«Да здесь даже пукнуть нельзя, чтобы это как-нибудь не истолковали», – с отвращением подумала я. Кроме того, она ошиблась. Вот уж чего во мне не было, так это животного стремления давить и уничтожать. К моему большому облегчению, весь день в центре внимания оставался Нейл. Об отзыве Люка разговора не было.

В конце концов Джозефина решила, что пациенты уже сделали все, что в их силах, чтобы помочь Нейлу, и пришло время пустить в дело тяжелую артиллерию.

Это было захватывающее представление. Джозефина вновь вернулась к жизнеописанию Нейла, которое он, как оказалось, зачитал группе на одном из занятий до моего прихода. Аккуратно, виток за витком, она разматывала его жизнь, как будто ряд за рядом распускала свитер.

– Вы почти ничего не рассказали о своем отце, – заметила она. – И я нахожу это упущение весьма знаменательным.

– Я не желаю о нем говорить, – выпалил Нейл.

– Это очевидно, – кивнула она. – И именно поэтому нам необходимо о нем поговорить.

– Я не хочу о нем говорить, – снова сказал Нейл, уже громче.

– Почему? – спросила Джозефина, и в ее глазах зажегся хищный огонек.

– Не знаю, – ответил Нейл. – Просто не хочу, и все.

– Давайте все-таки разберемся, а? – предложила Джозефина фальшиво дружеским тоном. – Почему вы не хотите о нем говорить.

– Нет! – упорствовал Нейл. – Оставим все так, как есть.

– О нет, – улыбнулась она. – Оставить все как есть – это последнее, что нам надо делать.

– Мне нечего рассказывать. – Лицо Нейла потемнело.

– Похоже, что вам есть много чего рассказать, – возразила Джозефина. – Иначе почему вы так расстроились? Скажите-ка мне, ваш отец пил?

Нейл обессиленно кивнул.

– Много?

Еще один кивок.

– Это слишком важный факт, чтобы опускать его в жизнеописании, не так ли? – проницательно заметила Джозефина.

Нейл нервно кивнул.

– Когда он начал сильно пить?

Повисла долгая пауза.

– Так когда? – рявкнула Джозефина.

Нейл от неожиданности подскочил на стуле, потом сказал:

– Не знаю. Всегда пил.

– То есть вы с этим выросли?

Нейл утвердительно кивнул.

– А ваша мать? – напомнила Джозефина. – Кажется, вы очень привязаны к ней?

Лицо Нейла скорбно вытянулось.

– Да. Привязан, – произнес он хриплым от волнения голосом, что поразило меня.

Я-то думала, что единственный человек, которого Нейл любит, – это он сам. Может быть, он, когда кончает, выкрикивает свое собственное имя.

– А она пила?

– Нет.

– Она не пила за компанию с отцом?

– Нет, она не такая. Она старалась остановить его. В комнате воцарилась глубокая тишина.

– И что случилось, когда она пыталась остановить его?

Какое ужасное, напряженное молчание!

– Так что случилось?

– Он ударил ее, – произнес Нейл сдавленно, в его голосе чувствовались подступающие слезы.

Откуда она узнала? Откуда Джозефина знает, какие вопросы задавать?

– Это случалось часто?

Еще одна мучительная пауза, после которой Нейл выпалил:

– Да. Всякий раз.

У меня снова возникло то же болезненное чувство, какое я испытала, узнав, что Нейл бьет Эмер.

– Вы были старшим ребенком в семье, – сказала Джозефина Нейлу. – Вы пытались защитить свою мать?

Взгляд Нейла блуждал где-то очень далеко, в страшном прошлом.

– Я пытался, но был слишком мал. Пользы от меня не было никакой. Я все слышал сверху… понимаете? Удары. Пощечины. Стук… – Он как-то странно раскрыл рот, как будто его сейчас стошнит.

Он ладонью прикрыл раскрытый рот и застыл, а мы все смотрели на него вытаращенными от ужаса глазами.

– Она старалась не кричать, понимаете? – через силу произнес он с болезненной полуулыбкой. – Чтобы не пугать нас.

Я содрогнулась.

– А я изо всех сил старался отвлечь остальных, чтобы они не поняли, что происходит. Но это не помогало. Даже когда ничего не слышишь, все равно чувствуешь… страх.

У меня на лбу выступили капли пота.

– Обычно это происходило вечером в пятницу, так что с каждым новым днем недели мы боялись сильнее и сильнее. И я поклялся, что как только смогу, убью этого ублюдка. Я представлял, как он будет просить пощады, как он ее заставлял.

– И убили?

– Нет, – Нейл с трудом говорил. – У этого подонка случился удар. И теперь он сидит в кресле, как чучело, а моя мать бегает вокруг него и ухаживает за ним. А я все время говорю, чтобы она бросила его, а она меня не слушает, и это доводит меня до сумасшествия.

– Что вы теперь чувствуете к своему отцу? – спросила Джозефина.

– Я все еще ненавижу его.

– И как вам нравится то, что вы сами теперь стали, как он? – Мягкий и тихий голос Джозефины ничуть не скрадывал всей гибельности вопроса.

Нейл удивленно воззрился на нее, потом неуверенно улыбнулся дрожащими губами:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, Нейл, – с расстановкой произнесла Джозефина, – что вы такой же, как ваш отец.

– Ничего подобного, – горячо запротестовал Нейл. – Я вовсе не такой, как он! Я давно поклялся, что никогда не буду таким, как он.

Я была потрясена способностью Нейла не замечать истинного положения вещей.

– Но вы – такой же, как он, – еще раз подтвердила Джозефина. – Вы ведете себя совершенно так же, как он. Вы много пьете, вы держите в страхе жену и детей и тем самым растите новое поколение алкоголиков – ваших детей.

– Нет! – зарычал Нейл. – Неправда! Я совсем другой человек, не такой, как мой отец!

– Вы бьете свою жену так же, как ваш отец бил вашу мать, – неумолимо продолжала Джозефина. – А Джемма – это ведь ваша старшая дочь? – вероятно, пытается отвлечь Кортни, как вы в свое время пытались отвлечь ваших братьев и сестер.

Нейл был близок к истерике. Он вжался в свой стул, как будто не сидел, а стоял у стены, окруженный свирепыми, рычащими, готовыми разорвать его питбулями.

– Нет! – завопил он. – Это неправда!

В глазах его был ужас. И я с изумлением поняла, что Нейл действительно верит в то, что это неправда.

Именно сейчас впервые в жизни я в полной мере поняла это модное, такое затасканное, избитое слово: неприятие. У меня внутри все похолодело. Нейл не видел этого сходства, он действительно, правда, не видел, он просто не мог его увидеть, и был в этом не виноват.

Во мне зажглась искорка сочувствия. Тишину в комнате нарушали только сдавленные всхлипы Нейла. Потом Джозефина снова заговорила.

– Нейл, – сказала она совершенно спокойно, как бы между прочим, – это очень хорошо, что вам так больно сейчас. Постарайтесь запомнить это ваше чувство. И еще я посоветовала бы вам уяснить одну вещь. Мы перенимаем стереотипы поведения наших родителей. Даже если мы ненавидим наших родителей и их манеру вести себя.

От вашего отца вы научились тому, как «должен вести себя мужчина». Вы научились этому, несмотря на то что это было вам отвратительно.

– Я не такой, как он! – вырвалось у Нейла. – У меня все по-другому!

– Вы были травмированы в детстве, – продолжала Джозефина. – И в каком-то смысле все еще травмированы. Это не извиняет того, что вы делали с Эмер, с детьми, с Мэнди. Но это, по крайней мере, что-то объясняет. Вы можете извлечь из этого урок, вы можете постараться залечить раны, нанесенные вашей семье, вашим детям и, прежде всего, самому себе. Вам еще многому надо научиться, особенно учитывая ваше нежелание видеть очевидное, но, к счастью, вы останетесь здесь еще шесть недель. И скажу для всех остальных, – она обвела нас всех глазами. – Не все вы из семей алкоголиков, но даже тем, кто из семей алкоголиков, я бы посоветовала не списывать на это свои собственные алкоголизм и наркоманию.

30

Совершенно измочаленные, мы поплелись обратно в столовую. Каждый день, после группы, самые заслуженные и облеченные доверием пациенты отправлялись в ближайшую кондитерскую и закупали там горы сигарет и шоколадок. Прием заказов был волнующим событием.

– Мне шоколад, – сказал Эдди Фредерику, который записывал заказы на четвертинке листка. У Фредерика был самый большой и красный нос из всех, какие я когда-либо видела. – Выбери для меня что-нибудь хорошенькое.

– «Турецкое наслаждение»? – предложил Фредерик.

– Нет, это слишком маленькая. На один зуб.

– «Аэро»?

– Ну уж нет! Не собираюсь платить деньги за воздух.

Тут раздался дружный вопль Майка, Сталина и Питера. Они яростно спорили о достоинствах мороженого «Марс» и о его преимуществах в сравнении с простым шоколадным батончиком «Марс». («Мороженое в три раза дороже!», «Зато оно в сто раз вкуснее», «Оно хотя бы в три раза лучше?», «Ну не знаю!»)

– «Курли-Вурли»? – предложил Крис Эдди.

– Я уже говорил: не собираюсь платить деньги за воздух.

– К тому же этот шоколад вечно крошится, – добавил Кларенс.

– «Двухпалубный»? – предложила Нэнси.

Нэнси была домохозяйкой лет пятидесяти, пристрастившейся к транквилизаторам. Она впервые заговорила. Разговор о шоколаде, словно луч света, озарил вечные сумерки, в которых она обитала.

– Нет.

– Шоколадная паста? – предложила Сейди-садистка, которая случайно оказалась поблизости.

– Нет.

– «Тоффи» с кокосовой стружкой? – реплика юного Барри.

– Нет.

– Но они такие класс…

– «Менестрели»! – предложил Майк.

– С орешком в каждом кусочке! – это Винсент.

– Ореховый крем! – брякнул Дон. – «Утоните в мечтах из орехового крема!»

– «Милки Вей»? – это был Питер.

– «Баунти»? – Сталин.

– Карамель? – Мисти.

– «Услада», – небрежно бросил желчный Фергус.

– «Наслаждение»! – поправил его Кларенс.

– Отвяжись! – раздраженно бросил Фергус.

– «Пикник», – сказала Чаки.

– «Лев»? – предложил Эймон.

– По-моему, «Пикник» и «Лев» – это одно и то же, – заметила Чаки.