— Эй, ты откуда?

— Из Нью-Йорка… Из Бостона… Последние два года я живу во Флориде.

Темнокожая девушка кивнула. У нее выпирали кости, а ногти были обгрызены до основания.

— Да? А почему ты сюда загремела? Отец с матерью в тюряге?

У самой Мейды так и было. Ее мать была проституткой, а отец — сутенером и распространителем наркотиков.

— Они оба умерли, — безжизненным голосом ответила Хилари, по-прежнему стоя в проходе и настороженно озираясь по сторонам.

— Братья и сестры есть?

Хилари подумала: какая разница? — и едва не ответила утвердительно, однако потом передумала и покачала головой.

Мейда была удовлетворена.

— Придется вкалывать, милочка. Луиза любит, чтобы работали на совесть.

Не слишком обнадеживающая новость, но Хилари и не ожидала легкой жизни, что бы ей ни обещали.

— Что нужно делать?

— Убираться, присматривать за мелюзгой… огород… стирка… Да все, что она скажет. Все равно что рабство, только спишь не под открытым небом да кое-как кормят, — глаза Мейды блеснули злорадством. — Все-таки лучше, чем в колонии для несовершеннолетних.

— Что это такое?

Все было Хилари в новинку: семейные детские дома, колонии для несовершеннолетних, родители в тюрьме… Правда, ее отец тоже покончил с собой в камере… Хилари так и не смирилась с тем адом, в который он превратил ее жизнь всего за одну ночь неконтролируемой ярости. Иногда, лежа в постели, Хилари думала (в тех случаях, когда она вообще позволяла себе об этом думать): лучше бы он убил ее вместе с Соланж, чем обрек на эту медленную муку вдали от родного дома и всех, кого она любила.

— Ты что, девочка, с луны свалилась? — раздраженно спросила Мейда. — Колония… исправительная колония… Это такая тюрьма для малолеток. Если тебя не возьмут в семейный детский дом, загремишь в колонию, будешь сидеть за решеткой, и с тобой будут обращаться как с дерьмом. Нет уж, лучше я буду вкалывать на Луизу, пока мамаша не выйдет на волю. Это будет в следующем месяце, и я смогу вернуться домой. А ты? Долго собираешься здесь торчать? У тебя есть родственники?

Мейда решила, что родители Хилари только что умерли и для нее это — перевалочный пункт, пока родственники договариваются между собой. Уж очень она была не на месте в этой обстановке. Манера говорить, двигаться, даже молчать и смотреть — все отличало ее от других детей. Однако Хилари покачала головой. В это время в дверях показалась служащая из органов соцобеспечения.

— Ну что, девочки, познакомились?

Она безмятежно улыбалась, словно понятия не имела о тех джунглях, с которыми имела дело по работе. Все они — славные детки, а она подыскивает для них замечательные семейные дома, и все счастливы.

Обе девочки посмотрели на нее как на ненормальную. Мейда заговорила первой:

— Ага. Как раз этим и занимаемся. Знакомимся. Верно, Хилари?

Та кивком подтвердила. Ей было нечего сказать, и она испытала облегчение, когда дама из соцобеспечения увела ее на кухню. Что-то в Мейде ее пугало.

— Мейда здесь замечательно прижилась, — доверительно сообщила служащая.

Остальные дети ушли во двор; Луиза ждала на кухне, однако Хилари не обнаружила никаких признаков еды, а у нее урчало в желудке. Неужели ей так и не дадут поесть и придется ждать ужина?

— Ну, ты готова приниматься за работу? — осведомилась Луиза, и Хилари поняла: это и есть ответ.

Дама из соцобеспечения улетучилась, и Луиза повела девочку во двор, где стояли лопаты, совки и грабли. Хилари должна была вырыть яму. Ей было обещано, что скоро на помощь придут мальчики, но они так и не появились. Мальчики предпочли курить сигареты за сараем, а Хилари в одиночку орудовала лопатой, чертыхаясь и отчаянно потея.

За последние четыре года работы хватало с лихвой, но ей не приходилось заниматься тяжелым физическим трудом. Она убиралась в доме, стирала, готовила пищу и ухаживала за умирающей Эйлин. Все это не шло ни в какое сравнение с рытьем ямы. Когда Луиза наконец позвала детей ужинать, в глазах у Хилари стояли слезы усталости.

Мейда была уже на кухне. С торжествующим видом стояла у плиты. Ей выпала королевская привилегия готовить ужин. В мутной жиже плавало несколько кусочков мяса и хрящей. Луиза назвала эту бурду жарким и оделила всех маленькими порциями. Несмотря на голодные спазмы и головокружение, Хилари не могла заставить себя это есть.

— Давай ешь, набирайся сил!

Луиза ухмыльнулась — как показалось Хилари, зловеще. И вообще происходящее смахивало на страшную сказку, в которой злая ведьма пожирает детей. Такие сказки ей рассказывали в детстве, но могла ли она подумать, что этим обернется ее жизнь? В книжках ведьму всегда убивали, а дети снова превращались в принцев и принцесс.

— Извините… мне не хочется…

Мальчишки зароготали.

— Ты что, больна? — раздраженно спросила Луиза. — Меня не предупредили.

Хилари вспомнила рассказы Мейды об исправительной колонии и испугалась, как бы ее не отправили в эту тюрьму для несовершеннолетних. А куда ей еще податься? Уж, конечно, не к Джеку; ясно, что он с ней сделает. Выбор невелик: Луиза или колония.

— Нет-нет, я здорова. Просто перегрелась на солнце. Было очень душно…

— Ах-ах! — послышалось со всех сторон.

А когда после ужина Хилари стала помогать Мейде мыть посуду, та больно ущипнула ее. Все понятно. Здесь и не пахнет ни семьей, ни хотя бы дружбой. В отсутствие соцслужащей Луиза не собирается корчить из себя добрую мамочку. Они всего-навсего дармовая сила и должны знать свое место.

Мейда рассказала, что у Луизы есть муж-инвалид: то уходит, то возвращается. Одну ногу он потерял на войне, а другую покалечил. В общем, утратил работоспособность. Вот Луиза и начала брать детей, чтобы они вкалывали и за нее, и за мужа. За это ей еще и приплачивают. За каждого ребенка штат платил ей деньги — недостаточно, чтобы разбогатеть, но прожить можно. Места в доме хватало на семерых, а с Хилари их теперь шестеро. Кроме Мейды, здесь жила пятнадцатилетняя Георгина и трое подростков-хулиганов. Эти дети не отличались красотой или хотя бы здоровьем. И неудивительно — при такой диете.

Луиза экономила решительно на всем. Хилари закалилась, живя у Эйлин, но той далеко было до Луизы — гения экономии.

В половине восьмого она велела детям ложиться спать, и они разбежались по своим спальням — болтать, жаловаться, обмениваться историями об отсидках родителей и собственных подвигах в колонии. Хилари все это было внове, и она испуганно молчала, сидя на своей раскладушке. Георгина с Мейдой вели себя так, словно ее не было в комнате. Шныряли мимо нее в ночнушках и громко хлопали дверью ванной.

Я выдержу, твердила про себя Хилари. Это все-таки лучше, чем жить под угрозой Джека. Все не так уж и страшно. Она вспомнила о припрятанном сокровище и помолилась про себя, чтобы его никто не обнаружил и не отобрал. Осталось пять лет… пять лет, заполненных семейными детскими домами… или колониями… или жизнью с Джеком… Глаза застилали жгучие слезы.

Хилари пошла в ванную и закрыла за собой дверь. Там она всхлипывала, уткнувшись лицом в данное Луизой рваное полотенце. Неужели это и есть ее жизнь?..

В это время в дверь забарабанили мальчишки, и ей пришлось уступить им ванную. Они ворвались, точно тараканы.

— Ты чем это занимаешься? Может, пособить? — осклабился темнокожий мальчик; остальные заржали, придя в полный восторг от его чувства юмора.

Хилари вихрем пронеслась мимо них и вбежала в спальню девочек как раз в тот момент, когда Мейда выключила свет. Через минуту в дверях выросла Луиза со связкой ключей. Она как будто собиралась запирать их. Хилари запаниковала. Это невозможно!

Из спальни мальчиков донеслось хриплое ржание. Луиза захлопнула дверь и повернула ключ в замке. Старшие девочки отнеслись к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Хилари не выдержала.

— Зачем она нас заперла?

— Чтобы не баловались с парнями. Заботится о нашей нравственности!

Мейда загоготала, словно услышав остроумную шутку. Георгина последовала ее примеру. Они смеялись так долго, что Хилари показалось — это никогда не кончится.

— А если понадобится в туалет?

— Делай в постель, — прыснула Георгина.

— Только завтра утром придется убирать за собой, — добавила Мейда.

— А если пожар?

Мейда веселилась до колик.

— Значит, изжаришься, милочка. Твоя белокурая кожа подрумянится и станет коричневой, как моя.

Конечно, можно разбить стекло и выскочить, но об этом Хилари не подумала. Ее охватила паника. Лежа в постели, она изо всех сил старалась не думать о том, что может случиться. Ее еще никогда не запирали. Хуже этого трудно что-либо себе представить.

Она продолжала, как мышка, тихонько лежать и глядеть в потолок. Мейда и Георгина перешептывались в темноте. Потом зашуршали простыни и послышалось хихиканье. Хилари повернула голову и оцепенела. Она никак не ожидала увидеть то, что предстало ее взору.

Мейда в чем мать родила залезла к Георгине в постель; та тоже сбросила на пол ночнушку. В лунном свете Хилари было видно, как они ласкали, обнимали и целовали друг дружку. Мейда стонала от наслаждения и закатывала глаза. Хилари хотела убежать, но дверь была заперта. Парализованная страхом, она не могла пошевелиться.

Старшая девушка заметила ее реакцию.

— В чем дело, милочка? Никогда не видела, как занимаются любовью?

Хилари покачала головой. Мейда пристроила голову между ног подруги и хрипло рассмеялась.

— Хочешь попробовать?

Хилари снова сделала отрицательный жест. Господи, что же делать? Дверь на запоре, и она вынуждена если не видеть, то слышать эти мерзости.

— Может, тебе понравится.