В это время из дома, в обнимку со свекровью, вышла жена Чарльза, Лесли. При виде Джона мать радостно воскликнула:

— А, блудный сын явился! Все так же пышешь здоровьем! Чем занимаешься? — и она прижала Джона к груди.

В свои семьдесят мать все еще была интересной женщиной — даже в простом платье из хлопка. Волосы завязаны узлом на затылке; на шее нитка жемчуга — свадебный подарок мужа; пальцы унизаны кольцами, переходившими из поколения в поколение.

Когда она отпустила Джона, он ответил на ее вопрос:

— Так, есть кое-какая работенка. Начал небольшое расследование.

Мать с видимым удовольствием любовалась сыновьями. Оба красавцы, оба умники, хотя и не похожи друг на друга. Ей были дороги все три сына, но втайне она отдавала предпочтение Джону.

— Я слышала, ты увлекся балетом, — съязвила Лесли, разглядывая на свет бокал с «Кровавой Мери».

Никто, кроме самого Джона, не заметил подколки. Очевидно, подумал он, Лесли принадлежит к тем женщинам с мелкой душонкой, которым вечно чего-нибудь не хватает. Вроде бы у нее есть все: две прелестные дочки и замечательный сын, преуспевающий муж… Однако она не переставала завидовать — особенно Джону. Почему-то у нее было такое чувство, как будто он в чем-то обскакал Чарльза.

— Вроде бы раньше ты не интересовался танцами, — не унималась Лесли.

— Никогда нельзя знать заранее, — уклончиво ответил Джон. Откуда она знает о Саше? Не иначе как тайно встречалась с любовником в «Русской чайной»?

Приезд Филипа положил конец словесной перепалке. Тот только что вернулся из путешествия по Европе и сильно загорел. Семья Филипа жила в Коннектикуте; он был заядлым игроком в теннис, имел сына, дочь и жену — веснушчатую голубоглазую блондинку. Они с Филипом вместе учились в школе, а он женился, будучи студентом. Патти славилась тем, что неизменно выигрывала все соревнования по теннису, проводившиеся в Гринвиче.

Словом, Чепмены были образцовой семьей — вот только Джон время от времени откалывал какой-нибудь номер.

Привезти с собой Сашу значило бы неимоверно усложнить ситуацию. Хватит с него Элоизы. Та умела, когда хотела, быть приятной в общении, но приходило вдохновение — и она по многу часов подряд стрекотала на машинке, не выходя из комнаты. Это бесило Лесли и огорчало мать Джона: той казалось, что невестке скучно. Да, с Элоизой было нелегко. Но Саша — та и подавно повергла бы все семейство в шок — со своими джинсами в обтяжку, мелочными придирками и истериками. Джон грустно усмехнулся.

— Над чем смеется средний брат? — Это подошел Филип и хлопнул его по плечу. Вместо ответа Джон постарался вызвать его на разговор о матушке-Европе.

Все они были милейшими людьми, Джон их искренне любил, но в их обществе умирал от скуки. Поэтому он испытал облегчение, когда наступило воскресенье и можно было сразу после обеда трогаться в обратный путь. Ему было стыдно за такие мысли и чувства, но до чего же серьезную, примитивную жизнь они ведут! Всякий раз к концу уик-энда он начинал чувствовать себя белой вороной. Хорошо хоть мать довольна. Каждый из сыновей преподнес ей что-нибудь по ее вкусу. Джон купил красивую булавку с бриллиантами и такой же браслет. Чарльз подарил ей акции (Джон считал такой подарок несколько странным, но мама приняла его с благодарностью), а Филип сообщил, что приготовил нечто такое, о чем она давно мечтала, да так и не собралась купить, — фортепьяно. Его доставят в понедельник. Джон пожалел, что сам до этого не додумался. Но мама искренне радовалась и булавке с браслетом.

Приехав в аэропорт, Джон вернул взятую напрокат машину и сел на самолет местной авиалинии. В восемь вечера он уже был в своей квартире. Поужинал бутербродами и вновь принялся за папку Артура Паттерсона. Поездка в Чарлстаун не добавила новой информации, но он лучше узнал обстановку и четко представлял себе следующие шаги.

Саша в тот вечер ответила на его приглашение, однако не пришла в восторг от его планов.

— Как — ты снова уезжаешь?! Это еще зачем?

Джон пытался ее успокоить: они были на полпути к постели, когда он это ляпнул — и сразу понял, что совершил грубую ошибку. Но, может быть, они все-таки займутся любовью? Между ними уже давно ничего не было: то она падала от усталости, то готовилась к премьере… Затащить ее в постель было настоящей проблемой. И он не собирается упускать свой шанс — по милости Артура Паттерсона!

— Я же тебе говорил, крошка: у меня очень сложное дело, которое приходится вести самому.

— Я думала, ты — босс. Так сказать, постановщик. Балетмейстер.

Он улыбнулся сравнению.

— Так оно и есть. Но это — исключительный случай. Я согласился лично проделать черновую работу. Это важно для моего клиента.

— Ну, и что это за расследование?

Саша смотрела на него с подозрением. Она не сняла одежды, но хотя бы послушно легла на кровать.

— Я должен найти трех девочек… трех женщин. Тридцать лет назад он потерял их из виду, а теперь, перед смертью, счел своим долгом разыскать их.

Он не мог сказать больше. В сущности, и эта малость явилась грубым попранием прав клиента, но ему нужно было во что бы то ни стало пробудить в Саше искорку интереса.

— Они что, его дочери? — Джон покачал головой и начал расстегивать рубашку. — Бывшие жены? Любовницы?.. Тогда кто же?

— Сестры.

— И живут во Флориде?

— Одна из них жила там — давным-давно. Но я решил начать с самого начала. Мне показалось, будто мы напали на ее след в Нью-Йорке, но это была ошибка. Приходится возвращаться к истокам.

— Надолго ты уезжаешь?

— На несколько дней. Хочу вернуться в пятницу. Проведем вместе выходные. Придумаем что-нибудь интересное. Махнем на побережье…

— Ты забыл, что в воскресенье у меня репетиция?

— Ну, отправимся куда-нибудь поближе.

— Ты правда едешь во Флориду не затем, чтобы развлекаться?

— Какие развлечения! Я предпочел бы отправиться совсем в другое место — с тобой, моя прелесть.

Внезапно он сиганул в постель и начал ее целовать. Саша смягчилась — позволила себя раздеть и обвила Джона ногами, отчего у него всегда захватывало дух. Он только начал двигаться, как она резко оттолкнула его.

— Что ты? Я сделал тебе больно?

Она кивнула.

— Ты ведь знаешь, что со мной может случиться — в такой позиции.

Однако вскоре она забыла о позициях — ей передалась его страсть. И все же… Вечно она в первую очередь думает о себе, своем танце, своих мышцах, ногах, обо все своем теле.

Когда оба выдохлись, он прошептал:

— Я люблю тебя, Саш!

Она промолчала, недовольно пялясь на противоположную стену.

— Что с тобой, милая?

— Этот сукин сын опять на меня весь вечер орал — как будто я делаю что-то не так. А я знаю: все было правильно.

На Джона накатила тоска. Он уже проходил через нечто подобное, только тогда это были чертовы элоизины персонажи, или она не могла справиться с сюжетом. Ох уж эти творческие женщины! Жаль, что и Саша той же породы. Если бы она хоть любила его… Но, положа руку на сердце, он не был в этом уверен. Возможно, она вообще не способна любить. Слишком погружена в свои ощущения. Когда он встал и вышел попить, она даже не заметила. Джон долго сидел на диване в гостиной, прислушиваясь к доносящимся с улицы шумам, и спрашивал себя: встретит ли он когда-либо женщину, которая будет любить его, интересоваться его работой, его жизнью, друзьями и желаниями… Которой будет приятно его общество?..

— Что ты там делаешь?

Саша стояла в дверях, ее грациозный силуэт четко вырисовывался на фоне окна; спальня была залита лунным светом.

— Так, размышляю.

— О чем?

Она подошла и села рядом на диван. На мгновение у Джона мелькнула надежда, что он ей небезразличен, однако уже в следующий миг она перевела взгляд на свои ступни и простонала:

— Господи, нужно снова идти к врачу!

— Почему?

— Потому что больно.

— Саш, ты не думала о том, чтобы бросить балет?

Она посмотрела на него как на ненормального.

— Спятил? Да я покончу с собой, когда пойму, что больше не могу танцевать!

Она говорила с искренним убеждением.

— А как же дети? Ты не хочешь иметь детей?

Давно следовало задать этот вопрос, да только трудно было отвлечь ее от балета.

— Ну, может быть, позднее, — туманно ответила она.

То же было и с Элоизой. Она до тридцати шести лет кормила его обещаниями, а потом окончательно решила, что дети — помеха творчеству, и сделала перевязку труб — в его отсутствие. И правильно. Ей хватает собственного общества.

— Если все время откладывать, «позднее» может обернуться «никогда».

— Ну, значит, никогда. У меня нет такого чувства, будто без детей в моей жизни чего-то не хватает.

— А без мужа?

Правильнее было бы спросить: а без балета?

— Я еще слишком молода, чтобы начать беспокоиться, — честно призналась Саша.

Но ему-то уже сорок два, и он давно начал тревожиться. Не оставаться же одному! Он остро чувствовал потребность во взаимной любви, а не в редких встречах между спектаклями и репетициями.

— Тебе уже двадцать восемь. Пора задуматься о будущем.

— Я каждый день об этом думаю — когда этот маньяк разевает пасть!

— Я имею в виду не твое профессиональное будущее, а настоящую жизнь.

— Это и есть моя настоящая жизнь!

Так он и знал!

— А какое место отводится мне?

То была ночь откровений и самоанализа, и Джон уже начал жалеть, что завел этот разговор. Но что же делать? Рано или поздно им пришлось бы обсудить нечто, не имеющее отношения к ее ногам и репетициям.

— Это зависит от тебя. В настоящее время я не могу предложить ничего другого. Если тебе этого достаточно — хорошо. Если нет… — она пожала плечами.