При увольнении из армии он получил на руки сто пятьдесят четыре доллара. Деньги таяли со страшной силой. Слава Богу, через две недели приехал Артур, и Сэм смог поселиться вместе с ним и его матерью.

Очень не хотелось ее стеснять, но такая радость — снова оказаться вместе с Сэмом — не только в интересах экономии, но главным образом потому, что снова было с кем поговорить. И они часами болтали в их общей спальне точно мальчишки. Мать Артура ворчала, что они мешают ей спать, и вообще усвоила по отношению к Сэму недовольный тон, как будто и война разразилась по его вине — специально для того, чтобы эти двое могли развлекаться от нее вдали. Сэм служил ей постоянным напоминанием о тяжелых временах. К счастью, вскоре Артур подыскал себе отдельную квартиру и позволил Сэму переехать к нему. К этому времени Сэм уже работал официантом у Кларка на Третьей авеню и учился в школе сценического мастерства на Западной тридцать девятой улице. Ему все еще не предлагали ролей, и он уже начал тревожиться — может, это безнадежная затея? — но однажды прошел прослушивание в одном из второразрядных театров. Роли он все-таки не получил, зато почувствовал, что немного приблизился к цели. Главное, он понял свои промахи и обсудил их с преподавателем. После еще одного прослушивания в конце июля ему досталась крохотная роль без слов, и он сообщил об этом в письме к Соланж как о величайшем достижении.

Знаменательным стал для них тот сентябрьский день, когда он смог наконец выслать ей необходимую сумму денег, которой хватило на проезд и еще оставалось на покупку кое-какой одежды. Сэм написал любимой, что первое время им придется жить на его зарплату официанта плюс чаевые. Это будет нелегко, но у него не возникало и тени сомнения в правильности намеченного пути.

Она приехала двадцать шестого сентября туристским классом, на теплоходе «Де Грасс» — с самого окончания войны это было единственное судно, отходившее от Гавра. Сэм ждал на пристани и нетерпеливо смотрел в подаренный ему Артуром бинокль. Жадно вглядывался в лица и уж было запаниковал, как вдруг на нижней палубе мелькнуло белое платье и маленькая белая шляпка, из-под которой выбивались такие любимые рыжие волосы.

Он замахал руками, но в порту были сотни встречающих, и Соланж его не заметила.

Ей понадобилось несколько часов, чтобы пройти таможенный досмотр, и все это время Сэм сгорал от нетерпения. Стоял погожий солнечный день; в порту было очень тепло, с моря дул легчайший ветерок. Как раз подходящая погода для ее приезда!

Наконец Соланж освободилась и скользнула в его объятия. Шляпка съехала набок; неудержимо хлынули слезы. Сэм целовал ее мокрое лицо и сам тоже плакал от счастья. Настал долгожданный момент!

— Господи, Соланж, как я тебя люблю!

Ими владела безграничная, безрассудная страсть. Сэм никак не мог оторваться от любимой. Он пропустил несколько занятий и с огромным трудом заставлял себя в пять часов вечера выходить на работу. Он снял небольшую студию в районе Сороковых улиц, и Соланж каждый вечер, в любую погоду, провожала его в ресторан. Он возвращался ночью, в половине третьего, приносил еду, и Соланж не ложилась спать, не дождавшись мужа. Они занимались любовью, затем ужинали — иногда в четыре часа утра.

На Рождество Соланж заявила, что ему пора всерьез подумать о карьере, которая по-прежнему казалась Сэму недостижимой мечтой. Соланж настаивала, и Сэм понял, что она права. Временами она ходила вместе с ним на занятия и поражалась, до чего же он талантлив… и все остальные тоже. Тем не менее преподаватель был постоянно недоволен и выдвигал все новые и новые требования. По утрам Сэм читал пьесы и разучивал отрывки для прослушивания.

Время от времени они встречались с Артуром, хотя и не так часто, как хотелось бы. Дело осложнялось тем, что Сэм по вечерам работал, а у Артура появилась постоянная девушка по имени Марджори. Она говорила в нос и стригла свои светлые волосы каре. Ей не особенно нравился Сэм, и она не упускала случая подчеркнуть, что он — жалкий официантишка. Более того, к немалому смущению Артура, она не скрывала своей антипатии к Соланж. Наедине с Артуром Марджори называла его друзей не иначе как цыганами. Ее ничуть не трогали рассказы Артура о войне или о том, как Соланж во время оккупации потеряла всех близких. Сама Марджори в эти годы выполняла какую-то работу для Красного Креста и считала ее куда как более благородной.

В свои двадцать восемь лет она безумно боялась остаться без мужа. После войны было много таких перезрелых девушек, как она, утверждавших, что, если бы лучших парней не отправили за океан, они бы давно вышли замуж. И Марджори усиленно обрабатывала Артура, чтобы сменить свой статус «подруги» на более респектабельный.

У Артура хватало своих забот. Мать все больше хворала; ее тяготила близкая женитьба его на Марджори. Артур вернулся в свою прежнюю юридическую фирму и делал немалые успехи. Ему не хотелось огорчать мать, беспрестанно твердившую, что он может найти кого-нибудь помоложе и посимпатичнее. Если нет, так уж лучше остаться холостяком. Сэм насмотрелся на нее, когда жил вместе с Артуром, и сочувствовал другу, на которого оказывалось давление сразу с двух сторон. Мать хотела удержать его при себе и смотрела на всех женщин как на соперниц. Впрочем, она ревновала и к друзьям. Сын должен был принадлежать ей одной и чувствовать себя виноватым за каждую минуту, проведенную вне дома.

— Ему не хватает мужества, — прямо заявила Соланж вскоре после своего приезда в Штаты. Дело было в три часа утра, во время одного из их с Сэмом «ужинов». — Кишка тонка, — она победно улыбнулась, гордясь тем, что вспомнила нужное выражение, и продолжила: — Ему не хватает… пороху… и сердца…

— Ну что ты, у Артура доброе сердце, — защищал друга Сэм. — А насчет мужества — да, он подрастерял немного по сравнению с тем, что было во время войны. — Ему не хотелось уточнять, что Артур под каблуком у мамочки.

— Вот-вот, — согласилась она. — Не хватает мужества. Ему следовало бы либо жениться на Марджори, либо сказать ей «до свидания», либо, — злорадно добавила она, — поколотить ее. А маме сказать «дерьмо».

Сэм расхохотался. Они с Соланж прекрасно ладили — и в постели тоже. Одинаково смотрели на множество вещей. У Соланж было золотое сердце, она была безгранично предана мужу и даже выказывала живую симпатию к Артуру, коль скоро он так много значил для Сэма.

Артур стал шафером на их свадьбе, состоявшейся в Сити-Холле через три дня после прибытия Соланж в Америку. Он и помог им быстро оформить необходимые документы. Соланж называла его старшим братом и при этом обращала на него ласковый взгляд огромных зеленых глаз; в такие минуты у Артура был такой вид, будто он без колебаний отдаст за нее жизнь.

В конце концов Марджори добилась своего, и весной сорок шестого они сыграли «скромную свадебку» в Филадельфии, ее родном городе. По мнению Сэма, Артур сменил одну стерву на другую, но он поделился этим соображением только с Соланж. Мать Артура была слишком слаба, чтобы поехать на свадьбу. Сэм и Соланж тоже остались дома — по той простой причине, что их не пригласили. Артур без конца распинался: мол, это «вечеринка в тесном семейном кругу… далеко ехать… столько неудобств…» и тому подобное, но Соланж вычитала в газете, что за венчанием в церкви Святого Петра последовал банкет в «Филадельфия-клаб», на котором присутствовали пятьсот человек. Артур молил Бога, чтобы эта газета не попалась на глаза Уоркерам.

— Не очень-то красиво с его стороны! — Соланж переживала не за себя, а за Сэма, но тот отнесся к этому эпизоду на удивление снисходительно:

— Это все Марджори.

Поведение Артура лишний раз подтвердило мнение о нем Соланж как о человеке, у которого «кишка тонка». Сэм боялся, как бы Марджори вообще не разрушила их дружбу.

Его опасения имели под собой основания. Правда, друзья по-прежнему частенько ужинали вместе — иногда в присутствии Соланж, — однако Марджори упорно игнорировала эти дружеские сходки. Украсив палец обручальным кольцом, она без обиняков заявила, что поступает в юридический колледж и в ближайшие годы не собирается заводить детей. Артур долго не мог оправиться от удара. Сам-то он только и мечтал что о детях, и до свадьбы Марджори всячески подогревала в нем такую надежду.

У Сэма с женой хватало своих забот. Соланж была все так же влюблена и всеми силами поддерживала стремление Сэма стать артистом. К осени сорок седьмого года она знала наизусть чуть ли не каждую из идущих на Бродвее пьес, при каждом удобном случае пробиралась на репетиции, не пропускала в газетах ни единой театральной рецензии, а главное — ни одного объявления о вакансиях. Сэм прилежно занимался в школе сценического мастерства и, следуя указаниям жены, ходил на прослушивания.

Их совместные усилия принесли плоды скорее, чем они ожидали: сразу после Рождества. Сэм получил большую роль во второразрядном театре и с блеском сыграл ее. Последовали исключительно хвалебные отзывы в прессе. Его заметили критики. Пьеса продержалась в репертуаре четыре с половиной месяца и оказала ему неоценимую услугу.

Летом Сэм отправился на гастроли в Стокбридж, штат Массачусетс, и раз уж он оказался в тех краях, решил повидаться с сестрой. Он испытывал легкие угрызения совести: ведь за три года, проведенные в Штатах после окончания войны, он не сделал ни единой попытки разыскать ее. Соланж постоянно корила мужа за недостаток родственных чувств. Это длилось до знакомства с Эйлин и ее мужем, отставным матросом Джеком Джонсом. Тогда только она поняла, почему Сэм упорно избегал встреч с сестрой.

Джек тотчас обрушил на новоявленных родственников поток сальных анекдотов. Сама Эйлин большей частью помалкивала и скорее всего была под градусом. Джонсы жили на грязной улочке на окраине Бостона. У Эйлин были белые волосы с черными корнями, а платье так обтягивало фигуру, что она могла бы на себя вообще ничего не надевать, очевидно, это устроило бы ее супруга. Трудно было поверить, что между этой вульгарной женщиной и Сэмом существовала кровная связь.