Миллисент удовлетворенно вздохнула. Не встретив его сегодня на балах, она была огорчена, и сейчас, пре красно понимая, что должна рассердиться на то, что Чандлер упорно подвергает опасности ее репутацию, она могла думать только о том, как она счастлива – ведь он специально пришел, чтобы повидаться с ней.

– У ваших губ вкус вина, – тихо проговорила она в тепло его рта.

Он слегка кивнул.

– Я пил, пытаясь забыть вас.

– Судя по всему, это не помогло.

– Да. Не помогло. Мы не подходим друг другу, но я не могу не думать о вас. Боюсь, что вы вошли в мою душу.

У Миллисент остановилось дыхание. Что он говорит?! Когда он произносит такие слова, ей так хочется ему верить.

– По-моему, вы знаете все, что нужно сказать, чтобы женщина потеряла из-за вас голову.

Чандлер приблизил к ней лицо. Не пытается ли он увидеть в темноте ее глаза и прочесть ее самые тайные мысли? Этого нельзя допустить. Она должна воспользоваться его минутной слабостью.

– Я хочу знать, что вам доставляет удовольствие.

– Вы знаете, как целовать, дразнить и вызывать у меня желание, какого никогда не вызывал ни один мужчина. Вы повеса. Вы делаете то, в чем сильны, и я не могу с вами бороться.

– Миллисент, вы меня неправильно поняли.

– Нет. Мне не стыдно признаться, что мне нравятся ваши прикосновения и поцелуи. Я мечтала о том, чтобы мужчина вызывал у меня такие чувства, какие вызываете вы, но я не хочу стать жертвой, поверив, будто бы я вам дорога, Чандлер. И не пытайтесь меня в этом убедить.

– Ладно. – Он отступил. – Полагаю, будет лучше, если мы не станем обманывать друг друга.

Миллисент глубоко вздохнула, удивляясь своему благоразумию. Ведь так легко было бы поверить ему! Слава Богу, что она этого не сделала.

– Вы не возражаете, если я нанесу вам завтра визит и повезу вас в Гайд-парк?

– Почему вы так настаиваете на визите?

– Сегодня вечером я сам задавал себе этот вопрос и не нашел иного ответа, кроме одного: я хочу быть с вами.

– Если я соглашусь видеться с вами открыто, вы можете пообещать, что больше не будете видеться со мной тайком?

– Нет.

Он сведет ее с ума!

– Вы непостижимый человек, Чандлер. Зачем вам видеться со мной и открыто, и тайком?

– Разве я смогу целовать вас так, как мне хочется и как хочется вам, если мы не будем видеться тайно?

– В том-то вся и трудность. Боюсь, что только я безумно стремлюсь избежать скандала.

– Так оно и есть. Я зайду к вам в половине четвертого. Будьте готовы.

И с этими прощальными словами он скользнул в туманную тьму.

Ресницы Чандлера затрепетали, встретив яркое полуденное солнце. Он прищурился, глаза не хотели привыкать к дневному свету. Приснилась ли ему Миллисент, или она действительно была в его объятиях?

Они находились в комнате, освещенной всего одной свечой. На ней было воздушное белоснежное платье с глубоким вырезом. Кожа ее сверкала, как тончайший алебастр, и была на ощупь мягкой, как самый дорогой шелк, который ткут на Востоке. У нее был вкус меда. Он целовал ее. Целовал как безумный. Пока не вмешался резкий свет реальности.

Да, это был всего лишь сон. Он расстался с Миллисент у дверей леди Беатрисы.

Чандлер закрыл глаза и перевернулся на спину. Простыня была прохладной. Подушка удобно обхватила голову. Ему не хотелось пробуждаться от сладкого сна, но выбирать не приходилось. Хотя камердинера, не было видно, Чандлер знал, что тот двигается по комнате, бесшумно раздвигая шторы на окнах, раскладывая бритву, наливая воду в таз для умывания.

Ресницы Чандлера снова задрожали.

– Доброе утро, милорд.

Чандлер не шевельнулся. Он еще не был готов двигаться и говорить. Нижняя часть его тела не была готова признать, что Миллисент не было с ним в постели. Спустя мгновение-другое он неохотно поднял голову и огляделся. У окна, на котором шторы еще не были раздвинуты, стоял Уинстон.

– Света вполне достаточно, Уинстон, – с трудом проговорил Чандлер и снова опустил голову на подушку.

– Слушаю, сэр. – Уинстон оставил в покое шторы и направился к гардеробу. – Лорд Дагдейл ждет вас внизу. Он хочет поговорить с вами.

Это сообщение пробудило Чандлера. Он сел в постели.

– Эндрю? В такой час? Очень странно. Он, случайно, не сказал, что ему нужно?

– Нет, сэр. Сказал только, что дело срочное и что он готов ждать, пока вы не сможете его принять.

Должно быть, что-то случилось, если друг зашел к нему в полдень. Он вспомнил о Миллисент. Неужели кто-то видел их вчера ночью у дома леди Беатрисы и написал об этом? Он фыркнул. Нет, если бы кто-то написал о них, сведения эти поступили бы от Миллисент, а Чандлер был уверен, что она больше не станет писать о них. Итак, что же случилось?

– Скажите, что я спущусь, как только оденусь.

– Слушаю, сэр.

– Принесите ему чаю и пирожных. Это займет его на то время, пока я буду приводить себя в порядок.

Едва Уинстон закрыл за собой дверь, Чандлер встал. Он умылся, побрился с теплой водой, принесенной камердинером, смочил волосы, прежде чем зачесать их назад.

Он надел брюки желто-коричневого цвета, которые камердинер вынул из гардероба, натянул белую рубашку. Чандлер не стал тратить время на возню с воротничком и шейным платком, это можно будет сделать и позже. Эндрю безразлично, что он будет одет не по всей форме, однако Чандлер успел засунуть рубашку в брюки, пока спускался вниз по лестнице.

Войдя в гостиную, он увидел превосходно одетого Эндрю, который расхаживал перед незажженным камином. Чандлер глубоко втянул воздух и провел рукой по влажным волосам.

– Что заставило тебя встать и выйти из дома так рано? – спросил он.

– Ты примерно в это время обычно пробуждаешься от сна. Но где ты был вчера вечером? Я нигде не мог тебя найти.

– Файнзу это удалось, и мы с ним выпили. Жаль, что тебя не было.

– После третьего клуба я решил прекратить поиски. Погода была кошмарная. И где же это он тебя нашел?

Чандлер посмотрел на поднос с чаем и пирожными и заметил, что Эндрю ни к чему не притронулся. Обычно никто не мог устоять перед абрикосовыми пирожными его повара. Чандлер знал, что они нравятся всем и всегда, но не осознавал, что всегда берет их с собой, нанося визит даме, пока Миллисент не упомянула об этом. Теперь он понял, что она права. Раз уж она пишет в газеты, неудивительно, что она знает о нем больше, чем он сам.

– Так где же? – спросил Эндрю.

– Это не важно. Но ты пришел в такой час – какова причина?

– Вот. – Эндрю вынул газету. – Ты это видел?

Чандлер насторожился, надеясь, однако, что Эндрю этого не заметил. Неужели Миллисент все-таки рассказала кому-то из ведущих раздел светских сплетен, что они тайно виделись вчера ночью?

Чандлер взял не газету, а чайник и спокойно налил себе чашку.

– Пяти минут не прошло, как я открыл глаза, Эндрю. Как ты думаешь, мог я уже видеть эту газету?

– Сейчас не время для сарказма, Данрейвен, и у меня не то настроение.

Чандлер поставил чайник на серебряный поднос и спросил:

– Хочешь чаю?

– Нет, спасибо. Ты знаешь, я не пью эту бурду, но вот бренди я бы выпил, если ты не возражаешь.

Должно быть, дело плохо. Чандлер не помнил, чтобы Эндрю пил бренди в середине дня, даже в их самые безумные времена. Но странное дело: написанное в газете волновало Чандлера совсем не так, как должно было бы волновать. Он должен был бы впасть в ярость от одного предположения, что Миллисент могла рассказать о его посещении вчера ночью, однако этого не случилось.

– Ничуть. Подкрепись, только перестань ходить взад-вперед, сядь и дай мне проснуться, а пока расскажи, что тебя так задело.

– Эти чертовы газетные сплетники снова взялись за меня.

– За тебя?

У Чандлера просто гора с плеч свалилась. Слава Богу, речь не о нем и не о Миллисент.

– Ты, кажется, удивлен.

– Нет, ведь газеты уже много лет не оставляют нас в покое. Так что ты сделал на этот раз?

– Ничего, конечно.

– Вот и хорошо. Не волнуйся и съешь пирожное. Я знаю, ты любишь такие. – И Чандлер взял себе пирожное и откусил чуть ли не половину.

– Да все этот мерзавец, лорд Труфитт. Он пишет, будто я охочусь за богатой наследницей, потому что у меня денежные затруднения.

Чандлер поперхнулся пирожным и пролил чай на блюдечко. Он откашлялся и поставил чашку на стол.

– Проклятие, – пробормотал он.

– Вот именно, – отозвался Эндрю.

Это дело рук Миллисент. Она говорила ему, что слышала о некоем графе, который испытывает денежные трудности, и предположила, что именно он может красть вещи, однако не пожелала назвать ему имя графа. Теперь Чандлер понял почему.

Она думает, что Эндрю – светский вор. Проклятие!

Эндрю щедрой рукой налил себе из графина бренди и снова повернулся к Чандлеру.

– Этот мерзавец пытается лишить меня всяких шансов с мисс Бардуэлл!

Чандлер снова откашлялся и сказал:

– Подожди минутку. Ты серьезно ухаживаешь за мисс Бардуэлл?

– Ну... я... я не уверен, что это серьезно, понимаешь ли. Но не в этом дело. – Эндрю сделал хороший глоток и вернулся к буфету палисандрового дерева, где снова наполнил свой бокал.

Эндрю запинался, как уличный оборванец, которого поймали на краже куска хлеба. Это было совершенно не похоже на него.

– Когда это произошло? – спросил Чандлер.

– Это раздел в сегодняшней газете.

– Нет. Когда был разговор, который мог испортить твой брак с мисс Бардуэлл? Ты уже сделал ей предложение?

– Конечно, нет. И не уверен, что сделаю. Просто мне хотелось... – Он замолчал. – Ну да не важно. Одно дело – писать об эскападах джентльмена по отношению к прекрасному полу и совершенно иное – писать о его кошельке. Это выходит за все рамки. Я близок к тому, чтобы нанять сыщика для выяснения того, кто такой этот лорд Труфитт. Было бы очень неплохо дать ему самому ощутить вкус скандала. Не знаю, откуда он добывает свои сведения, но сомневаюсь, что он будет продолжать писать после того, как я с ним разберусь.