– О, это вы, миссис Харт, – воскликнул он с легким поклоном, – давненько мне не доводилось видеть такой хорошенькой женщины! Теперь понятно, почему старина Брэндиш взялся сопровождать вашу сестрицу на прогулки в Гайд-парк – рассчитывает на благодарность с вашей стороны, да?

Он расхохотался. Комплимент получился двусмысленный, и Генриетта пристально взглянула на молодого человека, желая понять, не пытается ли он ее задеть.

Не получив ответа, Фарли придвинулся ближе.

– Вы ведь вдова Фредди Харта, правда? Славный был парень! Жаль, что так рано помер! Шулера изрядно почистили его карманы, и бедняга не выдержал… Но больше об этом ни слова!

На Генриетту пахнуло перегаром – Фарли был пьян! Глубоко оскорбленная, она попыталась уйти, но он поймал ее за локоть и зашептал в самое ухо:

– Вы настоящее сокровище! Я так завидовал Фредди, мечтал оказаться на его месте рядом с вами. Я имею и виду в вашей постели! Его больше нет, так почему бы нам…

В ярости, плохо соображая, что делает, Генриетта изо всех сил вонзила в его ногу свой каблучок и обозвала «мерзкой свиньей». Взвыв от боли, Фарли пошатнулся и со всего маху ударился о стену, пихнув стоявшую поблизости даму. Возникла сутолока, во время которой Генриетта сумела незаметно покинуть бальную залу.

Это происшествие просто убило ее. Значит, из-за самоубийства мужа до сих пор у нее такая репутация, что подвыпившие гуляки не считают нужным с ней церемониться! Произошло то, чего она так боялась с самого приезда в Лондон. Ах, если бы можно было остаться в Гемпшире! К горлу подступил комок, она с трудом подавила слезы. Скорее, скорее в свою комнату, где она, по крайней мере, будет в одиночестве и сможет дать колю своему горю.

Поднявшись на второй этаж, Генриетта заметила поджидавшего ее в коридоре Короля. Он не видел ее, потому что хмуро уставился в покрытый ковром пол. Может, убежать обратно вниз? Пока она раздумывала, он поднял глаза и заметил ее. Теперь не оставалось ничего другого, как только поговорить с ним. Да, надо поговорить именно сейчас, и именно сейчас решить все разом!

– Генри! – воскликнул он. – Я тебя везде искал, потом пришел сюда, догадавшись, что ты захочешь уйти к себе. Ты расстроилась из-за Фанни? Сейчас же выбрось ее из головы, она для меня ничего не значит, уверяю!

Задержав дыхание, пытаясь подавить подступившие к горлу рыдания, Генриетта подошла к нему, изо всех сил сцепив руки. Ей вдруг припомнилось, что Король собирался сказать что-то важное, и в душе снова забрезжил луч надежды, хотя умом она понимала, что надеется напрасно.

– Ты, кажется, собирался поговорить со мной о чем-то важном? – спросила она, в упор глядя на Брэндиша. – Скажи это сейчас, и после этого я решу, что думать о миссис Маршфилд!

Стремясь найти подтверждение своим надеждам, она смотрела ему прямо в глаза, и под его взглядом у нее вновь, несмотря ни на что, возникло ощущение, что их связала сама судьба.

– Хорошо, – пробормотал Король, снова нахмурившись.

Он привел ее в комнату отца и поплотнее прикрыл за собой дверь, чтобы никто не мог услышать их в коридоре.

– Я знаю, что увиденное в библиотеке тебя расстроило, – с искренней озабоченностью начал он. – Но твои тревоги напрасны, потому что в моем сердце ты занимаешь особое, исключительное место. Меня никогда не влекло к Фанни так сильно, как к тебе.

Генриетта остановилась возле кровати под высоким балдахином и прикоснулась рукой к прохладному дереву. Сердце ее гулко билось. Он явно что-то недоговаривает! Или ей показалось?

– Признайся, ведь Фанни тебе нравится? – спросила она. – Разве мужчина может остаться равнодушным к такой умной и красивой женщине, может не восхищаться ею и не желать ее, если только он не бесчувственный чурбан?

Содрогнувшись, Генриетта замолчала и отвернулась от Брэндиша. Господи, зачем она задала этот ужасный вопрос!

Сзади послышались его шаги, и она не удивилась, когда он обнял ее за плечи.

– Значит, ты поняла, что меня влечет к ней! – прошептал он.

– Ты ее любишь? – дрожащим голосом спросила Генриетта, удивляясь, откуда взялись силы продолжать мучительный для нее допрос.

– Бог мой, конечно, нет! – поспешно воскликнул он. – Мое чувство к ней вовсе не любовь, это влечение, интерес, не более того. Она, как ты верно отметила, хороша собой и к тому же отвечает моим представлениям о новой виконтессе Эннерсли!

– Вот как? – горько усмехнулась Генриетта и, обессилев, прислонилась к деревянному столбу балдахина.

Брэндиш осторожно взял ее за плечи и повернул к себе лицом.

– Пойми же наконец, я не люблю Фанни, – глядя ей прямо в глаза, сказал он, – она ничего для меня не значит! Я восхищен ее отменными манерами, и только! Лишь ты, дорогая Генри, заставляешь мою кровь кипеть в любовной лихорадке!

Он притянул молодую женщину к себе и стал нежно поглаживать ее плечи и спину.

– Ты безнадежный донжуан, Брэндиш, как глупо было с моей стороны в тебя влюбиться! И что хуже всего, ты удивишься и не поверишь мне, если я скажу, что твои слова о Фанни больно задели мои чувства! Я права?

– Дорогая, – улыбнулся он и, не в силах отвести взгляда от милых губ, прижал женщину к себе еще сильнее, – если бы я хоть на мгновение мог допустить, что сделал тебе больно, то в ту же минуту вонзил бы себе в сердце шпагу, осыпал бы свою голову горящими угольями или…

– Довольно этих глупостей! – воскликнула Генриетта с вымученным смехом. – Ты повеса и безжалостный соблазнитель до мозга костей, под стать самому Байрону! – Теперь она ясно понимала, насколько призрачными оказались ее мечты о замужестве. И хотя она по-прежнему любила этого человека, находя в общении с ним ни с чем не сравнимую радость, огромная тяжесть легла ей на сердце. – Но я люблю тебя, Король Брэндиш. Ты, негодник, словно специально рожден, чтобы меня мучить! Скажи же наконец то, что собирался!

Вместо ответа он прижался губами к нежной щеке Генри и стал покрывать легкими поцелуями ее шею, медленно приближаясь ко рту. От него исходил запах дорогого душистого мыла, который она с наслаждением вдыхала. Наконец у самых ее губ он остановился. Она почувствовала его легкое дыхание.

– Не могу выразить, как я люблю тебя, дорогая, – прошептал он и приник к ее рту. Она тоже обняла его. «Может быть, в последний раз», – мелькнуло у нее в голове, и, ужаснувшись, Генриетта со всей силой своей исстрадавшейся души прижалась к любимому, обвила его шею руками. Он неистово впился в ее губы и всем телом прильнул к ней, придавив своей тяжестью к витому столбику кровати.

Через мгновение он отодвинулся и, задыхаясь, сказал:

– Ты помнишь день, когда мы встретились впервые? Кажется, это был понедельник. Понедельник – счастливый день! Я был сражен твоей красотой и жаждал только одного – обнять тебя. Спасибо старине Винсенту за возможность увидеться с тобой вновь, хотя более глупого предлога для знакомства с женщиной и придумать невозможно! Любимая, знай, я уже не принадлежал себе, когда разыскал тебя в том заросшем кустарником овраге возле Раскидистых Дубов! А помнишь, как я вечером примчался к вам якобы попрощаться с Бетси?

Она кивнула, продолжая смотреть ему в глаза. Перед ней разверзлась пропасть одиночества, и с каждым новым его словом она сознавала это все более отчетливо.

– Мне никогда не забыть, – продолжал он с улыбкой, – как ты отказалась идти с Бетси домой, как заявила мне, что стала бы моей любовницей, если бы я не собирался на следующий день уезжать. Помнишь, что ты чувствовала в это мгновение?

Генриетта молча кивнула. От волнения у нее перехватило горло.

– Так вот, я прошу тебя, Генри, стать моей возлюбленной здесь, в Лондоне, – с нежностью глядя на нее, продолжал Брэндиш. – Ты ни в чем не будешь знать отказа, я дам тебе все, что захочешь, – дом, собственный выезд, драгоценности, прислугу! Все твои прихоти будут немедленно удовлетворяться! Если бы ты знала, как я мечтаю о тебе! Стань же моей, чтобы я мог тебя оберегать, служить тебе! Скажи, что принимаешь мое предложение!

Наконец-то он внес ясность в их отношения! Однако облегчения это не принесло, молодая женщина окончательно пала духом. Как несправедливо, как жестоко с ней обошлась судьба, послав любовь к такому легкомысленному человеку, отъявленному кутиле! Когда-то, решив стать экономкой, Генриетта была готова навсегда отказаться от счастья полюбить и быть любимой. Теперь ей было бы намного труднее сделать это, ведь она узнала, чего лишится. Король на короткое мгновение вселил в нее надежду, что может дать ей семью, дом, но тут же сам все разрушил, уготовив жалкую участь своей любовницы.

Нет, она ни за что на это не согласится! Генриетта нежно коснулась пальцами его губ. Слезы жгли ей глаза.

– Поцелуй меня еще, милый, пока мое сердце не разорвалось!

– Ты согласна, любовь моя! – восторженно крикнул он, и неистово сжав ее в объятиях, начал покрывать поцелуями ее лицо. Отбросив тягостные мысли об оскорбительном предложении, Генриетта стала вспоминать те мгновения, когда любила Короля больше всего – вот он мягко, по-братски разговаривает с Энджел, беседует о чем-то серьезном с Шарлоттой, играет с Бетси. Такого Короля она любила. Он не был похож на жестокосердого развратника, готового в угоду своей страсти растоптать ее гордость и самоуважение. Останься они в Гемпшире, его предложение не выглядело бы столь кощунственно – они могли бы встречаться в рощах и перелесках, где их тайну знали бы только земля и небо. Другое дело Лондон! Здесь все на виду, и свет тотчас ославит ее как очередную любовницу Короля Брэндиша. Нет, Генриетта не в силах это вынести! К тому же когда-нибудь он женится, и женится на женщине вроде Фанни Маршфилд!

Мучительно-сладостными были для Генри поцелуи Короля, потому что она мысленно прощалась с ним. Когда его губы стали ласкать нежную кожу за ухом, Генриетта сказала:

– Милый, я безмерно благодарна тебе за все, что ты сделал для моей семьи. Ты стал нам всем близким человеком. Бетси от тебя просто без ума, не меньше, чем от своего Винсента! – Видимо, почувствовав перемену в ее настроении, Король перестал ее целовать и внимательно слушал. Она продолжала: – Особенно я признательна тебе за Энджел. Она обрела любовь, и какую! Теперь ни маме, ни Шарлотте с Бетси больше не угрожает нищета. И все благодаря твоей поддержке, твоему положению в обществе, без которых, я убеждена, обстоятельства никогда бы не сложились для нас так счастливо!