— Какая-нибудь родня?..

Артур лихорадочно вспоминал все то, что Сэм рассказывал ему, когда они вместе принимали участие в боевых действиях в Европе. Он знал: родители Сэма погибли в автокатастрофе, а был ли кто-то еще?.. Память не сохранила подробностей.

Сэм сделал отрицательный жест головой.

— Никого, кто мог бы помочь. У меня есть сестра в Бостоне, но, ради всего святого, не вздумай обращаться к ней.

— Почему?

— Мы не виделись с тех пор, как я ездил туда вместе с Соланж — еще до рождения Хилари. Моя сестра — шлюха. Забудь об этом.

Но Артур не мог позволить себе роскошь что-либо забывать.

— Может быть, тетя позаботится о племянницах? Как ее зовут? Просто на всякий случай. Кто знает, как все обернется…

— Эйлин. Эйлин Джонс. Она замужем за бывшим матросом по имени Джек. Они живут в Чарлстауне. Но, можешь мне поверить, это еще та парочка. — Сэм встал и подошел к зарешеченному окну.

Он — отец трех дочерей, из которых две еще совсем крошки. И некому в целом мире позаботиться о них — кроме няни, да горничной… да Артура.

Сэм повернулся к другу.

— Я могу их видеть? — Его глаза вновь увлажнились.

Его дочери… Три маленьких ангелочка… Как он мог лишить их матери? Матери, которая была залогом их счастливого детства и благополучной жизни. Матери, которая их никогда не обижала, всегда была готова приласкать и защитить, целовала, купала, играла с ними, читала им книжки и нашептывала ласковые слова на ночь. А теперь…

Сэм содрогнулся. Сможет ли он дать им все, что нужно, если выйдет отсюда? Но какой может быть вопрос? Он обязан справиться!

Артур не сводил с него глаз.

— Ты действительно хочешь увидеться с ними?

Сэм понизил голос почти до шепота:

— Пожалуй, нет. Просто я подумал… Мне захотелось объяснить… хотя бы Хилари…

— Ты сделаешь это позднее. Сначала нужно вытащить тебя отсюда.

— Думаешь, это возможно? — Сэм впервые спросил об этом. И Артур почувствовал, что он не в восторге от такой перспективы.

— Другой сделает это лучше меня.

— Неважно. Я уже сказал тебе, Артур. Я хочу, чтобы ты был моим защитником.

— Это будет исключительно трудно — для кого бы то ни было. Буду откровенен, — ему нелегко дались эти слова, но Сэм должен знать правду. — Нам придется сослаться на временное помрачение рассудка. Убийство в состоянии аффекта. Больше рассчитывать не на что: ты во всем сознался. И потом, в последние годы ты стал притчей во языцех…

Чертов идиот! Сколько раз Артур с трудом удерживался от того, чтобы не выкрикнуть эти слова. Он ненавидел Сэма за то, что тот заставлял Соланж страдать. Но с другой стороны, они были друзьями… Успех пришел к Сэму слишком быстро и вскружил ему голову. Сейчас ему тридцать пять, а звездой он стал, не достигнув и тридцати лет. Это было трудно переварить. И он заплатил страшную цену. И она тоже. Если бы Сэм знал! Но он многого не замечал — упивался своими победами. Он стал избалованным эгоистом. Даже дочери это знают.

Недавно Александра сказала: «Когда папа приходит домой, мы должны окружать его заботой и вниманием. Он к этому привык».

Сущая правда: Соланж научила их не путаться у него под ногами и всячески ублажать: приносить его любимые шоколадные конфеты, свежие фрукты и прохладительные напитки; петь песенки, разученные специально для него. Весь дом, как вокруг Солнца, вращался вокруг папочки.

А теперь они потеряли обоих родителей — и Соланж, и Сэма. Артур думал об этом всю дорогу до своего офиса. Может быть, обратиться к их крестным? Но вряд ли они проявят интерес. И он оказался прав: теперь, когда Соланж мертва, а Сэм находится в тюрьме, девочкам неоткуда было ждать помощи. Кроме Артура, все остальные крестные подбирались под громкие имена и яркую внешность, из числа известных актеров. Теперь их интересовали лишь скандальные подробности, и они донимали Артура расспросами: почему Сэм это сделал? Он сошел с ума? Не спровоцировала ли его Соланж? Когда суд? — ни словечка о детях. Артур был единственным, на кого они могли положиться в отсутствие Сэма.

Может, все-таки позвонить их тете?

Сэм просил этого не делать, и до поры до времени Артур решил прислушаться к его пожеланию.

Он направил в банк запрос о финансовом положении Сэма и был потрясен состоянием дел. Денег на счетах осталось совсем мало. Сэм тратил почти все, что зарабатывал: на поддержание определенного образа жизни, на подарки любовницам. Он даже успел взять вперед в качестве аванса весь гонорар за будущую пьесу и теперь был в долгах как в шелках. Нечем даже платить няне с горничной. Бедные дети! Соланж это предчувствовала, умоляла Сэма подумать об их будущем, отложить немного денег. Вместо этого он покупал роскошные бриллиантовые браслеты и меха — для нее и Бог знает для каких женщин. Сэм слыл щедрым и привык сорить деньгами. И вот теперь на его счетах в банке осталось в общей сложности десять тысяч долларов, а он должен вдесятеро большую сумму. Просто поразительно, как мало мы знаем о своих друзьях. Теперь Артур жалел, что раньше, в разговорах с Сэмом, не проявил должного упорства. Мог ли он представить, что беззаботность друга простирается так далеко? Что она обернется катастрофой для его детей?

Артур предпринял попытку поговорить об этом с Марджори, живописуя судьбу несчастных малюток, взывая к состраданию. Все тщетно. Она не нашла для них ни одного доброго слова: мол, такие же цыгане, как и их родители.

В следующие несколько дней он почти не виделся с женой, занятый по горло судьбой Сэма и его дочерей, борьбой с представителями прессы (они приставали даже к детям) и организацией похорон. Кроме него, некому было об этом позаботиться.

Похороны были назначены через три дня после заключения Сэма в тюрьму. Тело два дня пролежало в морге, а на третий состоялось отпевание. Артур немало подивился тому, сколько пришло народу. Главным образом из уважения к Сэму, но были и такие, что знали и любили Соланж. «Она была на редкость красива, — неслось со всех сторон. — Он не понимал своего счастья… Ей бы тоже быть актрисой… Мечтал написать ее портрет… Мать троих детей… Славная девушка… Счастливчик — отхватил такую жену… Француженка до мозга костей… Удивительное создание… Не представляю, как он мог… С ума по нему сходила…»

Артур сидел в первом ряду, вместе с девочками и няней, и прилагал все усилия, чтобы не разрыдаться. Хилари держалась очень напряженно. Был момент, когда она подошла к гробу и, поцеловав Соланж в лоб, вернулась на свое место с лицом, на котором застыла каменная маска скорби. Она будто онемела от горя, но не позволила Артуру до себя дотронуться. И никому не позволила. Просто держала за руку Александру и время от времени отвечала на ее вопросы о том, почему мамочка спит в ящике, усыпанная белыми розами. Артур купил цветы на свои деньги, не желая опустошать их и без того скудный бюджет.

Александра решила, что мамочка — точь-в-точь Белоснежка после того, как съела яблоко, и приставала к Хилари: когда мама проснется? Когда придет папа и разбудит ее поцелуем?

— Нет, Акси, она так и будет спать, — тихо ответила Хилари.

Зазвучала «Аве Мария!» в исполнении органа.

— Почему?

— Потому что. Успокойся! — Хилари крепко стиснула ладошку сестры.

Мимо пронесли гроб, и лицо Хилари стало белее мела. Она вдруг сняла с крышки гроба две белые розы и протянула одну Александре. Та заплакала и зашептала: пусть мамочка проснется… Как же она будет дышать в закрытом ящике? Казалось, она, так же как Хилари, понимает, но не хочет признаться в этом даже себе, что мама умерла. Даже крошка Мегана расхныкалась, и няне пришлось вынести ее из церкви.

Так страшны, так неуместны были похороны в этот солнечный день. А впрочем… Соланж всегда сопровождали цветы и солнечный свет; пламенели роскошные рыжие волосы; сверкали изумрудные глаза; гибкое тело всегда было в движении…

Артур отвез девочек обратно домой, а сам поехал на кладбище — проследить, чтобы все было в порядке. Оттуда уже он отправился к Сэму. Отвез ему белую розу с гроба.

Артур вошел в комнату — худой, долговязый и очень бледный, в черном костюме и черной шляпе — скорбный посланник Смерти. Сэм взглянул на него — и задрожал мелкой дрожью.

— Возьми, — сказал Артур, и Сэм трясущейся рукой взял розу.

— Как девочки?

— Хорошо. Хилари взяла шефство над младшими — как будто приняла эстафету от Соланж.

Сэм без сил опустился на стул и схоронил лицо в ладонях, сжимая белую розу, пахнущую смертью, скорбью и похоронами. Из его жизни навек ушла радость. Все кончено. Днем и ночью он лежал в своей камере и думал о Соланж. Даже дочери отошли куда-то вдаль. Будут ли они ненавидеть его, когда осознают, что он убил их мать? Ему больше незачем жить — он так и сказал Артуру, когда тот напомнил, что необходимо думать о детях. Что он может им дать? Свои долги? Непростительную вину? Скверные привычки? Свое раскаяние? Разве смогут они когда-либо это понять?

Артур прокашлялся.

— Сэм, я беспокоюсь за девочек. — Только бы Сэм не стал спорить, не воспротивился его плану! — Я решил продать драгоценности Соланж, чтобы им было на что жить, да и тебе понадобятся деньги, чтобы нанять адвоката, если мне удастся тебя убедить. Разумеется, если речь пойдет обо мне, то ничего не нужно…

Какие там деньги! Если ему суждено защищать Сэма, он сделает это без платы. Все-таки будет лучше, если защиту поведет кто-то другой. Сэм лишил жизни единственную женщину, которую Артур любил, которой восхищался… Да что там восхищался — боготворил! Как бы они ни были близки, как бы ни были тесны связавшие их узы, Артур не может взвалить на себя бремя этой защиты. Но как втолковать это Сэму — он ничего не желает слушать.

— Так что ты скажешь насчет продажи драгоценностей?