Даниэла Стил - Калейдоскоп

— Скорее всего они даже не помнят, что когда-то имели сестер. Во всяком случае младшая. Это станет для них потрясением… Возможно, осложнит их теперешнее существование.

Чепмен подумал: интересно, идет ли также речь о наследстве? — но не стал пока заострять на этом внимание.

— Я перед ними в долгу. Это по моей вине их разлучили… Я не сумел поместить их куда-нибудь вместе. Для меня крайне важно знать, что с ними все в порядке, что они не нуждаются. Я держу ответ перед памятью их родителей.

Джона подмывала сказать: поздновато! — но это было бы жестоко. В тридцать девять, тридцать пять и тридцать один год сестры вряд ли станут предъявлять старику претензии за то, что их разлучили, — даже если что-нибудь помнят. Но не ему судить, насколько мудро решение Артура Паттерсона.

Артур смотрел на Чепмена со спокойствием отчаяния.

— Вы возьметесь за это дело?

— Попробую.

— И сделаете это сами?

— Основную часть работы. Прежде чем принять окончательное решение, мне нужно прочитать документы. Возможно, я дам кое-какие поручения своим помощникам — если буду уверен, что они выполнят их быстрее и эффективнее меня. — Артур согласно кивнул. — Короче, я как можно скорее ознакомлюсь с содержимым папки и сразу вам позвоню.

— К сожалению, — Артур был честен, — вы почерпнете из нее не более того, чем я уже рассказал.

— И все-таки. Вдруг я увижу какую-нибудь зацепку? — Джон как можно незаметнее покосился на стенные часы за плечом Артура. Четверть второго. Саша терпеть не может, когда он опаздывает. — Я перезвоню вам через день-другой.

Он поднялся. Артур тоже нетвердо стал на ноги.

— Примите мою признательность, Чепмен.

— Не стоит благодарности, мистер Паттерсон. Надеюсь, вы не будете разочарованы.

Артур задумчиво наклонил голову. Он не допускал провала. Чепмен обязательно их найдет!

— Должен предупредить, — добавил тот. — Это потребует значительных расходов.

Артур замороженно улыбнулся.

— На что мне еще тратить деньги?

Чепмен усмехнулся. Как сказать…

Они вышли в приемную и обменялись прощальным рукопожатием. Затем Джон вернулся в свой кабинет, спрятал тощую папку в сейф и молнией вылетел оттуда. Саша его убьет.

Джон Чепмен опрометью вылетел из административного здания на Пятьдесят седьмой улице и помчался в восточном направлении, время от времени поглядывая на часы. Его отражение мелькало в витринах фешенебельных магазинов: Тиффани, Миллера, Анри Бенделя… Всего два квартала — а ему показалось, будто он бежит целую вечность. Саша терпеть не может опозданий. Но не мог же он выставить из кабинета Артура Паттерсона. Старик доживает последние недели. И потом, Чепмена заинтересовало это дело. Но Саша не станет входить в положение…

Это была женщина двадцати восьми лет, с идеально тренированным телом. Светлые волосы она зачесывала назад так туго, что они казались нарисованными. В зеленых глазах мелькало что-то славянское. И пухлые, как бы постоянно надутые губки — они-то и свели Джона Чепмена с ума, когда они познакомились на вечеринке у знакомого — балетомана, трубившего на всех перекрестках, какой потрясающей танцовщицей она была уже в детском возрасте. Что же говорить о теперешних успехах!

Дочь русских эмигрантов, Саша несколько лет училась в школе русского балета в Монте-Карло и, в юном возрасте поступив на сцену, быстро прославилась. В двадцать ее пригласили в Американский театр балета. К двадцати восьми она не стала примой-балериной, однако сделала неплохую карьеру — есть чем гордиться.

Как всех артистов, ее снедала зависть к тем, кто вышел на первые роли. Пожалуй, только малый рост помешал ей сделаться примой-балериной. Зато мастерства ей было не занимать, в чем она и убеждала Джона каждый раз, когда не жаловалась на боли в ногах и не ругала его за отсутствие пунктуальности. С ней было нелегко, однако Джона восхищали ее самодисциплина, целеустремленность, трудолюбие, а также красивое лицо и изумительные ножки, порхавшие, словно крылья бабочки, когда она выступала на сцене. И огромные зеленые глаза… Саша казалась не такой, как другие.

— Ты на полчаса опоздал!

Она бросила на него прокурорский взгляд поверх тарелки с борщом, когда он, почти без сил, плюхнулся рядом с ней на стул в «Русской чайной». За последние пятьдесят лет атмосфера здесь нисколько не изменилась. Оба они — Джон Чепмен и Саша Рива — обожали блины с икрой. Кроме того, чайная располагалась недалеко от ее репетиционного зала, и они встречались здесь примерно шесть раз в неделю за обедом, или после репетиции, или поздно вечером после спектакля — перекусить, прежде чем отправиться домой к Джону. Сама Саша делила квартиру еще с четырьмя балеринами — не поболтаешь от души, не говоря уже о любви. Да и район, где она обитала, был не очень-то презентабельным.

Джон извинился, но зеленые глаза продолжали смотреть с упреком.

— Я уже собиралась уходить.

У нее был взгляд обиженной девочки, и Джон остро почувствовал, как сильно он ее любит.

— Хорошо, что не ушла.

Он потрепал ее по руке и улыбнулся знакомому официанту, с которым Саша привыкла болтать на родном языке. Она родилась в Париже, но родители говорили дома по-русски.

Зеленые глаза продолжали полыхать злым огнем.

— Я была голодна как волк. Только поэтому и осталась.

— Прости. Подвернулось срочное дело. Ко мне зашел глава одной из крупнейших юридических фирм. Не мог же я указать ему на дверь.

Он смотрел на девушку с мольбой, гадая про себя, сколько потребуется времени, чтобы она смягчилась. Обычно Саша быстро вспыхивала и быстро отходила. Однако на этот раз она не поддавалась на его уловки.

— У меня было трудное утро.

Даже в брюзгливом расположении духа она была обворожительна!

— А что случилось? — полюбопытствовал Джон.

Он знал, как она дрожит над своими руками и ногами. Хлеб танцовщика не из легких. Растянутая мышца, порванная связка — и жизнь пошла прахом.

— Они решили пригласить нового хореографа — настоящего садиста. По сравнению с ним Джордж Баланчин — ангел во плоти. А этот просто изверг. Самодур. Ставит невыполнимые задачи.

— Ты справишься с любой, — с гордостью за нее возразил Чепмен. Он искренне восхищался ее искусством.

Саша подарила ему благосклонную улыбку. Он почти прощен!

— Пытаюсь. Но он сведет нас всех в могилу.

Она вздохнула и снова принялась за борщ. Перед репетицией нельзя наедаться, но и голодной быть не хочется. Джордж заказал себе порцию блинов. Искушение было слишком велико, но Саша выдержала. Блины — слишком тяжелая пища.

— Я бы поела салата, — сказала она официанту по-русски.

Тот с готовностью кивнул и исчез на кухне, а она начала рассказывать Джону, что было утром, — то есть жаловаться. Как обычно, она и не подумала поинтересоваться его собственными делами. Кроме балета, ее ничего не трогало.

— У тебя вечером репетиция? — участливо спросил Джон.

Он был добр от природы и не возражал против того, чтобы в центре их маленькой общей вселенной была ее работа. Просто привык. Его бывшая жена была писательницей, и он семь лет послушно просидел возле ее юбки, пока она рожала один бестселлер за другим. Джон высоко ценил Элоизу как женщину и как личность, но их брак потерпел фиаско. На первом месте у нее всегда была работа, а все остальное, даже муж, — на втором. Когда она приступала к очередному детективному роману, весь мир мог катиться в преисподнюю, а главной задачей Джона становилось оберегать ее от внешних помех. Он добросовестно справлялся, пока не почувствовал, что сыт по горло. Ее единственной компанией были персонажи очередного романа, а сюжет — единственной реальностью. Во время работы Элоиза не разговаривала с Джоном, а рабочий день длился с восьми утра до полуночи. Она ложилась спать выжатая, как лимон. А утром все начиналось сначала. За утренним кофе она уже обдумывала новый поворот сюжета.

Да, брак с Элоизой Бартон не принес Джону ничего, кроме чувства одиночества. Когда же она не работала над книгой, то либо находилась в состоянии депрессии, либо моталась по рекламным турне, посещая тридцать городов за сорок пять дней, энергично пробивая новую эпопею. Перед тем как потребовать развода, Джон подсчитал, что они разговаривали примерно тридцать часов в год — явно недостаточно для счастливого брака. Они любили друг друга, однако творчество Элоиза ставила превыше всего остального. Джон даже не был уверен, что она заметила его уход — как раз тогда у нее был очередной литературный «запой». На его «прощай» она пробормотала что-то нечленораздельное — и заперла за ним дверь.

Как ни странно, после разрыва с Элоизой Джона перестало мучить чувство одиночества. Он обрел свободу слушать стерео, распевать, проводить время с приятелями и встречаться с другими женщинами. Жизнь была прекрасна. Единственное, о чем он жалел, это что они не обзавелись детьми.

Спустя пять лет после развода Джон Чепмен потихоньку начал подумывать о новой женитьбе. В сущности, он созрел для этого шага.

Саша кивнула головой — в ответ на его вопрос о репетиции.

— Да, сегодня мы репетируем до одиннадцати.

Она до сих пор говорила по-английски как иностранка, хотя и без отчетливо выраженного акцента.

— За тобой заехать?

Он с надеждой посмотрел на девушку и подумал: нет, сейчас все не так, как было с Элоизой. Его вселенная не вращается, как тогда, вокруг Саши и ее искусства. Да она и гораздо живее Элоизы — энергия так и брызжет.

Его бывшая жена существовала в сумеречном пространстве, населенном воображаемыми людьми. За прошедшие после развода пять лет для нее ничего не изменилось, разве что популярность возросла. Теперь она слыла одним из наиболее известных авторов детективных романов в Америке. «Американская Агата Кристи» — так ее окрестила «Нью-Йорк таймс». Элоизе исполнился сорок один год, и она продолжала жить в созданном ее фантазией мире.