— Даже если предположить, что ты говоришь правду, — усталым тоном произнесла Хэлли, — чем поможет мое вмешательство? Я только оттолкну ее, и у нее не останется никого, с кем она могла бы поговорить.

«Ваши отношения насквозь фальшивые!» — хотела было выкрикнуть Мария. Софи играла роль счастливой жены и матери так долго, что теперь, начни кто-нибудь задавать ей вопросы, она так и останется в этой роли: любящая мать, преданная жена. Мария задавалась вопросом, какова ее сестра в действительности, что за человек скрывается под ее привычной маской. Она вспомнила картину «Крик»: ребенок с огромной головой, беззубый рот, обведенный красным, распахнут так, что видна черная бездна глотки.

— Ты не должна идти на праздник, — сказала Хэлли. — Ради Софи.

— Почему? Чтобы все убедились, что она была права? — спросила Мария. — Не думаю, что ей от этого будет лучше. Я приду.

— Ах, дорогая, — только и промолвила Хэлли.

Мария знала, что на пятидесятую годовщину свадьбы принято дарить золото. Найти такой подарок в Перу было проще простого: достаточно было зайти к Ансельмо Рамису, местному ювелиру, и купить у него подвеску или фигурку ламы. В Хатуквити был только один ювелирный магазин, торговавший скучными изделиями массового изготовления: кулонами, которые родители покупают дочерям — старшеклассницам, сережками — гвоздиками, булавками, украшенными цветком с жемчужиной в центре. Кроме того, здесь золото было дорогое. Вместо него Мария решила купить родителям Гордона картину, написанную акварелью.

Она отправилась в Блэквуд — когда-то знаменитый центр импорта красного и розового дерева, а также тика: капитаны дальнего плавания привозили дерево с Востока. Теперь город славился своим отелем, построенным в конце прошлого века, ресторанами, антикварными лавками и художественными галереями, расположенными на Мейн-стрит. Несмотря на будний день ранней весны, в Блэквуде было полно туристов, оставшихся после выходных еще на несколько дней, и отпускников, решивших воспользоваться специальным предложением отеля и снять номер на неделю с сезонной скидкой. Мария оставила машину на Крукед-стрит, к северу от центра города.

Она прошла мимо домов, принадлежавших когда-то тем самым капитанам: белых, с высокими трубами, в окружении живых изгородей. Гейл Парсонс, девушка одних с Марией лет, выступавшая за команду по парусному спорту школы Блэквуд-хай, раньше жила в одном из них. Мария вспомнила, что отец Гейл был владельцем автомагазина «Блэквуд-Моторс» — именно он продал Малькольму его «мустанг». Сейчас окна в их доме были занавешены шелковыми шторами; наклейка на двери сообщала о том, что в доме установлена охранная сигнализация. Мария решила, что дом приобрела какая-нибудь семья из Нью-Йорка, чтобы выезжать сюда на выходные — только у них могли быть деньги на покупку. Местные жители предпочитали покидать Блэквуд и селиться в его окрестностях, в небольших, менее претенциозных городках вроде Хатуквити.

Вдоль тротуара шел газон с цветущими деревьями и клумбами, засаженными гиацинтами и нарциссами. Поход за подарком для родителей Гордона приобрел для Марии налет ирреальности, хотя и не лишенной удовольствия. Настроение у нее было приподнятым, при этом она чувствовала себя слегка отстраненной, как в тот единственный раз, когда она, вместе с Кармен Пуно, пожевала листья коки. Она заходила во все галереи подряд; в основном там продавались картины маринистов и виды блэквудской Мейн-стрит в разные исторические эпохи: до первых поселенцев, в годы торговли деревом, в наше время.

Для родителей Гордона, которых Мария запомнила как людей жизнерадостных и современных, они были слишком скучными.

Внезапно она набрела на новый магазин — большая редкость в Блэквуде. На вывеске было написано его название «МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ», рядом была нарисована китобойная шхуна, преследующая добычу. Витрины были заполнены тотемами, рыбами, вырезанными из дерева, оловянными подсвечниками, индейскими украшениями и мусульманскими ковриками для молитвы. Когда Мария открыла дверь, у нее над головой прозвенел колокольчик. Она медленно обошла темное, загроможденное пространство магазина, осматривая товары; все они выглядели так, словно их привезли из Индии, Мексики, Филиппин или Перу.

— Если вам нужна помощь, обращайтесь ко мне, — сказал голос у нее за спиной. Мария обернулась, ожидая увидеть фигуру, завернутую в сари. Однако продавщица, казалось, только что вышла с собрания Клуба садоводов Блэквуда: у нее были гладкие светлые волосы, едва заметный макияж, розовый вязаный свитер и длинная юбка цвета хаки.

— Спасибо, непременно, — отозвалась Мария, ошеломленная своей находкой: чеканкой с изображением верховного бога шавантов — зубастого человекоподобного существа, охраняющего вселенскую гармонию. Подумав, что чеканка попалась ей неспроста, она решила подарить ее Литтлфильдам.

— Великолепная вещь, — заметила продавщица, когда Мария положила чеканку на прилавок. Длинным розовым ногтем женщина провела по выступающим клыкам божка.

— Согласна, — кивнула Мария. — У вас есть еще изделия племени шавантов?

— Шавантов?

— Ну, перуанские, — пояснила Мария; вступать в дискуссию ей не хотелось.

— Здесь есть замечательные золотые изделия из Южной Африки, — сказала продавщица, показывая на запертую стеклянную витрину, идущую по всей длине стены.

Мария не собиралась покупать золото по американским ценам, пусть даже и в подарок на золотую свадьбу. Она подписала чек, расплачиваясь за чеканку, поблагодарила продавщицу и направилась к дверям. Взгляд ее вновь упал на стеклянную витрину.

За стеклом лежали бусы из лазурита, кольцо с топазом, старинные десятицентовики, монеты в полдоллара времен Кеннеди и там же, в свете маленькой лампочки, стояла золотая индейская богиня, которую Мария подарила Софи.

Не говоря ни слова, она была не в силах отвезти взгляд. Вспоминала, как заказала копию статуэтки у Ансельмо Рамиса. Его лавочка находилась на пыльной улице, за массивным зданием Испанской колониальной церкви; Мария зашла туда как-то раз, возвращаясь с городского рынка. У Ансельмо был и подпольный бизнес — он покупал артефакты племени шавантов у расхитителей гробниц и продавал их коллекционерам из США и Европы. Альдо, стремясь сохранить древние захоронения в целости, постоянно требовал, чтобы полиция арестовала Ансельмо. Мария же, хотя и была против махинаций последнего, не могла не оценить его таланта ювелира. Не сказав Альдо, она попросила Ансельмо сделать копию богини.

— Откуда она у вас? — спросила Мария продавщицу. Та вышла из-за прилавка, чтобы взглянуть, о каком предмете говорит женщина.

— От одной из наших клиенток. Восхитительная, правда?

— И эта клиентка продала ее вам?

— Именно так.

— А вы не знаете, откуда она у нее? — поинтересовалась Мария, ощущая, как громко забилось сердце.

— К сожалению, не знаю. Наверное, она занимается коллекционированием, поскольку часто приносит нам разные вещи.

Внезапно Мария отчетливо поняла, что под стеклом витрины лежат давно знакомые вещи: серебряный соусник матери, украшения бабушки и многое другое.

— А как зовут вашу клиентку? — спросила она.

Продавщица нервно заулыбалась, словно Мария переступила порог дозволенного.

— Не могу вам сказать. Это конфиденциальная информация.

Еще несколько секунд Мария смотрела на золотую богиню. Статуэтка великолепно сверкала в ярком сиянии витрины.

— Сколько она стоит? — спросила Мария.

— Две тысячи долларов, — ответила женщина. — Сделана в доколумбовское время, около девятисот лет назад, вероятно, в Боливии. На самом деле эта вещь должна находиться в музее.

Ансельмо Рамису Мария заплатила за нее сумму, в пересчете равную тремстам американским долларам.

— Дороговато для меня, — сказала она, поблагодарила продавца и захлопнула за собой дверь магазина.

Глава 12

«Так вот куда она потратила деньги», — сказала Мария Питеру, наблюдая за тем, как Софи танцует с Гордоном. Платье Софи, все расшитое бисером, стоило, наверное, целое состояние. Когда-то они с Софи и Нелл называли такие «туалетами для пожилых леди».

— Если статуэтка продавалась за две тысячи долларов, Софи должна была получить за нее около шестисот, — заметил Питер.

— Это платье стоит не меньше шести сотен, поверь мне, — сказала Мария, наблюдая за тем, как в приглушенном свете бисер переливается всеми цветами радуги. Сама она была одета в узкое черное платье из тонкой шерстяной ткани с глубоким вырезом. Ее кожа в нем выглядела очень светлой. Это было любимое платье Марии, хотя оно и вызывало одновременно приятные и горькие воспоминания о том, как они с Альдо покупали его в бутике на Рю-дю-Фобург в Сент-Оноре. К платью была приколота чеканная золотая брошка в виде орла, купленная у Ансельмо Рамиса одновременно со статуэткой для Софи.

— Софи не разговаривает с тобой, да? — спросил Питер. Как обычно, он говорил без обиняков, однако его ласковый тон тронул Марию.

— Она на меня даже не взглянула.

— Ну, если тебе от этого будет легче, могу откровенно сказать, что со мной она ведет себя холодно, а с Нелл так и просто грубо.

— Нет, мне от этого не легче, — ответила Мария.

Литтлфильды постарались собрать в Масоник-Темпл всех своих родственников и друзей. Оркестрик под названием «Порч-Свинг», состоящий из пяти закадычных приятелей Эда, играл музыку сороковых, перемежая ее мелодиями Нила Даймонда.

Мария смотрела на Гвен: та с рассеянным видом сидела за столиком и курила. Оживилась она только дважды, при звуках песен «Я грущу» и «Вечно в джинсах» — оба раза Гвен вскакивала на ноги и вытаскивала Эда танцевать. Когда музыканты заиграли «Милую Каролину», а певец заменил «Каролину» на «Гвендолину», она поднялась из-за стола, и глаза ее наполнились слезами.