Хилари не могла ни о чем думать, кроме того, что ребенок по-прежнему находится в ее утробе — живой! Чем дольше будет тянуться ожидание, тем дольше он проживет на свете, но потом его все равно умертвят. Хилари судорожно всхлипнула: на нее накатило отчаяние. Но выхода не было. Она запретила себе любить этого ребенка. Ей не пережить новой утраты.

— Готовы, юная леди? — В операционную вихрем ворвался хирург — в застегнутом на спине халате, с зеленой шапочкой, прикрывающей волосы, и висящей на шее маской. Хилари почудилось, будто она видит на нем кровь после предыдущего аборта.

— Я… да… — прохрипела она и испугалась, что расплачется. Или ее снова вырвет. — Дайте мне наркотик.

— Он не понадобится. Через несколько минут все будет кончено.

Это через сколько же? Сколько времени длится операция? Что с ней станут делать?

Хилари неподвижно лежала на столе. Ей широко развели ноги и специальными ремешками прикрепили к металлическим рогаткам. Хилари запаниковала.

— Зачем вы это делаете?

— Чтобы вы сами себя не покалечили.

Медсестра хотела привязать и руки, но Хилари взмолилась:

— Пожалуйста! Обещаю ни к чему не притрагиваться!

Сестра вопросительно посмотрела на врача. Тот кивнул и надел маску.

— Расслабьтесь. Потерпите несколько минут. Скоро вы от него избавитесь.

Хилари внушала себе, что поступает правильно, но внутри нее все роптало и кричало. Она убивает младенца! Злые люди отняли у нее Александру и Мегану — но не убили же! Это великий грех… преступление!..

В это время ей сделали укол местной анестезии. Ей хотелось кричать, плакать, но медсестра не обращала внимания, а умело ассистировала врачу. До слуха Хилари донесся адский звук машины. Казалось, сейчас рухнут стены.

— Что это? — Хилари приподнялась, но ноги были намертво прикреплены к столу. Она почувствовала острую боль на месте укола.

— Это вакуум. Минута — и все готово. Считайте до десяти.

В Хилари вошло что-то острое, металлическое — перед этой болью померкли мучения, причиненные ей Мейдой и Георгиной, даже мальчишками, загонявшими ей внутрь свои мерзкие, костлявые штуковины. Ужас! Она закричала. Металлическое орудие пыток рвало ее внутренности. Это врач пытался раскрыть шейку матки, чтобы извлечь зародыш.

— Беременность больше, чем мы себе представляли, мисс Уолкер. Пришлось дополнительно расширять отверстие.

Местная анестезия так и не подействовала. Боль была такой пронзительной, что у Хилари сильно тряслись ноги. Врач удовлетворенно хмыкнул.

— Ну вот и все.

В этот момент Хилари снова вырвало, но медсестра не дала ей вытереться, как в прошлый раз. Ей было не до того.

И вдруг Хилари поняла: это страшная ошибка, нельзя этого делать, нужно сохранить ребенка!

— Не надо! — забормотала она. — Прошу вас. Остановитесь!..

Врач буркнул что-то утешительное. Поздно. Раз уж начали, нужно довести до конца.

— Хилари, все почти кончено. Потерпите еще чуть-чуть.

— Нет! Умоляю!.. Я не вынесу… Не хочу… Ребенок… — У нее кружилась голова, тело сотрясали конвульсии.

— У вас еще будет много детей. Вы молоды. В один прекрасный день вам захочется…

Он хмыкнул, и Хилари поняла, что ее ожидает новая пытка. Ей вставили вакуумный аппарат, и у нее возникло ощущение, как будто каждую частичку ее тела всасывает в себя гигантский пылесос. У нее снова началась рвота.

И вдруг наступила тишина.

— Теперь небольшая чистка, — пояснил хирург.

У Хилари все плыло перед глазами. Из нее выскребали то, что осталось после ребенка. Его уже не было. Она потеряла тех двоих — и убила этого. Больше она ни о чем не могла думать. Ей хотелось умереть. Она — убийца, как ее отец. Отец убил маму, а она, Хилари, — собственное дитя.

— Ну вот и все, — послышался ненавистный голос. Из нее вынули инструменты и оставили ее лежать, дрожащую и привязанную. Но ей было все равно. Пусть бы она умерла! Ах, хорошо бы!..

— Теперь, Хилари, немного отдохните, — врач потрепал ее по плечу и вышел, громко хлопнув дверью, а она лежала в луже собственной рвоты, и все ее тело сотрясали конвульсии.

Через час к ней пришли, дали подклад и листок-памятку. Если кровотечение будет сильным, нужно снова обратиться к ним. Пусть полежит сутки в постели — все будет хорошо.

Хилари оделась; шатаясь, вышла из консультации; остановила такси; дала водителю адрес. И с ужасом поняла, что уже шесть вечера. Она провела в консультации шесть часов!

— Что с вами, леди, вам плохо?

Она была страшна, как смертный грех, — даже в полумраке автомобиля. Под глазами залегли темные тени; лицо приняло зловещий зеленоватый оттенок. Ее так знобило, что она не могла говорить.

— Да… у меня простуда… — стуча зубами, пробормотала Хилари.

— Понятно, — сочувственно произнес шофер. Должно быть, когда она не больна, то ничего на мордашку. — Сейчас многие болеют. Эпидемия… Не вздумайте меня целовать.

Хилари попыталась улыбнуться, но не смогла. Наверное, она уже никогда не сможет улыбаться. Как можно? Как смотреть в глаза своему отражению в зеркале? Убийца!

Дома она, не раздеваясь, заползла в постель и проспала, ни разу не проснувшись, до четырех утра в субботу. Ей казалось, что она корчится в смертных судорогах. Но нет — ничего подобного. Она выжила. Пережила. И никогда не забудет.

В понедельник, без кровинки в лице, она отправилась на работу, механически исполнила все, что нужно, и вернулась домой с папками. Теперь она с головой уйдет в работу, доведет себя до одурения — так и вышло. На следующие полтора года Хилари превратилась в робота, стала достопримечательностью, вундеркиндом Си-Би-Эй, деловой женщиной, которая вызывала восхищение и страх одновременно. Никто не хотел подражать ей.

— Страшная особа! — сказала одна секретарша другой в день тридцатилетия Хилари. — Для нее не существует ничего, кроме компании. Не дай Бог встать у нее на пути. Лично я ее боюсь.

Ее собеседница выразила согласие, и они отправились в дамскую комнату — обсудить двух новых тележурналистов из отдела новостей. Что касается Хилари, то у нее был иммунитет. Ее интересовала только работа. Карьера. Телекомпания.

В тридцать два года она стала вице-президентом, а еще через пару лет снова пошла на повышение. В тридцать шесть она уже была самой высокопоставленной женщиной в телекомпании Си-Би-Эй-Новости, а в тридцать девять вошла в тройку самых влиятельных лиц в подразделении новостей. Никто не сомневался, что со временем она выйдет на первое место. В «Нью-Йорк таймс» поместили заметку об ее успехах, о проводимой ею политике и о планах на будущее. Вслед за этим вышла статья в «Уолл-стрит джорнэл».

Хилари добилась своего.

Глава 13

Когда Артур Паттерсон вышел от врача, на него навалился, душа, загазованный воздух Парк-авеню. В диагнозе не оказалось ничего удивительного: он этого ожидал. И тем не менее надеялся… Но боль стала почти непереносимой. Таблетки в этом месяце уже почти не действовали — а он продолжал внушать себе, что все не так уж и страшно!

Дойдя до угла, он задержался, чтобы перевести дыхание. Была половина пятого. Боль в груди совершенно его измучила. Он громко кашлял. Рядом остановился прохожий — не нужно ли помочь? Артур отдышался и залез в такси, прохрипел два слова водителю.

Он вновь и вновь перебирал в памяти слова врача — свой смертный приговор. Чего еще можно было требовать от судьбы? Ему семьдесят два года, он прожил насыщенную жизнь… более или менее… Был женат… Марджори умерла три года назад; на похоронах он с удивлением узнал, что она всего лишь за несколько лет до кончины вторично вышла замуж, за конгрессмена в отставке. Была ли она довольна своей жизнью? — спрашивал он себя в полумраке церкви Сент-Джеймс.

И вот теперь ему пришло время умирать. Странно — он больше не испытывал страха. Только сожаление. Ему было нечего оставить после себя — разве что юридическую практику, да и та в последнее время все меньше интересовала Артура, хотя он продолжал регулярно являться на работу. Будет ли партнерам не хватать его? Вряд ли. Никто и не заметит его ухода, разве что преданная секретарша, да и та быстро привыкнет к новому шефу.

Привратник помог ему выйти из машины. Он поднялся в лифте, как всегда, лениво переговариваясь с лифтером. Они обсудили необычную для этого времени года жару и результаты бейсбольного матча. Потом Артур, задыхаясь, вошел в свою квартиру.

Странно… Скоро все это перестанет существовать для него. Артур добрался до гостиной и вдруг заплакал. Вспомнилась Соланж. Рыжая грива, изумрудные глаза… Как он любил ее! Увидит ли он ее после смерти? Существует ли загробная жизнь? Рай и ад, как внушали в детстве…

Артур закрыл глаза и тяжело опустился в кресло. Соланж! — еле слышно слетело с его губ. По старческим щекам катились слезы. Его охватило отчаяние. Он так ужасно ее предал… И Сэма… Дочерей, которых они беззаветно любили, разметало по свету. Канули без следа. Как он допустил такое? Он, только он виноват во всем! Будь у него хоть капля мужества, он взял бы их к себе. Но сейчас уже поздно терзаться сожалениями. Слишком поздно… Соланж умерла тридцать лет назад. Сэм тоже. И тем не менее Артур знал, что он должен сделать. Одно-единственное. Найти их.

Он дотемна неподвижно сидел в кресле, вспоминая прошедшее. Окопы под Кассино. Ранение и то, как Сэм спас ему жизнь. Освобождение Парижа. Первая встреча с Соланж… Ничего теперь не вернешь и не изменишь, да, может быть, и не нужно. И все-таки его долг — разыскать девочек… объяснить им… Главное — свести их вместе, хотя бы на один день. В памяти живо стоял тот роковой день, когда он приехал в Чарлстаун и увез с собой Александру и Мегану — а Хилари так трогательно молила не разлучать их.