Калейдоскоп

Первый, сверкающий миг жизни,

первый узор, как алмаз,

блестит в лучах полуденного солнца.

Фантастические сюжеты

сменяют друг друга.

Стоит чуть-чуть повернуть калейдоскоп –

и совершается переход

от светлой зари

к самой черной ночи

и демонам…

Трем замечательным маленьким сестричкам, изысканным юным леди: Саманте, Виктории и Ванессе, их старшей сестре Беатрисе, удивительно прекрасной, их почти взрослым братьям: Тревору, Тодду и Никки и столь же замечательному маленькому Максу…


Да ниспошлет вам судьба благополучную жизнь среди любящих вас.

Будьте крепкими телом и душой и никогда не разлучайтесь.

И пусть каждый новый поворот калейдоскопа приносит вам радость. Пусть разноцветные стеклышки слагаются в цветы и прочие прекрасные узоры — только не в демонов.

Всегда держитесь вместе, мои любимые, дарите друг другу поддержку, любовь и счастье — все то, что мы с папой старались дарить вам в каждый миг жизни.


От своего имени и от имени вашего отца, в знак нашей любви друг к другу и к вам — от всего сердца…

Часть I. Соланж

Глава 1

Двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот сорок третьего года к северо-востоку от Неаполя шли затяжные дожди. Сэм Уолкер сидел в окопе, плотно запахнув плащ-палатку. Сэму исполнился двадцать один год. До войны он ни разу не был в Европе. Война не самый приятный повод для заграничного путешествия, и все же он повидал столько, сколько и не мечтал.

В ноябре сорок второго Сэм пересек океан и вплоть до мая сражался в Северной Африке. Ему довелось участвовать в операции «Факел».

Он думал, что нет ничего хуже Африки — выжженной зноем пустыни с частыми песчаными бурями, когда покрасневшие глаза слепнут от песчинок. Но здесь, в Италии, оказалось еще похлеще. Пальцы закоченели настолько, что Сэм прилагал бешеные усилия, чтобы удержать в руке окурок — рождественский подарок однополчанина.

Ветер с гор пронизывал до костей; поговаривали, будто такой суровой зимы в Италии еще не было. В июле их Сорок пятый пехотный полк в составе Пятой армии Кларка перевели в Сицилию, а в октябре они приняли участие в боях на подступах к Риму, забиваясь на ночлег в сараи, если таковые попадаются на пути, воруя продукты и все прочее, что удается стибрить, — отвоевывая у немцев дюйм за дюймом и обильно поливая каждую пядь земли своей и чужой кровью.

Черт! Последняя спичка отсырела; окурок тоже. Единственный подарок к Рождеству…

Когда японцы напали на Пирл-Харбор, Сэм учился в Гарвардском университете. Гарвард… Можно обхохотаться, если б на это остались силы.

Гарвард… Прекрасные условия жизни. Неразлучная четверка друзей. Юные, одухотворенные лица, глаза светятся уверенностью в том, что весь мир будет у их ног… Трудно поверить, что все это действительно было. Он с таким трудом попал в Гарвард — «сомервиллский пижон», с младых ногтей мечтавший об университете. Сестра то и дело потешалась над ним; ее собственное честолюбие простиралось не дальше замужества. Эйлин была на три года старше и до окончания школы успела переспать с кучей парней; потом она выскочила замуж и к тому времени, как Сэм окончил школу, разошлась с мужем. Целый год после школы Сэм упорно вкалывал, берясь за любую работу, и наконец поступил в Гарвард.

Их родители погибли в автомобильной катастрофе во время путешествия на Кеп-Код — Сэму тогда было пятнадцать. Какое-то время он жил с Эйлин и ее восемнадцатилетним «мужем», но вскоре сбежал, и с тех пор они почти не виделись. Перед отъездом на фронт он зашел в бар, где она работала, попрощаться. Сестра перекрасила волосы, так что он с трудом узнал ее. Она как будто смутилась, но глаза ее светились все тем же, ненавистным для Сэма, нахальным выражением.

— Что ж, в добрый путь. — Сэм гадал, должен ли он поцеловать ее. У Эйлин была своя забота — как можно скорее вернуться к стойке. Она добавила: — Сообщи свой новый адрес.

— Да-да, конечно. Береги себя…

Он вновь почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой. Память услужливо выхватывала из глубин прошлого коробившие его подробности. Он пытался, но так и не смог припомнить хоть что-нибудь хорошее из их совместной жизни. Они с Эйлин принадлежали к разным мирам — словно родились на разных планетах. Когда-то сестра изводила его небылицами о том, что он якобы приемыш. Сэм чуть было не поверил, но однажды мать задала Эйлин хорошую порку и торжественно поклялась, что это гнусная ложь. Лгать для Эйлин было так же естественно, как дышать. Она вечно сваливала на брата свои провинности, и отец всякий раз попадался на удочку. Сэм чувствовал себя чужим, бесконечно далеким от угрюмого верзилы отца, ходившего на рыболовном судне, и от матери, которая любила заложить за воротник, и, конечно, от Эйлин: для этой не существовало ничего, кроме гулянок. Ночами он часто лежал, уставившись в потолок, и пытался представить себе, что значит настоящая семья. Горячая пища на столе… чистые простыни… у всех отличное настроение… Он не мог припомнить, чтобы его родители весело, от души, смеялись или держались за руки. В душе Сэм презирал их за серую, безрадостную жизнь и за то, что они и детей обрекли на такое же прозябание. А они ненавидели его за хорошие отметки, блестящие способности, главные роли в школьных спектаклях, мечты о другой жизни и других людях. Однажды Сэм поделился с отцом своими планами — учиться в Гарварде. Тот посмотрел на него как на инопланетянина. И вот наконец сбылась давняя мечта: Сэм поступил в университет. О, этот великий первый день!.. А через три месяца все было кончено.

Дождь нещадно хлестал окоченевшие руки. За спиной послышался чей-то голос:

— Дать огонька?

Сэм оглянулся на высокого русоволосого юношу с голубыми глазами и бегущими по щекам струйками дождя; оба они как будто плакали.

— Спасибо. — Сэм улыбнулся, и на мгновение в его глазах зажглись веселые огоньки, как некогда в университете, когда он мечтал блистать в студенческом драмкружке. — Хорошенькое Рождество, не правда ли?

Подошедший вернул ему улыбку. Должно быть, он был постарше Сэма, и Сэм выглядел старше своего возраста. После участия в боевых действиях в Северной Африке и в итальянской кампании все они чувствовали себя постаревшими.

— Артур Паттерсон, — представился русоволосый.

— Очаровательная страна, — продолжал подшучивать Сэм. — Всю жизнь мечтал здесь побывать. Поистине незабываемое путешествие. — Он насмешливо огляделся, словно выискивая полуголых красоток, загорающих на бесконечных залитых солнцем пляжах.

— Ты давно здесь?

— Тыщу лет. Прошлое Рождество справлял в Северной Африке. Сногсшибательный курорт. Нам прислал приглашение Роммель.

Сэм с благодарным выражением лица зажег свой окурок и пару раз затянулся, прежде чем обжечь пальцы. Он охотно поделился бы с новым товарищем, но дождь и ветер раньше времени вырвали у него из рук этот остаток былой роскоши. Он виновато улыбнулся.

— Извини. Меня зовут Сэм Уолкер.

— Откуда ты?

Сэм хотел ответить: «Из Гарварда», но здесь это звучало бы нелепо.

— Из Бостона.

— А я из Нью-Йорка.

Как будто это имело значение! Все утратило смысл, эти названия больше не существовали. Реальными были Палермо, Сицилия, Салерно, Неаполь и Рим — вожделенная цель. Только бы дожить до его освобождения.

Рослый блондин поежился.

— Я работал юристом… до этой заварушки.

Прежде это произвело бы на Сэма впечатление, но теперь все на свете было неважно.

— А я мечтал стать актером.

До сих пор он мало с кем делился своей мечтой — только с немногочисленными друзьями, и то они смеялись над ним, а преподаватели советовали заняться чем-то более существенным. Никто не представлял, как много это значило для него и что он почувствовал, когда впервые вышел на подмостки. Свершилось чудо перевоплощения в другого человека. Никому не дано было это понять, даже в Гарварде, где учились будущие доктора, юристы, бизнесмены, главы корпораций и фондов, послы…

Сэм усмехнулся про себя. Вот и он стал послом, только с винтовкой в руках и прикрепленным к ней штыком — за минувший год он не раз проделывал это. Интересно, сколько человек убил Паттерсон и как он после этого себя чувствует? Впрочем, здесь не принято задавать подобные вопросы. Все держали свои переживания при себе, так же, как и воспоминания об искаженных смертной мукой лицах с выкатившимися из орбит глазами в тот момент, когда победитель в рукопашной схватке выдергивал штык и вытирал о траву. Сэм постаревшими глазами посмотрел на Артура Паттерсона и позволил себе еще одну праздную мысль: доживут ли они до следующего Рождества?

— Почему ты хотел стать актером?

— Ах, это… — Сэму стало не по себе от серьезного взгляда Паттерсона. Они сидели в окопе, используя вместо стульев валуны. — Господи, я не знаю. Это так интересно!..

Но, конечно же, дело не в этом, а в том, что на сцене он обретал цельность характера, становился сильным, уверенным в себе… Смешно толковать об этом в канун Рождества, сидя в вонючем окопе!

— А я пел в хоре в Принстоне.

Ну, разве не идиотский разговор? Сэм Уолкер расхохотался.

— Мы с тобой чокнутые. Беседуем о хоровых и драматических кружках, хотя не знаем, будем ли живы через неделю.

Сэм посмеивался, но его душили слезы. Реальность была ужасна, но она по крайней мере существовала, ее можно было попробовать на ощупь — даже обонять. Весь год ему приходилось вдыхать только тошнотворный запах смерти.

Вот что выпало им на долю, пока генералы разрабатывали планы взятия Рима! Кому он нужен, этот чертов Рим? Во имя чего они отдают жизни? Ради свободы Бостона, Нью-Йорка или Сан-Франциско? Они и так свободны. Люди ездят на работу, танцуют и ходят в кино. Что они знают о войне? Ровным счетом ничего.