Даниэла Стил - Калейдоскоп

— Что ты скажешь Анри?

— Не знаю. Может быть, что еду с тобой… или по твоему поручению?

— Он не поверит.

— Но не могу же я сказать правду? Что-нибудь придумаю.

Через пять минут после окончания разговора Маргарет сама позвонила дочери.

— Я лечу с тобой.

— Что? Мама!.. Это невозможно.

— Почему?

Маргарет приняла решение, которое показалось ей панацеей от всех бед. Она обеспечит Александре алиби перед мужем и будет держать ситуацию под контролем, когда сестры встретятся.

— У тебя же все расписано на месяц вперед! Собиралась на две недели в Рим.

— Ну и что? Съезжу в октябре или на обратном пути из Нью-Йорка. Я всего лишь хотела повидаться с Маризой и купить приличную обувь. Но мне гораздо интереснее скатать с тобой в Америку. Если не возражаешь…

— Ах, мама! — Из глаз Александры брызнули слезы. Она понимала мамины страхи, но считала их беспочвенными. Ни одна живая душа: будь то муж, друг или сестры — не заменит матери. — Ну конечно, я очень рада! Просто это создает массу неудобств…

— Не смеши. Да я тут изведусь — все буду думать, как ты там. — Ей внезапно пришла в голову еще одна безумная мысль. — Давай возьмем Аксель и Мари-Луизу!

Александра просияла. Ей так не хотелось, пусть даже на несколько дней, расставаться с дочерьми! И Анри будет нечего возразить против семейной экскурсии.

— Мама, ты гений! Вы останетесь в Нью-Йорке, а я съезжу в Коннектикут. Потом присоединюсь к вам, и мы прекрасно проведем несколько дней в Нью-Йорке. Оттуда сразу полетим в Париж. Девочкам в школу одиннадцатого.

— Вот и чудесно. Звякну в «Пьер», закажу апартаменты. А ты позаботься о билетах на самолет. Когда нужно вылетать?

— Первое — пятница… Хорошо бы в четверг, тридцать первого августа.

— Превосходно. Значит, я закажу номер на десять дней. Потом можно будет внести коррективы.

— Мама… — В горле Александры застрял ком размером с кулак. — Я тебя люблю!

— Все будет хорошо, родная. — Впервые после посещения Джона Чепмена Маргарет в это поверила.

Александра тянула с объявлением мужу о своих планах до последнего момента. И наконец сказала — они рядышком загорали на террасе:

— Мама просит меня съездить с ней в Нью-Йорк. В конце лета.

Она постаралась произнести это как можно беспечнее, но Анри тотчас насторожился. Он еще не простил ей парижского проступка. Они больше не говорили об этом, но Александра чувствовала, что он затаил зло.

— Это еще зачем?

— Просто так. У нее там дела. Какие-то капиталовложения… Она хочет взять нас с собой: меня и девочек.

— Но это же курам на смех! Что за поездки в Нью-Йорк в конце лета?

Он не доверял им обеим. Ясно — это заговор!

— Но это же в самом конце августа. Представляешь, сколько впечатлений для Аксель и Мари-Луизы?

— Чепуха. Поедешь в Нью-Йорк в другой раз. Зимой. И без детей.

От его резкого тона у Александры побежали мурашки по спине. Но все равно никакая сила не удержит ее от поездки!

— Я еду, Анри. Вместе с мамой. И с девочками.

Он сел на топчане.

— Александра, тебе не кажется, что ты слишком много себе позволяешь? Разреши тебе напомнить, что здесь я принимаю решения — и за тебя, и за детей.

Он никогда так прямо не высказывался, но, конечно, так и было — все эти годы. Однако с тех пор, как Джон Чепмен явился в Париж, многое изменилось.

— Анри, тут не из-за чего кипятиться. Это просьба моей матери. Она приглашает меня и детей на экскурсию по Нью-Йорку.

— А я запрещаю!

— Я все равно поеду, раз мама просит…

— Твоя мать не инвалид. Я сам ей позвоню и скажу, что ты остаешься.

Александра встала и, в упор посмотрев на мужа, тихо — но за бархатными интонациями угадывалась стальная решимость — произнесла:

— Мне неприятно поступать наперекор твоему желанию, но я должна лететь с мамой в Нью-Йорк.

— Зачем? Объясни. Приведи хоть один разумный довод!

— Это сложно объяснить. Одно очень запутанное семейное дело.

— Александра, ты лжешь!

Он прав, но у нее нет выбора. Правда еще ужаснее.

— Не говори так, Анри. Я ведь ненадолго. Всего на несколько дней.

— Но зачем, черт возьми, зачем? — Он с силой опустил кулак на стеклянную крышку небольшого столика. Александра подпрыгнула.

— Прошу тебя, Анри, успокойся. — Еще немного — и он вынудит ее сознаться! — Ну, просто мама хочет повидать своих родственников и познакомить нас с ними. Что здесь предосудительного?

— Я запрещаю тебе это делать. Не вижу необходимости. Ты замужем и не вольна самостоятельно принимать решения.

— Я не рабыня. Ты не имеешь права решать за меня. Слава Богу, сейчас двадцатый век, а не средневековье.

— Ты не какой-нибудь сверхсовременный синий чулок, чтобы делать все по-своему. В противном случае, иди на все четыре стороны. Я не потерплю под своим кровом подобные выходки. Имей это в виду, прежде чем пускаться на авантюры.

— Это же смешно. Ты обращаешься со мной как с человеком второго сорта.

— Вовсе нет. Просто я сам решу, что ты будешь делать и когда. Так было четырнадцать лет, и я не вижу резона менять заведенный порядок.

— А я говорю тебе… со всей возможной почтительностью… тридцать первого августа лечу с мамой в Нью-Йорк…

— Посмотрим! В любом случае я не отпущу детей. Ясно?

Это была война самолюбий, и Александра почти возненавидела мужа. Ему не хватало только кнута для выбранной роли.

— Они что, пленницы?

— Ах, вот кем ты себя считаешь!

— Да, с тех пор, как ты сослал меня сюда за преступление, которого я не совершала. Все лето обращаешься со мной как с какой-то дрянью.

— В тебе говорит нечистая совесть.

— Вовсе нет. Я отказываюсь считать себя виновной только за то, что намерена съездить с матерью в Нью-Йорк. И не собираюсь ползать перед тобой на коленях. Самостоятельный человек может делать все, что хочет…

— Баронесса распускает крылышки! Даешь понять, что, раз у тебя собственный доход, можешь не считаться с моим мнением?

— Анри, это жестоко!

Как он может говорить! И все лишь потому, что она не склонилась перед его волей.

— Ты никуда не едешь! Это мое последнее слово.

Александра в отчаянии поникла головой. Ни одна живая душа не сможет помешать ей встретиться с сестрами. Даже муж.

Приехав в Кентукки, Джон как будто попал на другую планету. Ему пришлось дважды пересаживаться с самолета в самолет, а затем три часа трястись в джипе по извилистой горной дороге до так называемого мотеля — с одной-единственной приличной комнатой и туалетом в коридоре. Он долго сидел в темноте, прислушиваясь к уханью сов снаружи и пытаясь представить себе Мегану.

Наконец он уснул и проспал до утра. Зашел в попутный ресторанчик. Позавтракал яичницей с овсянкой и выпил чашку мутного кофе.

Во второй половине дня за ним прибыл все тот же джип. Водитель — шестнадцатилетний паренек с несколькими дырками вместо зубов — довез его до клиники, расположенной высоко в горах, в окружении вековых сосен и бедняцких хижин. Дюжина босоногих ребятишек в отрепьях гоняли по улице наперегонки с шелудивыми собаками — те тыкались носом во все подряд в поисках объедков.

Трудно поверить в существование такой глухомани в благословенной Америке — всего в нескольких часах езды от Нью-Йорка, Вашингтона или Атланты. Здесь царила вопиющая нищета. Молодые парни горбились, как старики, под гнетом нечеловеческих условий жизни, запущенных хвороб и постоянного недоедания. У детей с голодухи пухли животы, а у молодых женщин выпадали волосы и зубы.

Как Мегана может все это выносить? Джон брезгливо переступил порог клиники.

Он увидел два или три десятка местных жительниц в очереди. Их окружали хныкающие дети. Все эти женщины были беременны — восьмым или девятым ребенком, несмотря на то, что самим подчас не было двадцати.

К нему подошла симпатичная девушка в джинсах и кедах, с огненно-рыжими волосами, заплетенными в косички, удивительно похожая на Александру.

— Здравствуйте, доктор, — поздоровался Джон.

Мегана ввела его в маленький кабинет, где можно было спокойно поговорить. Он познакомил ее с содержимым папки, подробно рассказал об Александре и сообщил, что, как она сама просила, встреча состоится первого сентября.

— Вы приедете? У вас ничего не изменилось?

Она успокоила его улыбкой.

— Нет-нет, я приеду. Хотя и нелегко отсюда выбраться, — она махнула рукой в сторону коридора.

— Жуткое зрелище.

— Поэтому я торчу здесь. Они крайне нуждаются в медицинской помощи. Так же, как и в пище, в образовании для своих детей. Невозможно поверить, что это происходит в нашей стране.

Она задумчиво потеребила папку и задала ему вопрос о своих настоящих родителях. Ее, как и Александру, мучил вопрос: за что Сэм лишил жизни Соланж? Что стало с ее сестрами? Она приняла близко к сердцу историю Хилари и заулыбалась, когда Джон рассказал об Александре.

— Мы существуем в разных мирах, не правда ли? Французская баронесса… Далековато от Кентукки — во всех смыслах… Мама очень напугана.

— Да, я почувствовал. Ваш отец делает все возможное, чтобы ее успокоить.

— Наверное, это большая драма для приемных родителей — когда взращенное ими дитя начинает интересоваться своей настоящей родней. Но маме не о чем беспокоиться.

Мегана непринужденно улыбнулась. Она знала, кто она и зачем явилась в мир, — в точности как родители. Дэвид с Ребеккой прожили жизнь согласно своим убеждениям. Между ними и Меганой существовало полное родство душ. Все трое были интеллигентными, порядочными людьми, цельными натурами, верными своему призванию.