Перед ним стояла она. «Валерия, Света, или как там тебя…» Все заготовки куда-то испарились. Он смотрел на нее и не узнавал ее. Она как будто на сто лет постарела… Промелькнуло воспоминание — девушка в черной косынке.

— Ты? — услышал он наконец ее голос.

Она спросила спокойно, как будто бы ничуть не удивившись его появлению. И взгляд такой у нее был, словно ничего в этой жизни уже ее удивить не способно. Ни удивить, ни обрадовать, ни причинить боль…

— Я, — тихо ответил он, — Здравствуй. Вот, пришел попрощаться…

— Проходи, — так же тихо сказала она и отошла от двери, чтобы пропустить его внутрь.

Кнопкины картинки висели на стенах. Так жутко, так больно стало от этого. Вокруг вообще ничего не изменилось. Он снова испытал то самое чувство, которое сводило его с ума несколько месяцев назад, по дороге из Питера в Саратов. Отчаянно хотелось поверить в то, что сейчас, вот сейчас она выйдет из своей комнаты, улыбнется и скажет ему: «Привет…»

Он оглянулся. Валерия стояла позади и смотрела на него.

— Как ты? — спросил он. — Как ты живешь?

— Не знаю, — эхом ответила она. — Живу как-то. Не думаю как. А ты?

— А я…

Он хотел сказать ей, что и он тоже. Живет как-то, стараясь не думать о том, о чем запретил себе думать раз и навсегда. Но слова не шли с языка, застряли в горле. Они были вдвоем в окружении странных персонажей, с параноидальным любопытством взирающих на них со всех сторон.

— Я сегодня уезжаю. Сейчас.

Она кивнула в ответ и ничего не сказала. Все-таки странно было видеть ее такой. Почти неживой…

Мысль эта острым осколком ледяной глыбы пронзила сердце.

— Лера, — прошептал он. — Скажи, тебе плохо? Тебе сейчас плохо?

Она молчала. Он тоже ничего не смог больше сказать и подойти к ней ближе не смог, несмотря на то что так его к ней тянуло… Он шел вперед, с каждым шагом приближаясь к Кнопкиной комнате. К тому месту, где впервые в жизни увидел Валерию, которая стала потом его ночным кошмаром…

Она не пошла за ним. Ее шаги оборвались в районе двери. Он не видел ее, но чувствовал, как замерла она на пороге…

Кнопкины книжки, Кнопкины губные помады, разбросанные на туалетном столике. Кнопкины тапочки, оставленные возле кровати… Какая-то тетрадь, исписанная торопливым неровным почерком… И вдруг он увидел ее.

Ту самую картину, про которую писала Кнопка в своем последнем письме. Череп в железной каске. Наклонился, поднял с пола. «Воин, — прочитал в углу. — Сальвадор Дали».

Долго стоял, вглядываясь в пустые глазницы… Потом обернулся и увидел ее.

Она стояла в проеме двери. По щекам ее текли слезы.

— Лера, — прошептал он. — Лера…

Она медленно подошла к нему. Словно на ощупь… Он прикоснулся пальцами к ее лицу. Потом прикоснулся губами. Слезы были солеными и горячими…

Эпилог

— Быстрее! Быстрее же! — Он тянул её за руку, проклиная эти тонкие ее каблуки-шпильки, которые скользили по льду. — Лёра, прошу тебя, мы же опоздаем! Мы никуда не уедем! — Я не могу быстрее, Сережа! — откликнулась ока. — Скользкая подошва…

В этот момент она вскрикнула и остановилась. Следуя за ее взглядом, Сергей заметил, что с ногами ее что-то не в порядке. Как-то неровно они стоят на ровном обледеневшем асфальте…

— Что? Что случилось? — спросил он безнадежно, уже почта догадавшись…

— У меня, кажется, снова сломался каблук, — простонала она. Подняла на него глаза и — беспомощно рассмеялась.

Он смотрел на нее. Он пытался быть серьезным. Он напоминал себе о том, что завтра должен быть на работе, что ой не может опоздать, что на него рассчитывают, что у него в конце концов испытательный срок…

— Ну ведь немного совсем осталось. Совсем чуть-чуть, — беспомощно разведя руками, простонал он в ответ. — Ну почему именно сейчас… Иди сюда. Иди, я донесу тебя до вагона…

— С ума сошел! У тебя же сумка…

Он не стал ее слушать. Сумка и правда была тяжелой. Не слишком быстро у него получалось нести обе свои драгоценные ноши…

Метров пятьдесят еще идти оставалось, когда он услышал гудок отъезжающего поезда, а потом увидел, как медленно он пополз по первой платформе.

— Ну вот, — сказал он без эмоций и опустил ее на землю.

— Сережа, прости. — Она прикоснулась к его лицу своей ладошкой в пушистой варежке — Прости меня, это я во всем виновата… Мы теперь никуда не поедем?

— Мы поедем! — почти спокойно ответил он. — Поедем все равно. Только на другом поезде. Следующий поезд на Москву, кажется, через три часа…

— Три часа. — Она обрадовалась. — Три часа — это замечательно. Значит, у нас есть время вернуться…

— Придется вернуться. У тебя есть другие сапоги?

— Сапоги? Ах да, сапоги. Есть, конечно. Настины зимние сапоги остались, у нас с ней размер одинаковый. И сапоги заодно переодену. Только не это главное.

— А что? Что главное? Ты снова о работе? Мы же договорились — позвонишь, объяснишь…

— Дерево, — прошептала она. — Мне обязательно нужно взять с собой дерево. Я не могу его бросить…

— Дерево? Ты собираешься взять с собой в Москву дерево?

— Ну да, — подтвердила она. — Дерево.

Он смотрел на нее. Он знал, что любит ее. Что будет любить всегда… Только одного не мог понять; для какой цели ей понадобилось тащить с собой в Москву какое — дерево. Почему это для нее так важно, и собственно, каким образом все это будет происходить?

Но он уже готов был выкорчевывать это ее дерево из мерзлой земли. Если это для неё так важно.

—Лимонное дерево, — донеслось до него. — Оно маленькое совсем. Почти росток. В горшке семечко проросло…

— Да, — ответил он. — Да, конечно. Мы возьмем с собой твое дерево. Все деревья, которые ты захочешь. Только нам нужно поторопиться…