— Я в полном порядке. Было подозрение, что растянула сухожилие, но, слава Богу, напрасная тревога.

Джон понял: ничего не изменилось.

— Очень рад. Хочешь приехать?

Ему и хотелось видеть Сашу, и не хотелось. Неделя, проведенная во Флориде, потребовала напряжения всех сил, и теперь он испытывал потребность в отдыхе и моральной поддержке. Могут ли считаться таковой Сашины сетования по поводу связок и сухожилий?

— Я совершенно вымоталась. Звоню из дома. Зато у меня свободный уик-энд. Как насчет завтрашнего вечера?

— Давай махнем куда-нибудь. На Фэйр-Айленд?

Наступило лето; в городе стояла невыносимая жара. Отдых у воды — что может быть лучше?

— В воскресенье у Доминика Монтена день рождения, я обещала приехать и не могу подвести. Извини.

Спектакли, танцовщицы, репетиции, премьеры… Этому не будет конца.

Вслух он сказал:

— Можно поехать на один день. Поваляться на пляже…

— Я — за.

Но Джон прекрасно знал: она будет «валяться» полчаса, а потом вспомнит о необходимости разминки, и они будут носиться как угорелые. Балерина должна всегда быть в форме.

— Заеду за тобой в девять. О'кей?

Саша согласилась, и Джон повесил трубку. На него накатило чувство грусти и одиночества. В нужный момент ее никогда нет рядом.

Он переключился на мысли о другой, незнакомой, женщине, которая больше двадцати лет назад металась между семейными детскими домами и колонией для несовершеннолетних. Чистое безумие — думать о ней сейчас. Он почувствовал себя Элоизой, с ее вымышленными персонажами. Во всем этом нет ни капли здравого смысла, но за последнюю неделю Хилари прочно вошла в его внутренний мир, стала почти реальностью.

На следующий день они с Сашей отправились на пляж, а оттуда — в Монтек, на Лонг-Айленд, и неплохо отдохнули. Пока она делала упражнения, Джон бродил по берегу, а потом они поужинали омарами и в половине двенадцатого приехали к нему домой и сразу же завалились в кровать. Саша была в хорошем расположении духа и на этот раз воздержалась от нытья, что его неумеренная страсть наносит ущерб ее драгоценному телу. Они проспали в обнимку до десяти утра в воскресенье. И вдруг она с диким воплем сорвалась с постели.

— В чем дело, Саш? Ты где?

Джон с трудом продрал глаза. Комнату заливал яркий солнечный свет. Саша метнулась в ванную, включила душ. Джон отбросил простыню и последовал за ней.

— Что ты делаешь?

Из-за пара в ванной ничего не было видно, но потом он разглядел Сашу: она завязала волосы узлом на макушке и подставила лицо горячим струям.

— Ты что это — в такую рань?

— Я обещала Доминику приехать в половине двенадцатого.

— Так еще полно времени!

— Я должна приготовить для всех закуску.

Она выключила душ и начала вытираться.

— Это интересно. Здесь ты никогда не готовила.

Джон злился. Вчера они так хорошо провели день, а теперь она спешит оставить его одного. Он надеялся еще раз заняться с ней любовью, а она напустила на себя деловой вид.

— Это совсем другое дело. Они же танцовщики.

— Танцовщики что-то особенное едят?

— Не будь идиотом.

Нет, он вовсе не идиот. Просто устал от стычек.

— Я позвоню, когда вернусь домой.

— Не стоит утруждать себя.

Джон вышел из ванной и, достав из ночной тумбочки пачку сигарет, закурил. Вообще-то у него не было такой привычки, разве что Саша уж слишком допекала; тогда курево то ли снимало напряжение, то ли усиливало — во всяком случае оказывало какое-то действие.

Она с ангельским выражением взяла его расческу и начала причесываться.

— Джон, не веди себя как маленький. Я взяла бы тебя с собой, но там будут только свои. Никого приглашенных, тесный домашний круг. — Она сладко улыбнулась, и Джон уловил в этой улыбке оттенок мести. — Как у вас в Бостоне.

Вот, значит, как! Да пошла она к черту со своими играми! И своими танцовщиками.

— Завтра вечером увидимся? — она замерла на пороге, смирная, точно мышка.

— Не знаю. Понедельник — день тяжелый. У меня прорва работы.

Саша твердым шагом подошла к нему и, прижавшись всем телом, крепко поцеловала в губы. Стоя в дверях спальни в чем мать родила, Джон почувствовал возбуждение.

— Я люблю тебя, — произнесла Саша.

Ей нравилось доводить его до белого каления, так что он и любил, и ненавидел в одно и то же время. Саша удалилась, торжествуя, а ему хотелось выть от обиды и неутоленного желания.

Чтобы отвлечься, Джон позвонил младшему брату и провел весь выходной у него в Гринвиче. Там он вместе с Филипом, Патти и их сыном играл в парный теннис, а потом плескался в бассейне с их дочерью. Он прекрасно отдохнул, но, возвращаясь домой, со стыдом и смущением признался себе, что ужасно соскучился. Хотя они хорошие, добрые люди и помогли ему развеять тоску.

Войдя к себе в контору, он услышал, как надрывается телефон, но не снял трубку, чтобы не выслушивать невинный щебет о Доминике, Пьере, Андре, Джозефе, Иване и многих других. Они и так сидели у него в печенках… И Саша вместе с ними.

Утром в понедельник он отправился в офис Артура Паттерсона, чтобы полистать дело о наследстве Джорджа Горхэма. Артур обеспечил ему полный доступ к документам, и Джон сразу напал на то, что искал. Если бы много лет назад Артур поставил это своей целью, он и сам быстро наткнулся бы на последний документ, поступивший от Маргарет Миллингтон-Горхэм в шестьдесят втором году, и узнал бы, что она стала графиней де Борн и живет на улице Варенн в Париже. На этом переписка оборвалась, но разыскать Маргарет не составит труда. Джон позвонил в Париж, в справочную службу, и убедился, что она проживает по прежнему адресу. Теперь, если только она жива и согласится сообщить ему сведения об Александре, дело будет в шляпе.

Глава 19

— Опять?! — взбеленилась Саша, но он остался безучастным. Работа есть работа.

— Ты что, работаешь на авиакомпанию?

Она была вне себя от ярости. Третья поездка примерно за столько же недель.

— Я ненадолго.

— Куда на этот раз?

Джек усмехнулся. Да уж, это не Джексонвилл.

— В Париж. По крайней мере, хоть приятное место.

Она не прореагировала — лишь пожала плечами. Все ясно. Он лжет. Раскатывает с разными шлюхами. Раньше этого не было. И пусть не рассказывает сказки: мол, в данном случае ему приходится самому делать «работу ногами».

— Скорее всего вернусь в пятницу, самое позднее — в понедельник.

— Ты что, забыл? На следующей неделе я уезжаю на гастроли. Может, прилетишь повидаться?

Но Джон прекрасно представлял себе, как это будет выглядеть. Целая орава взвинченных танцовщиков. И Саша, не замечающая его присутствия, не говоря уже о чем-то большем.

— Нам обоим будет некогда скучать.

Гастроли продлятся три недели. Целый месяц разлуки! Год назад он не вынес бы, а теперь подумал об этом с облегчением. Сашина одержимость балетом начала действовать ему на нервы.

Ночью они спали рядышком, однако не занимались любовью. Потом Джон подвез Сашу до дому — по пути в аэропорт.

— Увидимся, когда вернусь.

Он поцеловал ее в губы, и она улыбнулась — свежая и невинная.

— Счастливого пути. Буду по тебе скучать.

Джон не привык к таким нежностям. Обычно даже прощаясь с ним, Саша не переставала жаловаться на боли в ногах — к перемене погоды. Ему стало жаль ее. Беда в том, что Саша не понимает степени своего эгоизма. Считает, что так и надо.

Он помахал ей из такси и пообещал позвонить из Парижа. А через несколько минут полностью переключился на свое расследование. Что-то его ждет в Париже? Уж, конечно, не тот кошмар, каким обернулась жизнь Хилари. Маргарет Горхэм вышла замуж за французского графа, так что можно не беспокоиться.

По просьбе Артура он летел первым классом и прибыл в Париж в полночь по местному времени. Прошел таможенный досмотр, снял номер в отеле «Бристоль» и в два часа лег спать, но сон не шел вплоть до пяти утра. Проснувшись, Джон с ужасом увидел, что уже одиннадцать. Он молнией слетел с кровати, заказал по телефону кофе с рогаликами и, прежде чем принять душ, набрал нужный номер.

Он попросил к телефону графиню де Борн, но мужской голос ответил по-французски, и Джон растерялся. Он понял вопрос и назвал свое имя, однако не мог сообразить, как сказать «Она меня не знает». По-видимому, на другом конце провода шли нелегкие переговоры, но в конце концов приятный женский голос произнес по-французски с сильным американским акцентом:

— Месье Шапо?

— Прошу прощения, — Джон перешел на родной язык. — Я — Джон Чепмен из Нью-Йорка.

— О Боже! Андре никогда не научится правильно выговаривать американские фамилии. Я вас знаю?

Ему понравилась прямота этой женщины и почему-то показалось, что у нее должно быть развитое чувство юмора.

— Нет, мадам. Я здесь по одному очень важному делу.

Но, конечно, он не собирался обсуждать это по телефону.

Она встревожилась.

— Всеми моими делами занимаются в Нью-Йорке, — она назвала фирму. — Естественно, это не касается дел графа де Борн. Это связано с инвестициями?

— Нет. — Джон не хотел пугать ее, но надо же хоть что-нибудь сказать. — Видите ли, это частный вопрос. Я представляю интересы партнера вашего покойного мужа.

— Пьера? У него никогда не было партнеров.

— Простите. Я имел в виду мистера Горхэма.

— Ах, бедного Джорджа! Но это было так давно! Он умер в пятьдесят восьмом — тридцать лет назад, мистер… э… Чепмен…

— Я знаю. Мой вопрос имеет давнюю историю.

— Что-нибудь случилось?