Мы оба начинаем смеяться, и Элли бросает кусочек пиццы в Бо.

— Серьёзно, Бо, почему ты называешь меня Крошкой? — Я так рад, что она наконец-то спрашивает его об этом. Мне тоже любопытно.

— Потому что ты Крошечная Танцовщица. — Он улыбается мне, когда говорит это, как будто я должен знать, что это значит.

— Тебе нравится эта песня18? — спрашивает она.

— Ага. Ну и, во-первых, ты очень маленькая — так что тебе подходит, а во-вторых, в этой песне поётся о балерине, танцующей на песке. — Он говорит это, раскидывая руки, и поёт так, словно он сам Элтон Джон. — Балерина была одной из лучших жён Элтона. Она всегда была рядом и поддерживала их отношения, как и ты. Дрю — мой лучший друг, а ты будто его жена. Часть про песок была просто идеальным совпадением.

Он не мог дать ей более совершенный ответ, и её глаза наполняются слезами. Мы оба безмолвно смотрим на него.

Элли поднимается с моих колен, подходит к нему, плюхается к нему на колени, и мы все четверо начинаем смеяться. Она крепко обнимает его.

— Ради этого, Бо Хейл, я поделюсь с тобой своими брауни. — Она вскакивает и направляется к кулеру.

— Ты сделали брауни?! — Уровень возбуждения Бо только что побил все рекорды. Это действительно то немногое, что делает его счастливым.

— О, да! — Она открывает пластиковый контейнер и передаёт их Мэтту.

— О, ты самая лучшая! Эй, а вы знали, что ваши фамилии похожи? Уловили, Рейн и Хейл?

— Бо, тебе нужно проверить свою орфографию. — Элли смеётся над ним.

— Знаю, знаю... но Рейн и Хейл — звучит круто. — Теперь, когда он упоминает об этом, это и правда звучит довольно клёво.

— Спустя столько месяцев, это всё, что у тебя есть? — насмехается она над ним.

— О нет, я полон хорошей информации. Например, знаешь ли ты, что штат Флорида больше, чем Англия? — он поигрывает бровями.

— Ладно, слово «джип» произошло от аббревиатуры, используемой в армии. G.P. для категории автомобилей «общего назначения»19. — Она с вызовом смотрит на него.

— Элли, я этого не знал. Очень хорошо, — говорю я, улыбаясь ей. Наклоняюсь, чтобы дать ей пять, и Бо фыркает.

— Да, ну, Дрю, ты знал, что зачатие чаще всего происходит в декабре? — я чуть не выплёвываю брауни.

— Что! Зачем ты говоришь мне это? — Элли смеётся, в то время как я смотрю на Бо, как на сумасшедшего.

— Ты знаешь зачем... — Бо ухмыляется мне, и я посылаю ему взгляд, который Элли называет «недобрым взглядом».

— Ладно, вполне полезная информация, тебе так не кажется, Элли? Когда придёт время, мы вспомним об этом. Только подумай, как будет круто, дядя Бо.

— Тьфу… у меня от тебя мурашки по коже! Не круто, мужик. Не круто. Я слишком молод, чтобы быть дядей.

— Думаешь, ты слишком молод? Мне всего одиннадцать! — говорит Мэтт. Мы все разражаемся смехом.

— Давайте, пойдём поплаваем, — говорю я. Все вскакивают, и Мэтт бросается к воде.

— Кто последний, тот протухшая рыба! — Я люблю этого ребёнка. Смотрю на Бо и вижу, что он наблюдает за Мэттом. Я знаю, что у него есть сомнения снимать ли футболку.

— Кого это волнует Бо? Здесь только семья. — Он смотрит на меня, и я улыбаюсь ему. Вижу, что наш разговор сбивает Элли с толку.

— Да, ты прав. — Он криво улыбается. Мы оба снимаем наши футболки и поворачиваемся к воде.

Именно тогда она видит то, что причиняет Бо дискомфорт. Две трети его спины покрыты шрамами. Не просто какими-то шрамами, а шрамами от ожогов. Она резко втягивает воздух, и он напрягается, замедляется и начинает говорить с ней, не оборачиваясь.

— Пожалуйста, не спрашивай. — Она может уловить неуверенность и мольбу в его голосе?

— Не буду... Обещаю. — Я смотрю на неё и вижу слёзы в её глазах. Она встречается со мной взглядом, и я вижу, что она знает. Некоторые шрамы новые. Они выделяются слишком сильно, чтобы быть старыми.

— Спасибо, Крошка. — Он бежит вперёд, догоняет Мэтта и подбрасывает его в воздух. Мэтт визжит от смеха и раздаётся огромный всплеск. Спускаясь в воду, я улыбаюсь ей, потому что хочу, чтобы она знала, что я ценю её молчание.

Элли становится на самый край и наблюдает, как мы смеёмся и играем. Она улыбается, и я вижу, что она счастлива. Достав телефон, делает несколько наших фотографий. Я рад, потому что хочу запомнить этот день. Надеюсь, она услышала, как я сказал, что здесь только семья, потому что это правда. Она наша семья, а мы её.


Эпилог.

Дрю

Четырнадцать месяцев спустя...

Сразу после окончания школы, я собрал свои вещи и вещи Элли, и пятнадцатого июня мы уехали из места, где нашли друг друга, в место, где мы сможем двигаться вперёд и найти себя. Мы официально живём в Нью-Йорке уже больше года, и оба пережили наш первый учебный год в колледже.

Мы сошлись во мнении, что хотим отказаться от стандартной студенческий жизни в общежитии, и, учитывая, что и Элли, и я финансово стабильны на данный момент, решили найти квартиру.

Нам посчастливилось наткнуться на подходящий вариант, расположенный в Верхнем Вест-Сайде, прямо посередине между нашими двумя колледжами. Элли позвонила в приёмную комиссию и узнала обо всех возможных вариантах, и, конечно, нам повезло. Эта квартира принадлежит бывшей студентке, ставшей известной певицей, и из-за сумасшедшего графика она решила сдать её в субаренду. Расстояние от Джульярда до Колумбийского университета — четыре мили. Квартира небольшая, но в ней две спальни, и в здании есть швейцар, благодаря которому я чувствую себя более спокойно и меньше волнуюсь за Элли, когда уезжаю на соревнования по плаванию.

Бо тоже решил присоединиться к нам в Нью-Йорке после выпуска. Он также решил, что Колумбийский отлично ему подойдёт. За последние пару лет университет неоднократно выигрывал теннисный титул лиги Плюща, и это всё, что было необходимо Бо для принятия окончательного решения.

На двадцать первый день рождения мы с Элли, Бо, Мэттом, мамой и Лейлой отправляемся на пляж. У девушки, которая владеет нашей квартирой, есть друг, у которого имеется дом на Дюн-Роуд в Западном Хэмптоне. Он согласился сдать его мне на выходные по её просьбе. Вместо тог, чтобы устраивать вечеринку, Элли захотела провести этот день в кругу людей, которых мы любим. Лейла и Элли очень сблизились после переезда в Нью-Йорк, и, зная, что я запланировал, Лейла не могла это пропустить.

Перед нашими любимыми, на пляже, я опускаюсь на одно колено и делаю предложение. Это должно было произойти на пляже. В конце концов, именно там между нами всё началось.

Кто-то может сказать, что мы слишком молоды, но Элли только сказала, что хочет подождать год, пока нам не исполнится двадцать два. Мне всё равно. Если бы она позволила, я бы женился на ней хоть завтра.

Дело в том… мы с ней никогда не были молодыми. Мы оба были вынуждены быстро повзрослеть из-за жизненных обстоятельств, и поэтому знаем в каком направлении двигаемся и чего хотим от жизни. Несмотря на то, что наши отношения складывались медленно, она стала моей, а я её в ту самую минуту, как только мы увидели друг друга. Прошло почти два года. И самое главное, она любовь всей моей жизни.

Для меня никогда больше никого не будет. Притяжение, что я испытываю к ней, похоже на потребность дышать, и без любой из этих вещей я умру.

Я абсолютно удивил её, и это именно то, чего я хотел. Она даже не могла предвидеть этого, и мне нравится, что через два года я всё ещё могу выбить почву у неё из-под ног.

Элли и её отец медленно пытались восстановить свои отношения, и как-то за последний год или около того, он подружился с моей матерью. И хотя он не смог быть здесь с нами в эти выходные, в тот момент, когда волнение утихло, моя мама рассказала ему обо всём по телефону во всех подробностях.

Мы с Элли оба заплакали. Кажется, в последнее время я делаю это немного чаще. Элли шутит, что таким образом моё тело пытается избавиться и очиститься от эмоций, что я сдерживал в себе многие годы, и, возможно, она права. Алекс Тан сказал: «Возможно, наши глаза должны время от времени промываться слезами, чтобы мы увидели жизнь отчетливее». Думаю, он был прав. Может быть, если бы я плакал немного больше на протяжении этих лет, я бы не только смотрел на многое по-другому, но и чувствовал себя иначе. Теперь я наконец-то чувствую себя достойным, желанным и любимым.

Элли

ТРИ СЛОВА.

Это всё, что было сказано. Это всё, что мне было нужно.

Три слова... Двенадцать букв, которые навсегда изменили мою жизнь.

Сидя в кресле Адирондак20, подогнув под себя колени, я смотрю на песок и воду и наслаждаюсь тишиной. Однажды я назвала окружающую меня тишину темой моей жизни, но за последние два года узнала, что я слушала неправильно.

Тишина позволяет наслаждаться каждым моментом и слышать своё сердце, когда оно говорит.

Тёплый бриз со стороны Атлантического океана распространяет по воздуху запах мокрого песка и соли. Мои пальцы пробегают вверх и вниз по подлокотникам кресла, скользя по углублениям, выпуклостям и шероховатости дерева. Древесина не идеальна, и именно поэтому она уникальна. Я наслаждаюсь ощущениями, и в мире нет другого кресла, в котором я бы предпочла сидеть.

Очень медленно горизонт начинает озаряться оранжевым свечением. Наблюдая, как цвета меняются и смешиваются от жёлтого и оранжевого до розового и голубого, я поражаюсь, как во всём мире пробуждается жизнь по мере того, как солнце поднимается над горизонтом.

Я слышу, как позади меня скользит раздвижная стеклянная дверь, открываясь и закрываясь. Дрю подходит ко мне и протягивает чашку кофе.

— Что делаешь? — тихо спрашивает он.

Я смотрю на него, и даже спустя столько времени у меня всё ещё захватывает дух. Дрю только встал с постели. Его волосы в полнейшем беспорядке, на лице намёк на щетину, он одет в серую футболку и пижамные штаны, низко висящие на бёдрах.