно бесформенное платье из дорогого, переливающегося на свету черного атласа, на голове – вдовий чепец, на ногах – начищенные до блеска черные башмачки. Словом, королева выглядела такой, какой и представляла себе Тильда: старой и внушающей почтение дамой.

Глядя на эту маленькую женщину, трудно было представить, что она правит огромной империей и состоит в родстве практически со всеми царствующими домами Европы.

Принцесса Присцилла успела рассказать дочери, что в четырех комнатах, которыми обычно пользуется королева в качестве личных покоев, находится более двух с половиной сотен картин и еще больше фотографий ее дальних и близких родственников. И всю эту галерею королева неизменно берет с собой, переезжая из одного дворца в другой: из Виндзора в графство Абердиншир, где стоит еще один королевский замок Балморал, оттуда – в Озборн и снова в Виндзор.

Фотографии стояли повсюду: на письменном столе, на журнальном столике, на столике для рукоделия. Тильда разглядела рамочки с фотографиями даже среди тяжелых складок драпри из пурпурной парчи. Они стояли среди пачек с письмами, папок с нотами, подпирали пресс-папье, притаились за массивной чернильницей, уютно разместились среди ножичков для перьев рядом с «Именинной книгой королевы».

Эту книгу, испещренную подписями посетителей, королева тоже всюду брала с собой, куда бы ни ехала. А потому многие, увидев книгу в руках монарха, принимали ее за Библию.

Трудновато будет запечатлеть в памяти все мелочи убранства комнаты, подумала Тильда, да и облика самой королевы тоже. Ведь нужно постоянно держать в голове наставления, которые дала ей мать накануне аудиенции.

Принцесса уже склонилась до самого пола в глубоком реверансе, потом поднялась, поцеловала руку Ее Величества, завершив ритуал поцелуем в щечку.

– Так вот она какая, наша Виктория! – проговорила королева неожиданно высоким, почти визгливым голосом.

И, вперив немигающий взгляд в Тильду, принялась пристально разглядывать девушку, пока та отвешивала дежурный реверанс, целовала бледную руку в синих прожилках вен и прикладывалась к прохладной мягкой щеке.

– Да, мэм! Это наша Виктория! – задыхаясь от волнения, эхом отозвалась принцесса Присцилла.

– Я хочу поговорить с тобой, Виктория!

– Да, мэм!

Начало не сулило ничего хорошего. По собственному опыту Тильда прекрасно знала, что взрослые начинают разговор с подобной фразы, как правило, лишь в тех случаях, когда хотят сообщить что-то неприятное или отчитать за очередной проступок.

– Надеюсь, родители уже сообщили тебе о предстоящей свадьбе с князем Максимилианом, который является правителем Обернии.

– Да, мэм!

– Хочу особо подчеркнуть, что этот брак очень важен по нескольким причинам.

– Да, мэм.

– Во-первых, я считаю князя Максимилиана достойным кандидатом на роль жениха для английской невесты, к тому же моей родственницы.

– Нет сомнений, князь по достоинству оценил оказанную ему честь! – подала голос принцесса Присцилла. Но королева никак не отреагировала на реплику. Более того, она даже не соизволила взглянуть на принцессу, продолжая пристально разглядывать лицо Тильды.

– Вторая причина, по которой я считаю этот союз желательным и даже необходимым, – проговорила она так, будто бы даже не слышала слов, сказанных принцессой, – это сама Оберния. Княжество играет очень важную, можно сказать ключевую роль в нашей политической стратегии касательно Европы в целом.

Тильда выжидательно подняла на королеву свои голубые глаза. А вот это уже интересно, подумала она, мгновенно обратившись в слух.

– Ты должна понимать, дитя мое, – продолжила королева, – что княжество, которое граничит с Австрией, Баварией и Вюртембергом, уже по своему географическому положению является решающим фактором для сохранения баланса сил в Европе. К тому же оно до сих пор остается независимым государством.

Королева замолчала, но отнюдь не в ожидании ответа.

– Пруссия во главе с кайзером Вильгельмом, – возобновила она свой монолог после короткой паузы, – и так уже поглотила более чем достаточно мелких государств вокруг себя. Это вызывает беспокойство и заставляет нас с некоторой настороженностью воспринимать общую ситуацию на континенте.