Перед тем как отправиться в Клойстерс, я прожила дома два дня.

Это были весьма неприятные два дня. Меня здесь не любили. Исключение составляла лишь Маргарет, которая не прошла квалификационных испытаний, а среди остальных все время шло соревнование за звание самой нелюбимой дочери, как за пост президента США. Тут существовала ротация: мы то и дело сменяли друг друга. Инцидент с моим «самоубийством» заставил Клер потесниться, и теперь мне не было равных.

Еще в аэропорту, едва я успела выйти из самолета, папа сообщил мне, что при поступлении в Клойстерс мне придется сдать кровь на анализ.

– Имей в виду, – нервно добавил он, – если ты собираешься принимать что-нибудь, нет, я вовсе не утверждаю, что ты собираешься… но если… то анализ это покажет и тебя не примут.

– Папа, – ответила я, – повторяю: я не наркоманка, так что не о чем волноваться.

Я едва не добавила, что как раз накануне проглотила презерватив с кокаином и теперь жду, чтобы он вышел, но с чувством юмора у папы явно было плохо, так что я не стала рисковать. Папины страхи не имели под собой никакой почвы. Я не собиралась принимать наркотики.

Дело в том, что у меня их просто не было. По крайней мере, запрещенных. То есть был, конечно, вполне добропорядочный валиум, но это не в счет, ведь я приобрела его по рецепту. Неважно, что рецепт я купила в Ист-Виллидже у опустившегося врача, которому дорого стоило содержание бывшей жены и не менее дорого – пристрастие к героину. Разумеется, мне хватило ума не пытаться провезти через границу кокаин или еще что-нибудь запретное. Я гордилась, что поступила, как взрослый, разумный человек.

Это вовсе не была такая уж большая жертва. Просто я твердо знала, что не буду испытывать недостатка в наркотиках, пока рядом Анна.

Но дело в том, что Анны-то рядом как раз и не оказалось. Из скупых и осуждающих маминых фраз я узнала, что Анна не нашла ничего лучше, как поселиться со своим дружком Шейном. А этот мальчик умел развлечься! Про него говорили: «Шейн живет на полную катушку!» На износ. До упора.

Странно, но я тосковала не по кокаину, а по валиуму. То есть это не странно: столь быстрые и существенные перемены в моей жизни, естественно, были для меня потрясением, а кроме того, я очень болезненно переживала натянутые отношения с матерью. Неплохо было бы снять напряжение. Но мне удалось удержаться и не принимать спасительные белые таблетки. Я действительно хотела попасть в Клойстерс. Если бы у меня было побольше времени (и хоть сколько-нибудь денег), я бы даже купила себе новую одежду для Клойстерса.

Какая сила воли! И они еще называют меня наркоманкой. Каково!


Два дня я спала. Это было самое лучшее, что я могла сделать. Меня плохо встретили, я была расстроена, и вообще, меня тут все ненавидели. Несколько раз пыталась позвонить Люку. Конечно, не надо было этого делать. Он так на меня разозлился тогда, что надо бы дать ему время остыть и успокоиться. Но я ничего не могла с собой поделать. Нарвавшись на автоответчик, я вовремя взяла себя в руки и не оставила сообщения.

Конечно, я бы позвонила снова. Когда я не спала, у меня то и дело возникало непреодолимое желание это сделать. Но папа недавно получил очень большой счет за телефонные переговоры (кажется, по вине Хелен) и установил круглосуточное наблюдение за телефоном. Так что стоило мне набрать номер, он тут же навострял уши, даже если находился в этот момент за четыре мили от дома и играл в гольф. Если я набирала больше семи цифр, то не успевала набрать восьмую, как он врывался в холл с криком: «Черт возьми, отойди от телефона!» Все это сводило к нулю мои шансы дозвониться Люку и еще сильнее раскачивало мой внутренний маятник в сторону тоски. Я словно опять стала подростком. Теперь недоставало только, чтобы он сказал: «Не позже одиннадцати! Я серьезно, Рейчел. И не заставляй меня ждать в машине, как в прошлый раз», – и я бы вновь ощутила себя четырнадцатилетней, но метр семьдесят пять ростом и с тридцать восьмым размером обуви.

С матерью отношения оставались более чем натянутыми. В день приезда, раздеваясь, чтобы прилечь вздремнуть с дороги, я почувствовала, что она смотрит на меня так, будто у меня выросла еще одна голова.

– Господи помилуй! – голос ее дрожал. – Откуда эти ужасные синяки?

Я посмотрела на себя и в первый момент подумала, что это не мое тело. Живот, руки, ребра у меня были покрыты отвратительными багровыми пятнами.

– А, это… – жалко сказала я, – наверно, это после промывания желудка.

– Боже всевышний. – Мама попыталась обнять меня. – Мне же не сказали… Я думала, они просто… Я не знала, что они применяли… силу.

Я оттолкнула ее:

– Вот теперь знаешь.

– Мне что-то плохо, – сказала она. Плохо было не ей одной.

После этого инцидента, переодеваясь, я избегала смотреть в зеркало. К счастью, был февраль, и довольно прохладный, так что даже в постель я ложилась в рубашке с длинными рукавами и закрытым воротом.

Сны я видела один страшнее другого. Например, будто в моей комнате кто-то жуткий, а я не могу проснуться. Итак, я, значит, сплю, а кто-то кошмарный проникает ко мне в спальню с намерением сделать со мной нечто ужасное. Стараюсь проснуться, чтобы защитить себя… и не могу. А между тем он, этот самый, жуткий, подходит все ближе и ближе, я в ужасе, а проснуться не могу. Я парализована. Изо всех сил пытаюсь продраться на поверхность, но задыхаюсь под тяжелым одеялом сна.

Потом мне снилось, что я умираю. Это было отвратительно, потому что жизнь как бы вывинчивалась из меня по спирали, как торнадо, запущенный наоборот, и остановить это я не могла. Во сне я знала, что стоит проснуться – и я спасена, но я не могла проснуться.

Еще снилось, что я лечу вниз со скалы, что я попадаю в автомобильную катастрофу, что на меня вот-вот упадет дерево. Стоило уснуть – обрушивался очередной удар. Я вскакивала в поту и долго не могла унять дрожь, не понимая, на каком я свете.


Почти два дня Хелен дала мне пожить спокойно. На второй день, вечером, я лежала в постели, и тут в комнату вплыла моя сестрица. Она поедала мороженое с совершенно безмятежным видом, который не предвещал ничего хорошего.

– Привет, – сказала она.

– Я думала, ты собиралась пойти выпить с Маргарет и Полом, – устало произнесла я.

– Собиралась. Но уже не собираюсь.

– Почему?

– Потому что этот прижимистый ублюдок Пол сказал, что больше не намерен угощать меня выпивкой, – злобно пояснила она. – А где прикажешь мне брать деньги? Я без работы, знаешь ли. У этого Пола зимой снега не допросишься, – добавила моя сестра и присела ко мне на постель.

– Но разве они тебя вчера не угощали? – удивилась я. – Маргарет сказала, что ты весь вечер пила двойной «Южный» и не заплатила ни за одну порцию.

– Я без работы! – взревела Хелен. – Я нищая! Чего ты от меня хочешь?

– Хорошо, хорошо, – мягко сказала я.

Я вовсе не собиралась ссориться с ней. Пол действительно был скуп, как старая монашка. Даже мама как-то сказала, что Пол способен съесть свой обед, забившись в ящик стола, и очистить апельсин в кармане. Он лишний раз не пописает, если заподозрит, что птички погреют лапки в его луже. Она, конечно, была в подпитии, когда это сказала: четверть пинты «Харпа» с лаймом. Но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Подумать только! – Хелен улыбнулась и устроилась у меня на постели поудобнее, как будто намеревалась сидеть тут долго. – Моя сестра – пациентка желтого дома!

– Это не желтый дом, – слабо запротестовала я. – Это лечебное учреждение.

– Лечебное учреждение! – фыркнула она. – Просто другое название для желтого дома. Никого ты не обманешь.

– Ты все неправильно понимаешь, – я попыталась еще раз ее образумить.

– Люди будут переходить на другую сторону улицы, завидев тебя, – радостно пообещала она. – Станут говорить: «Вон идет Уолш, ну, та девица, у которой съехала крыша и которую заперли в сумасшедший дом». Вот что про тебя будут говорить.

– Заткнись.

– А некоторым, из-за Анны, будет не понять сразу, о ком речь, и они будут спрашивать: «Которая из девиц Уолш? Кажется, у них там было две нарко…»

– Там лечатся поп-звезды, – прервала я ее, выложив свой главный козырь.

Это сразу сбило ее с мысли.

– Кто? – переспросила она.

Я назвала парочку имен, и это явно произвело на нее впечатление.

– Правда?

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– Я читала в газетах.

– А почему же я никогда об этом не слышала?

– Хелен, ты не читаешь газет.

– Да? Да, действительно не читаю, а зачем мне их читать?

– Чтобы узнать, что звезды лечатся в Клойстерсе, – мстительно ответила я.

Увидев кислую физиономию Хелен, я почувствовала, что вознаграждена сполна.

– Ты, конечно, ушлая, – она быстро пришла в себя, – но знаешь, ты уже не будешь себе казаться такой крутой, когда станешь метаться по запертой камере в их фирменной рубашечке, знаешь, в такой, с очень длинными рукавами.

– Не окажусь я в запертой камере, – уверенно парировала я. – Я буду тусоваться со знаменитостями.

– Что, там, правда, бывают звезды? – Видно было, что заинтересованность Хелен нарастает, хотя она изо всех сил старалась ее скрыть.

– Да, – заверила я ее.

– Точно? – все еще сомневалась она.

– Точно.

– Точно-точно?

– Точно-точно.

Повисла довольно долгая пауза.

– Круто! – Кажется, ее проняло. – На вот, возьми, – она протянула мне то, что осталось от рожка мороженого.

– Спасибо, не хочу, – отказалась я. Мне было противно даже думать о еде.

– Я тебя не прошу доесть его, – возразила Хелен. – Я тебе просто отдаю это. Мне уже осточертели эти рожки. Сколько раз говорила папе, чтобы он покупал брикеты, но он по-прежнему возвращается из магазина с проклятыми рожками. Кроме одного раза… Знаешь, что он купил тогда? Мятные брикеты. Представляешь, мятные! Ну вот скажи…