Она не стала ловить такси, а на автобусе доехала до Медисон-авеню и вышла на Семьдесят девятой улице. Прошла пару кварталов в северном направлении. Джон понял: она следует в клинику. Он терпеливо ждал снаружи. Освободившись, Хилари взяла такси и доехала до кафе «Элейн», где встретилась с какой-то женщиной. Джон занял столик в соседней нише.
До него долетали обрывки разговора.
Собеседница Хилари плакала. Мисс Уолкер явно чувствовала себя не в своей тарелке, но и не выражала особого сочувствия. Джон вспомнил: эта другая — популярная телеведущая, которую только что уволили. Об этом писали в газетах. Очевидно, она умоляла Хилари походатайствовать перед высшим руководством компании. По хмурому лицу Хилари было видно, что она чем-то огорчена.
Женщины попрощались на улице. Дальше Хилари отправилась пешком. Свернула на Семьдесят вторую улицу, дошла до реки. Там в глубине сада стоял старый кирпичный дом. Живописное место.
Весь облик и повадка Хилари говорили — нет, кричали! — об одиночестве. В ней было что-то жесткое и решительное. Казалось, когда-то давно она возвела вокруг себя крепостную стену да так и прожила за ней все эти годы.
Джон в который раз почувствовал прилив сострадания к ней. И это чувство преследовало его, когда он шел к себе домой.
Они оказались почти соседями.
Да, Хилари существовала в каком-то мире, заполненном одной лишь работой. Правда, так могло лишь казаться со стороны. Может, она счастлива, может, у нее есть друг, возлюбленный… Нет, не похоже…
Джону безумно хотелось позвонить ей, протянуть руку помощи, стать ее другом, рассказать об Александре, которая помнит и любит старшую сестру. Еще не все потеряно… А может быть, ей уже ничего не нужно?
Он никак не мог уснуть — только метался по подушке и наконец от нечего делать набрал Сашин номер в Денвере. Она была у себя, только что вернулась из концерт-холла. Ноги ее замучили.
— Рад, что у тебя без перемен, — рассмеялся Джон.
Он боялся, что в прошлый раз он был с ней слишком резок. Саша все еще возбуждала его. Этим вечером ему ее не хватало.
— Может, приедешь повидаться со мной в Сан-Франциско? — спросил он.
— Не стоит.
Наступила долгая пауза.
— А что такое?
— Это расстроит кое-кого из моих партнеров.
Джон сел на кровати. Он был не дурак и уже играл в эти игры, правда, нельзя сказать, чтобы с удовольствием.
— Кого конкретно?
— Ну, я не знаю. Сейчас слишком позднее время для таких разговоров.
Джон расслышал отдаленный мужской голос.
— Это Доминик, или Пьер, или Петров?..
— Иван, — отчеканила Саша. — Растянул сухожилие и нуждается в моральной поддержке.
— Передай ему мои соболезнования. Но сначала объясни мне, что происходит. Я вышел из того возраста, когда человеку можно вешать лапшу на уши.
— Ты не понимаешь, что значит быть танцовщиком… перегрузки…
Знакомая песня! Джон снова откинулся на подушку.
— Что именно я не понимаю?
— Между танцовщиками существует солидарность.
— А, вот, значит, где собака зарыта. Тебе нравится Иван?
— Н-ну… да… Но это не то, что ты думаешь.
— Откуда ты знаешь, что я думаю, а, Саш? Ты настолько поглощена собственными переживаниями — твои ноги, твой зад, твои сухожилия, — что не способна прочесть мысли другого человека, даже если их напишут громадными неоновыми буквами.
— Ты несправедлив!
Она чуть не плакала. Впервые за много месяцев ему не было до этого дела. Один телефонный звонок — и все кончено. Он сыт по горло!
— Может, и несправедлив, детка, — мягко ответил он, — но я говорю правду. Кажется, нам пора выйти на поклон и красиво отступить, прежде чем в последний раз опустят занавес. Если я правильно понял содержание программки, четвертый акт только что закончился.
— Поговорим, когда я приеду.
— О чем? О твоих ногах? Или о солидарности танцовщиков? Саш, я не танцовщик, а мужчина, у меня ответственная работа, я живу полной жизнью и хочу делить ее с любимой и любящей женщиной. Хочу иметь детей. Можешь ты дать мне это?
— Нет, — честно призналась Саша. Ей ни в коем случае не улыбалось на целый год выйти из строя в связи с рождением ребенка, а потом тратить бешеные усилия на восстановление формы. — Неужели это так важно?
— Да, очень. Мне сорок два, у меня больше нет времени на забавы. Я уже отдал дань артистическому сообществу…
— Вот я и говорю — ты не способен понять, какие у нас нагрузки. Джон, неужели так уж необходимо иметь детей?
— Для меня — да. И потом есть еще множество других вещей, для которых в твоей жизни нет места. Прежде всего ты не нуждаешься во мне. И ни в ком другом. Будь честной сама с собой. — Она долго не отвечала, и Джону захотелось отключиться. Не о чем больше говорить. — Прощай, Саш. Не принимай близко к сердцу. Я тебе позвоню. Может, как-нибудь пообедаем вместе?
Она оставила в его квартире кое-какие вещи, но ему не хотелось ее видеть.
— Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?
До него снова донеслись звуки мужского голоса. Они что, делят одну комнату? Ах, какая разница…
— Пожалуй, да.
— И за этим позвонил?
— Нет. Я это понял только что.
— У тебя другая?
Джон усмехнулся;
— Нет. — На самом деле в его жизнь вошли сразу три женщины, заполнили мысли и сердце. Но не в том смысле, как думала Саша. — Нет, — повторил он. — Никого конкретного. Не переживай.
С этими словами Джон Чепмен опустил трубку на рычаг и выключил свет. Впервые за много месяцев он чувствовал себя свободным.
Часть IV. Мегана
Глава 24
Перелет в Сан-Франциско оказался легким. Самолет приземлился в два часа дня по местному времени, так что к четырем Джон успел наведаться к Ребекке. Ее офис расположился в обветшавшем старинном особняке в викторианском стиле, в бедном районе на окраине города. Однако внутри дома Джона ожидал сюрприз: здесь царил порядок, обстановка была небогатая, но мебель подобрана со вкусом. Множество цветов в горшках и вазах создавали уютную атмосферу.
Сама Ребекка оказалась привлекательной женщиной лет шестидесяти с небольшим. Густые седые волосы толстой косой спускались вдоль спины. Она носила опрятные голубые джинсы, накрахмаленную белую рубашку мужского покроя, красные веревочные сандалии и алый цветок в волосах. Симпатичная, интеллигентная немолодая хиппи. Она тепло улыбнулась Джону и пригласила в кабинет, явно не представляя себе цели его прихода. Джон оставил в приемной свой дорожный саквояж. Женщина приняла это как должное и не выказала беспокойства.
— Вы не очень-то похожи на моих обычных клиентов, мистер Чепмен. Чай? Кофе? У нас тут не менее дюжины сортов травяного чая.
Джон отказался, заранее сожалея, что придется огорчить эту достойную женщину.
— Миссис Абрамс, я по частному делу. Мы давно разыскиваем вас и вашего мужа. Пришлось попотеть! Последние сведения о вас относятся к пятьдесят восьмому году. Вы тогда жили в Нью-Йорке.
Ребекка продолжала спокойно сидеть в кресле. Должно быть, она много лет занималась йогой — это проявлялось в грациозных, замедленных движениях, спокойной позе и, по-видимому, в умении сохранять душевное равновесие.
— Мы часто переезжали с места на место, долго жили на юге, а когда переехали сюда, муж заболел. Шесть с половиной лет назад он перенес тяжелую операцию, и мы решили, что ему пора отдохнуть. Так что я теперь одна практикую, с помощью нескольких милых женщин. Но это уже не та практика, какую мы вели с Дэвидом, хотя основные принципы остались прежними. Большинство наших дел связано с дискриминацией и борьбой за гражданские права.
— А чем занимается ваш муж?
— Дважды в неделю читает лекции. Работает в саду. Делает массу других приятных вещей.
— А ваша дочь?
— Она осталась в Кентукки. Откуда вы так хорошо знаете нашу семью? — Женщина слегка нахмурилась, но не утратила прежнего дружелюбия.
— Я тоже юрист, возглавляю «Агентство Джона Чепмена» в Нью-Йорке. В отличие от вас, я не питал особой любви к юриспруденции и занялся сыском. Вернее розысками. В данном случае я выступаю от имени Артура Паттерсона. Не знаю, говорит ли вам что-либо это имя, но это он в пятьдесят восьмом году передал вам для удочерения маленькую Мегану Уолкер. Теперь вспомнили?
Женщина согласно кивнула. С ее губ сошла улыбка.
— Что случилось? Зачем мистеру Паттерсону понадобилось нас разыскивать?
В ее сердце росла тревога — словно у нее хотели отобрать дочь. Это единственное, чего она всю жизнь боялась.
— Попросту говоря, миссис Абрамс, он находится при смерти и пожелал удостовериться, что все три порученные его заботам дочери Уолкеров хорошо устроены. И еще он мечтает перед смертью помочь им встретиться, чтобы они знали: у них есть сестры.
— Боже! Через тридцать лет! Зачем им теперь какие-то сестры? — У Ребекки был такой вид, будто она вот-вот велит вышвырнуть его из офиса.
Он подумал: вдруг это сослужит им добрую службу.
— Мне понятны ваши чувства. Тридцать лет — слишком долгий срок…
Ребекка недоверчиво покачала головой.
— При удочерении мы выдвинули условие — полное отсутствие его или чьих бы то ни было контактов с малышкой. Поэтому и уехали из Нью-Йорка. Это нечестно по отношению к Мегане — через столько лет вытаскивать на свет Божий ее прошлое.
— Она может отнестись к этому иначе. Вы сказали, она в Кентукки?
— Да, в Аппалачах. Как раз заканчивает стажировку в качестве акушерки. — Ребекка произнесла это с гордостью, но в ее устремленном на Джона взгляде сквозила враждебность.
"Калейдоскоп" отзывы
Отзывы читателей о книге "Калейдоскоп". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Калейдоскоп" друзьям в соцсетях.