Сейчас Камелия хотела избавиться от призраков прошлого и начать все сначала. С утра она написала длинное письмо Конраду, в котором сообщила ему обо всем, что произошло. Но теперь чувствовала, что ей придется дописывать туда еще и историю Маелза. Это была пикантная история, которая должна ему понравиться, и Мэл знала, что он не расскажет ее никому.

— Новый фильм Хелен обещает быть очень захватывающим, и мне так хочется посмотреть ее коттедж. Магнус сказал, что там очень мило, — произнесла она.

Услышав это, Маелз улыбнулся. Вчера вечером Хелен была уверена в том, что Камелия не примет ее как друга, не говоря уже о том, чтобы признать в ней мать.

— Ты очень милая девушка, — проговорил он искренне. — Такая же, как о тебе говорили Магнус и Хелен. Надеюсь, что я, хоть и сумбурно, но смог передать тебе то, каково нам было тогда. Я бы не хотел, чтобы ты подумала, что я бросил женщину, носившую под сердцем моего ребенка. Я не мог жениться на Поли, но я помогал бы ей и Хелен. Я был очень огорчен тем, что нас с Мэри Бог не благословил ребенком.

— Дети не всегда благословение, — хитро улыбнулась Мэл. — Расскажите мне о моем раннем детстве. Я знаю, что вы были гостем на свадьбе у Бонни и Джона. Наверное, вы с женой приходили к нам после смерти Джона?

— В первые два-три года твоей жизни мы очень часто приходили к вам в гости. Мы даже посещали дом в Сомерсете, — сказал Маелз и впервые искренне улыбнулся. — Это было весной 1950 года, тебе было всего несколько месяцев от роду. Мэри все время сюсюкалась с тобой. Она настояла на том, чтобы мы пошли с тобой гулять. Ты лежала тогда в коляске. Холм был таким крутым, что мне пришлось ее подталкивать. Тогда я впервые катал коляску.

Мэл понравилась такая картина, хотя она скорее представила бы Маелза танцующим в пачке, чем везущим коляску.

— Я была хорошеньким ребенком?

— Мокрым и крикливым, насколько я помню, — ответил он угрюмо. — Но Мэри считала тебя ангелом. Конечно, если бы я знал, что ты моя внучка, я отнесся бы к тебе с большим интересом. Это были очень веселые выходные. Джон и Бонни были очень гостеприимными. Я помню, что на ужин был фазан. Тогда я был поражен тем, что такая вертихвостка, как Бонни, умела так хорошо готовить. Она к тому же любила свой сад, ухаживала за ним. Там росло много весенних цветов, и вообще было довольно мило.

— Так она вам нравилась? — воскликнула Камелия.

Маелз пристально посмотрел на Мэл.

— Да, она мне нравилась, — признался он с неохотой. — Она была взрослым ребенком — веселая, счастливая, полная энергии и жизни. Когда Джон на ней женился, у меня были некоторые сомнения в отношении ее. Понимаешь, у нее была такая репутация, я думал, что ей нужны только его деньги. Но в те выходные я понял, почему Джон ее обожал. Она была великолепна.

— Ваше мнение о ней изменилось, когда она написала вам о Хелен?

— Да, я был шокирован не только содержанием письма, которое выбило меня из колеи, но также его злорадностью. Конечно, теперь, когда я знаю, что привело Бонни к этому, я понимаю, что она писала его в момент отчаяния и горя. Она была расстроена тем, что поссорилась с лучшей подругой, но это ее не оправдывает. Мои чувства, когда я читал то письмо, наверное, схожи с твоими, когда ты узнала о том, что Джон Нортон не твой отец. Все эти годы я думал, что Поли бросила меня ради другого человека. И вдруг я узнаю, что молодая актриса, которой я помогаю делать карьеру, на самом деле моя дочь.

Маелз замолчал, собираясь с мыслями, и вытер платком пот со лба. Он как-то странно посмотрел на Мэл, словно думая о том, стоит ли ему продолжать свои признания. Затем он откашлялся и произнес:

— Бонни не требовала денег. Ее целью было только расстроить меня. Она угрожала передать эту историю в газеты.

— Она не сказала вам, что у Хелен есть дочь?

— Нет. Как бы я хотел, чтобы она это сделала. Она намекала на то, что знает что-то еще более компрометирующее, но я подумал, что Бонни хочет сказать: Хелен замешана в каком-то незаконном деле. Тогда я беспокоился только о своей жене. Мэри была очень доброй, заботливой женщиной, она поддерживала меня на протяжении всей нашей совместной жизни. Было бы несправедливо, если бы кто-то нарушил ее покой и счастье только из-за желания отомстить.

— С вашей стороны было очень смело назвать Бонни обманщицей, — сказала Мэл. — Что бы вы сделали, если бы она не остановилась и заявила обо всем публично?

— Я не знаю, — признался Маелз, снова вытирая лоб. Мэл не хотела причинять ему страдания. Она не хотела, чтобы он нервничал, в конце концов, ему уже было за восемьдесят. — Я провел несколько бессонных ночей, обдумывая все это. Тогда я не был уверен, что это правда. Поли Фостер могла быть не моей Поли. Но даже если бы это была она, Хелен могла быть дочерью другого мужчины. Поэтому я отправился в Америку, чтобы повидаться с Хелен.

— Почему она не рассказала вам об этом раньше?

— Хелен сказала, что она не очень верила той истории, которую поведала ей тетя Марлин. Но я думаю, что она, как и ее мать, боялась причинить мне боль. Мы вместе все проверили, даже сделали анализ крови. Но, прежде чем стали известны результаты, мы оба знали, что Марлин была права. У Хелен такой же цвет кожи, как у всех Гамильтонов, такие же нос и губы. Ты тоже это унаследовала, как и мои глаза, которые передаются у нас по материнской линии. Как бы то ни было, после разговора с Хелен мне стало спокойнее. Она убедила меня в том, что Бонни не осуществит свои угрозы, она просто хотела поссорить нас, и ничего больше. Хелен оказалась права — потом я горько сожалел о том, что поделился своими сомнениями с Манингом. Но тогда я считал, что лучше будет, если мы подготовимся к скандалу, а так как Манинг был менеджером Хелен, я решил, что его стоит предупредить.

Мэл вставила на место еще один кусочек мозаики. Сейчас она понимала, что антипатия Эдварда по отношению к Бонни переросла в ненависть, когда у него появились неопровержимые доказательства ее коварства. Было понятно, что, не зная всей истории, он обвинял ее в несчастьях и депрессии Хелен.

— Как вы думаете, когда Эдвард узнал правду обо мне? — спросила она.

Сэр Маелз глубоко вздохнул.

— Хелен считает, что это произошло до того, как он убил Бонни, но я не думаю, что это так. Основываясь на фактах, мы можем полагать, что он нашел бы способ избавиться от тебя тогда, если бы в этом была необходимость. Должен признаться, что я подливал масла в огонь, предоставляя ему информацию. Я был глупцом.

Мэл улыбнулась, подумав, что Маелзу, наверное, не часто приходилось в этом признаваться.

— Расскажите мне об этом, — попросила она.

— Как ты уже знаешь, я получил то злобное письмо от Бонни за два года до смерти Джона. Ты, конечно, понимаешь, что больше я не ездил в Рай. Я сказал Джону, что стал слишком стар для того, чтобы ездить по гостям, но я два раза встречался после этого с ним в Лондоне. Когда Джон умер, мы с Мэри отдыхали в Кении. Это позволило мне не придумывать объяснение своего отсутствия и не встречаться с Бонни еще раз. Но мы, конечно, послали цветы и соболезнования.

Четыре или пять месяцев спустя ко мне зашел Манинг. Я показал ему статью о смерти Джона в газете «Таймс», и мы не знали, стоит ли говорить об этом Хелен. Она начала сниматься в новом фильме, поэтому мы решили, что для нее будет лучше, если мы промолчим.

— Это было неправильно, — сказала Мэл.

— Сейчас можно так говорить, — согласился Маелз, потирая рукой двойной подбородок. — Но поверь мне, Камелия, тогда мы с Эдвардом пытались защитить Хелен от стресса. Мы подумали, что, узнав о смерти Джона, она захочет встретиться с Бонни, а учитывая то, чем закончился ее последний визит, мы решили, что лучше это скрыть.

Через два года умерла моя жена. Я написал Бонни, потому что Мэри души в ней не чаяла. Она не знала о том, что мои чувства к Бонни изменились, и до самой смерти продолжала присылать тебе открытки и подарки на Рождество.

Бонни проигнорировала мое письмо. Она не приехала на похороны и даже не прислала соболезнования. Тогда я понял, что был прав, когда перестал с ней общаться. Я не хотел, чтобы Хелен опять связалась с этой женщиной.

Мэл помнила, что получала открытки и подарки от друзей родителей, когда была маленькой. Потом неожиданно все перестали приходить к ним в дом. Теперь Камелия спрашивала себя: может, Бонни умышленно обидела всех этих людей и отдалилась от них?

— В эти годы я очень часто видел Манинга, — продолжал Маелз. — Два или три раза мы встречались в Лондоне, но в основном виделись в Голливуде, когда я приезжал к Хелен. Тогда она была в тяжелом состоянии, и мы очень волновались за нее. В один из таких визитов я спросил Манинга, слышали ли они с Хелен о том, что Бонни умерла. Тогда я только что сам узнал об этом из газеты. Я прочитал о тебе и о твоей подруге, которая умерла в Челси от передозировки наркотиков. Я передал Манингу все вырезки из газет.

— Вы знали об этом и показали ему? — воскликнула Мэл.

Маелз покраснел и опустил глаза.

— Прости. Теперь со слов Магнуса и Ника я знаю, что ты не заслужила весь этот бред, который написали о тебе после того инцидента. Я не хочу огорчать тебя, напоминая об этом. Но тогда имя Камелии Нортон было во всех газетах, и я, конечно же, узнал тебя, как узнал бы любой, который когда-то держал тебя ребенком на коленях.

— Как отреагировал на смерть Бонни Эдвард? — спросила Камелия.

— Он был так же удивлен, как и я, когда прочитал об этом, — ответил Маелз, поморщившись. — Он был очень расстроен этой новостью, но ничем не выдал того, что знал о ее смерти. Он настаивал на том, чтобы мы держали это в секрете, так как это могло расстроить Хелен.

Мэл нахмурилась.

— Я знаю, что не имел права играть роль судьи, — сказал Маелз, пожимая плечами. — Но поставь себя на мое место. Моя единственная дочь, которую я даже не могу признать, страдает от хронической депрессии, ее блестящая карьера закончена. За эти несколько лет я понял, что причиной большинства несчастий Хелен была Бонни Нортон. Ты рассказала бы ей при таких обстоятельствах еще более печальные новости?