Тамара вспомнила, как лишь однажды он превратился в человека, который ее не слышит. Она познакомила отца со Стасом и сразу объявила, что собирается за него замуж. Что тут началось! Это было извержение вулкана в масштабах городской квартиры. Федор Сергеевич, вероятно, не верил в искренность чувств красивого, самоуверенного молодого человека. При всей своей любви к дочери он видел ее недостатки, и их было гораздо больше, чем достоинств. Она не была красива, даже привлекательной Тамару можно было назвать с натяжкой. Она взяла от своих родителей самое ненужное, как нарочно! И Федор Сергеевич и Алла Николаевна обладали интересной внешностью, с годами лишившейся юношеской угловатости. Но Тамара – она принадлежала к тому типу женщин, которых не красит ни косметика, ни одежда, ни молодость, ни годы. Поэтому на ее рассказы о пылкой любви Дубровина отец смотрел сквозь пальцы. Он молча выслушивал излияния дочери, которая больше доверяла сердечные тайны ему, а не матери. Но когда речь зашла о браке, его прорвало.

Тамара не могла забыть, как он кричал, притащив ее к зеркалу, что она давно не видела своего изображения и витает в облаках. Она закрывала глаза, затыкала пальцами уши, не желая слышать грубых, обидных слов. Было очень больно потому, что это говорил он, человек, которого она всегда выручала, которому доверяла самое сокровенное. Он не мог быть с нею так жесток.

Время прошло, Тамара забыла горечь обиды. Память милосердна, она отсеивает ненужное, но сегодня после сообщения Федора ей показалось, что отец был прав. Он всегда знал, что будет именно так. Он просто увидел в Дубровине свое отражение, родственную натуру и не пожелал дочери судьбы жены. Как бы ни выкручивался Стас, дело здесь не в его человеколюбии.

– Ладно, будем считать, что я поверила, – поднимаясь, сказала Тамара. Она не хотела больше ничего слушать. Ей было противно чувствовать себя обманутой дурочкой. Нужно было нанести этому павлину ответный удар. И Тамара добавила: – Я собиралась сообщить о своих подозрениях отцу, но пока не стану этого делать. По крайней мере до моего возвращения с Кипра.

Она выпрямилась и с гордо поднятой головой направилась к двери. Она шла, чувствуя колючий взгляд Стаса. Увидеть бы сейчас его физиономию. Наверняка на ней нет и намека на слащавую любезность. Он ненавидит ее за то, что она посмела напомнить ему о зависимости от тестя. Пусть скрежещет зубами – он не добился бы и сотой доли того, что имеет, не будь рядом с ним ее. Он думает, что достиг этого своим умом, трудолюбием? Он не трутень, не глупец, но дело вовсе не в этом. Без ее отца он до сих пор заведовал бы тем маленьким, захолустным кафе, о котором вспоминает с таким теплом. Как будто ему было лучше в те времена, а не сейчас, когда он – первое лицо самого престижного ресторана ***торска и все известные, влиятельные личности города торопятся свести с ним дружбу.

– Я приеду к вам, как только смогу, – услышала она голос, в котором было столько смирения, что она невольно оглянулась.

– Когда ты честен, Стас? Мне кажется, даже наедине с собой ты боишься разрешить себе быть откровенным.

– Не нужно добивать меня, ладно?

– До встречи, любимый.

За Тамарой закрылась дверь. Дубровин еще с минуту смотрел вперед, ничего не видя, и, выругавшись, запустил в дверь пепельницу. Пепел, окурки разлетелись по кабинету, но Стас не заметил этого. Он не услышал даже звука бьющегося хрусталя, потому что в это время в голове гремели сказанные слова «Я приеду к вам.» – ведь это было то, чего он не хотел на самом деле. Он вообще перестал что-либо понимать. В одном Тамара права – он слишком давно был честен даже один на один со своим «я».

Посмотрев на часы, Дубровин понял, что уже опаздывает на встречу с Дашей. Он никогда не позволял себя ждать. Не сделает он этого и на этот раз. Выйдя из ресторана, Стас не сразу нашел глазами свою машину. Ее совсем не было видно из-за припарковавшейся рядом иномарки. Это окончательно вывело Стаса из себя! Он подошел к машине, быстро сел за руль и дал себе слово поскорее избавиться от надоевших «жигулей». Это был уже не престижно – сидеть за рулем такого автомобиля, а ходить в отстающих Дубровин не привык. Стас осторожно вырулил со стоянки и, оказавшись на широкой дороге, ехал, превышая скорость. В какой-то момент он вдруг понял, что мысли о новой машине затмили все – и ожидание встречи с Дашей, и осадок от неприятного разговора с Тамарой. Стас шумно выдохнул, ухмыльнувшись: «Хорош гусь». Он испытывал отвращение к себе и в таком состоянии заметил одинокую фигурку Даши, стоявшую у обочины.

Даже поцелуй не привел его в хорошее расположение духа. Его так и подмывало остановить машину, выйти и закричать так громко, как только позволяло горло, легкие. Он должен был как-то выпустить из себя ураган, бушующий внутри. Но вместо этого он только придирался к звучащей музыке, нервно переключал каналы, ругая исполнителей за бездарность.

– Ты хочешь, чтобы твое настроение передалось и мне? – не выдержала Даша.

– Прости, я уже пришел в себя. Со мной такое бывает очень редко, не бери в голову, – улыбнулся Стас, подъезжая к кованому забору, ограждающему красивый двухэтажный особняк с подземным гаражом. Дубровин заглушил двигатель. Почему-то снова промелькнула мысль, что к такой красоте несолидно подкатывать на старой машине, а вслух сказал: – Мы приехали. Прошу.

– Я хочу пройти от самых ворот до дома, хорошо? – попросила Даша.

– Конечно.

Пока Дубровин заезжал в гараж, Даша прошла по вымощенной брусчаткой дорожке, ведущей к крыльцу. По обеим ее сторонам были посажены голубые ели, а вокруг радовали глаз бескрайние зеленые газоны садовой травы. Неподалеку стояла беседка, увитая диким виноградом, а возле самого дома блестел переливающейся голубой гладью бассейн. Даша никогда не видела такой роскоши. Она даже не представляла, что под словом «дача» может подразумеваться такая красота. В ее представлении это было три-четыре сотки возделанной земли с обязательным огородом, грядками клубники, деревьями – яблонями, вишнями. Плюс ко всему – скромный домик, больше для того, чтобы спрятаться от солнца или дождя, а не для роскошного отдыха. Она видела это не раз, приезжая на дачу к маминым знакомым.

Здесь было совсем иное – сказочное великолепие, райский уголок, никаких возделываний ради получения урожая. Все предназначено для расслабления, наслаждения. Даша подошла к крыльцу, где на ступеньках сидел Стас с обязательной сигаретой.

– Ты много куришь сегодня, – присаживаясь рядом, заметила Даша. – Тебя что-то беспокоит. Не хочешь поделиться?

– Нет, не хочу.

– Мне не нужно много говорить, чтобы понять – у тебя камень на сердце. Только понять бы причину. Объяснишь?

– Все в порядке, Дашуня. Просто устал.

– От меня?

– Ну что ты, девочка, – Дубровин обнял ее, поцеловал в щеку.

– Сегодня не нужно было приезжать сюда, – поправляя скрепленные заколкой волосы, сказала Даша, и в голосе ее было столько разочарования. Она осторожно повела плечами, освобождаясь от рук Дубровина. – Я почему-то решила, что эта поездка обязательно что-то изменит в наших отношениях. Теперь я снова не уверена в этом. Мои мечты постоянно разбиваются о реальность… А чего ты ожидал, Стас? Почему ты такой чужой, молчаливый? Ты мог приехать сюда без меня и не выпускать сигарету изо рта.

– Пойдем в дом. Ты не видела самого главного, – не отвечая, Стас поднялся, протянул Даше руку. – Пойдем, я начну хвастаться, и все проблемы останутся за порогом. Да, вот такой я хвастун. Ты не знала?

– Теперь знаю, – принимая предложенную руку, Даша последовала за Дубровиным.

Экскурсия по дому заняла около получаса. Стасу это действительно помогло отвлечься от мрачных мыслей после общения с Тамарой. Он говорил без умолку, рассказывая, как пришел к тому или иному решению.

Как спорил со строителями, ремонтной бригадой, добиваясь от них четкого выполнения своих указаний. Даша, сдерживая улыбку, слушала его. «Какой мальчишка, – думала она, всматриваясь в его возбужденное лицо. – Несколько минут назад молчал, как рыба. А сейчас радуется, как ребенок, показывая любимую игрушку. Кажется, для него только и главное что иметь новую игрушку».

Они сперва поднялись на второй этаж. Так решил Стас. Несколько минут постояли на мансарде, глядя на открывшийся пейзаж. Участок, примыкающий к дому, был огромным. Яркий ковер травы сливался в бескрайние просторы. Впереди за темно-зеленой стеной из пирамидальных тополей виднелся следующий дом, не менее величественный, чем у Дубровина.

– Да, люди здесь обосновались масштабные, – заметила Даша, словно ни к кому не обращаясь. – Наверное, чувствуешь прилив гордости от сознания того, что обладаешь таким великолепием.

– Скорее от того, что принимал в его создании участие, а право хозяина второстепенно, – ответил Стас. – Ну, пойдем дальше?

Гордостью Стаса оказался камин на первом этаже в огромной гостиной. Здесь вообще все было большим, высоким: потолки не давили, стены взмывали ввысь, окна поражали своими размерами. Их цветовое решение еще больше зрительно увеличивало пространство. Дубровин раздвинул шторы – теперь отовсюду лился теплый свет, он доходил до каждого угла, каждого самого укромного местечка. Кожаный диван стоял неподалеку от камина. Даша села, утонув в его обволакивающей, мягкой прохладе. Закрыв глаза, она представила долгий зимний вечер, когда в камине потрескивают дрова и языки пламени играют, создавая неповторимую атмосферу уюта, покоя. Даша даже улыбнулась, но мгновенно открыла глаза от неприятно резанувшей мысли: «Тебе это не ощутить. Здесь уже есть хозяйка». То, что разговоры о Тамаре были темой запретной, не влияло на то, что она существовала, носила фамилию Стаса и растила его сыновей. Даша поднялась, нашла глазами Дубровина: он стоял у окна, задумчиво смотрел вдаль, словно позабыв о своей гостье.

В этот миг с Дашей что-то случилось. Она почувствовала небывалый прилив нежности к этому мужчине, который никак не найдет себя в этом мире. Он не живет, он играет в жизнь, пользуясь тем, что она ему предоставляет, получая заслуженные и незаслуженные блага. Он давно потерял им счет, перестал ценить. Он ничем не дорожит, но боится все потерять. Он запутался, значит, она должна помочь. Больше некому, она у него единственная! Даша неслышно подошла, обняла, прижалась к широкой, упругой спине, мгновенно напрягшейся. Еще мгновение, и Стас осторожно повернулся. Руки Даши обвили его шею. Девушка стояла, глядя на него снизу вверх, и в ее голубых глазах появился зеленоватый бесовский оттенок желания. Дубровин заметил его сразу, но на этот раз не обрадовался, не ощутил прилива всепоглощающего счастья стать наконец обладателем такого богатства. Оно само просилось в руки, но сердце оставалось безучастным. Стас не мог позволить себе этого сейчас. Он предал эти сияющие глаза, лучезарную улыбку. Он растоптал нежное, трепетное благоговение перед чистотой и непорочностью влюбленной девушки. Теперь он не мог перешагнуть через доводы рассудка. Он не должен позволить себе забыться и предаться греховной, незаслуженной близости. Он не достоин даже прикасаться к Даше.