Блейдсдейл замер.

– Ты забываешься, Оливер, – проговорил он таким бесстрастным тоном, что стало страшно.

Лэндфорд сразу заерзал на диване.

– Прости меня, Эдгар, – сказал он и облизнул вдруг пересохшие губы. – Я не подумал. Просто я сейчас в таком состоянии из-за того, что Вир скупил мои долговые расписки, и потом мне пришлось чуть не на коленях умолять Амброуза о наличных, чтобы расплатиться по этим проклятым долгам, и что же? Негодяй Черная Роза отобрал у меня эти деньги! Клянусь, я не знал минуты покоя, Эдгар. Умоляю, сделай что-нибудь, иначе будет поздно.

Блейдсдейл, все это время не сводивший с Лэндфорда тяжелого взгляда, под которым брат его корчился как червяк, наконец, видимо удовлетворенный, сказал:

– Ну хорошо, расскажи мне про нападение Черной Розы. – И, отвернувшись, стал смотреть в окно на площадь внизу. – Когда ты выходил из гнусного логова Амброуза, он, должно быть, уже поджидая тебя внизу.

– Да нет же, Эдгар! Я совершенно уверен, что нет, – возразил Лэндфорд. – Я дошел до наемной кареты без всяких происшествий. Все произошло, когда я уже был возле своей квартиры. Негодяй выскочил словно из-под земли и самым наглым образом остановил меня прямо на Сент-Джеймс-стрит! Можешь себе такое представить? «Отдайте мне ваш кошелек и другие ценности, а затем можете идти куда желаете» – вот что он мне сказал. И клянусь тебе, он так и ждал, что я начну сопротивляться. Он хотел прикончить меня.

– Но ты, разумеется, подчинился его требованиям, – вставил свое слово Синклер, которого этот рассказ явно очень занимал. – Наш неустрашимый вице-адмирал поспешно вывернул карманы и даже не пискнул.

– Можно подумать, ты на моем месте поступил бы по-другому, – огрызнулся Лэндфорд. – Ты не видел его глаз. Говорю тебе, он хотел убить меня.

– Однако не убил, – сказал Блейдсдейл, оборачиваясь к ним. – И следовало бы спросить себя, почему он проявил такую сдержанность.

– Я отдал ему все, – проворчал Лэндфорд. – И любой поступил бы так же.

– И потому этот разбойник, будучи джентльменом, сдержал свое слово и не отправил тебя к праотцам? – насмешливо спросил Блейдсдейл. – Любопытно, не так ли?

– По-моему, это, в общем, соответствует слухам, которые о нем ходят, – рискнул заметить Синклер, внимательно наблюдавший за графом. – Все сходятся на том, что этот разбойник не лишен чувства чести.

– Но откуда нам известно, что это вообще был Черная Роза? – спросил Блейдсдейл, глянув на Лэндфорда, который переводил взгляд с него на Синклера и имел вид грызуна, оказавшегося меж двух котов. – Он так и представился?

– Ну конечно, нет. Он дал мне эту чертову розу. И одет он был во все черное. Чего тут еще думать? Совершенно ясно, кто это был.

– Да, это очень может быть, – сказал Блейдсдейл непонятно к чему. А затем заговорил уверенно: – Я бы сказал, что на тебя напал человек, который хорошо знает нас. Более того, человек, которому было известно, что у тебя нужда в деньгах. И даже так: человек, который знал, что ты обратишься не к любому процентщику, а пойдешь к Амброузу.

– Но кто, кроме нас троих и Амброуза, мог знать об этом? – сердито спросил Лэндфорд, которого рассуждения брата явно поставили в тупик.

– Он имеет в виду Вира, – уверенно сказал Синклер. – Ведь, в конце-то концов, именно у Вира находятся твои долговые расписки. Далее: он всегда подозревал, что Амброуз был замешан не меньше нас в той давней историй, приведшей к гибели его родителей. И все же твои рассуждения, Блейдсдейл; мне кажутся несколько натянутыми. Альберт клялся, что Вир стоял прямо рядом с ним, когда Черная Роза вздумал появиться на карнизе охотничьего домика.

– Я бы на твоем месте не напоминал лишний раз о фиаско, которое потерпел твой Альберт, – холодно заметил Блейдсдейл. – С другой стороны, раз уж ты завел об этом речь, то я хотел бы напомнить вам, что, по словам твоего глупого сына, кузен Вира, лорд Хантингтон, был тогда с ним на большой дороге. А если хочешь сбить с толку преследователей, самое лучшее, это пустить их по ложному следу, верно?

– Ты хочешь сказать, что на карнизе был лорд Хантингтон, облаченный в принадлежащий Виру наряд Черной Розы? – спросил Лэндфорд и даже выпрямился на своем диване. – И кто, интересно, была та женщина в будуаре?

– Кто знает? – пожал плечами Блейдсдейл. – Одна из многочисленных возлюбленных Вира, надо полагать. Да это не важно. Важно, кто на самом деле является Черной Розой. Если Вир, то будьте уверены, он только начал играть с нами. И я думаю, что пришла пора нам с вами сочинить небольшой сюрприз для Черной Розы.

– Полагаю, ты прав, – согласился Синклер. – Но пока у нас есть еще одно небольшое дельце – исчезнувшая наследница, которую ты пообещал моему сыну в жены в возмещение моих недавних денежных потерь.

– Это уж ты благодари своего Альберта за то, что он проворонил девчонку и теперь она как сквозь землю провалилась, – заявил Блейдсдейл, не желавший вспоминать, что сначала Констанс улизнула из-под носа у него самого. – И как этот неуклюжий болван упустил ее!

– Не совсем упустил, милорд, – заметил Синклер с заговорщической усмешкой. – Как только мне стало ясно, что в Сомерсете ее нет, я поставил человека следить за домом ее тетки. Мой человек сумел увидеть ее мельком в одном из окон. Так что леди Констанс, похоже, отправилась прямехонько домой, к тете Софи. И это еще не все.

– Ну? – воскликнул Блейдсдейл, так как Синклер очень уж затянул паузу для пущего эффекта. – По-моему, ты собирался поделиться с нами своими открытиями?

– Четыре дня назад некий джентльмен явился в дом в очень раздраженном состоянии духа. Он вошел в дом и вышел только на рассвете следующего утра. Мой человек дал очень подробное описание этого посетителя, милорд. Это был Вир. Я нисколько в этом не сомневаюсь.


Настроение, царившее в доме на Пловер-стрит, было отнюдь не приподнятым. Пять дней прошло с того утра, когда Вир покинул постель Констанс, пообещав вернуться к ней, как только он найдет Амброуза. Констанс места себе не находила, тревожась из-за затянувшегося отсутствия Вира, не говоря уж о потрясшем ее содержимом пакета, который был запечатан печатью Виров. Она едва притрагивалась к еде, и Софи, в конце концов, вынуждена была пригрозить, что начнет пичкать племянницу рыбьим жиром, если та немедленно не исправится. Констанс стала беспокойной и раздражительной и сама понимала, что общество ее не может быть приятным для Софи и полковника. Но ничего не могла с собой поделать.

И как ей было не раздражаться? Мало того, что она была сама не своя от страха за Вира, но ей еще приходилось сидеть взаперти, в то время как она привыкла гулять в любую погоду. Как бы хорошо сейчас взять да рано утром прокатиться верхом по Гайд-парку, а во второй половине дня, как прежде, навестить своих многочисленных знакомых или отправиться с Софи в поход по модным лавкам на Бонд-стрит. Вечером почти всегда были гости. Ужинали, потом играли в карты или ехали в театр. Ах, как же неприятно сидеть взаперти! Ей-богу, она с ума сойдет, если ей не позволят хотя бы гулять в садике на задах дома.

Черт возьми, подумала она, отбрасывая книгу, которую безуспешно пыталась читать вот уже битый час. В противоположном конце гостиной Софи сидела над пяльцами. Губы Констанс тронула горькая улыбка. Дело плохо, если ее тетка засела за вышивание! Софи терпеть не могла всякое шитье и уверяла, что эта работа выдумана специально для того, чтобы притуплять от природы острый женский ум.

– Итак, вышиваем, дражайшая тетушка? – нарушила молчание Констанс, изнемогая от стыда за свое отнюдь не образцовое поведение в последние несколько дней. – Нелегко со мной пришлось, да?

Констанс вдруг словно что-то кольнуло, когда Софи подняла на нее глаза, – во взгляде тетки была настороженность, выражение, для нее необычное.

– Для тебя это были очень напряженные дни, – сказала Софи, выбирая слова, – что неудивительно приданных обстоятельствах. Всем сразу станет легче, когда его светлость вернется.

– Тем не менее, совершенно бессовестно с моей стороны нарушать твой душевный покой и доводить до вышивания – тебя, лучшую из теток. – Констанс отобрала у Софи пяльцы, отложила их в сторону и заставила тетку подняться. – Пойдем, дорогая, на кухню. Мне что-то ужасно захотелось шоколада. Давай побалуем себя горячим шоколадом, и что там еще найдется вкусненького, пока не вернулся полковник с известиями о том, что происходит в мире.

Тетка с готовностью откликнулась на ее попытку разрядить обстановку:

– Ты не представляешь, как мне радостно снова видеть твою улыбку, Констанс. Ты уж извини меня, что я была такой занудной, но тебе и правда нельзя так изводить себя тревогами. Вир вернется с минуты на минуту, я уверена.

– Да, конечно, – согласилась Констанс, ведя тетку за собой из гостиной, – и как только он вернется, я непременно...

Что именно она собиралась непременно сделать по возвращении Вира, Констанс так и не удалось сообщить. Ибо едва она ступила за порог, как сильные руки сжали ее в крепком объятии. Тревожный вскрик вырвался из ее груди, но был заглушен, так как жадные губы впились в ее рот поцелуем.

Со стоном она прильнула к сильному телу, и руки ее обвились вокруг его талии.

– Вир, – выдохнула она, когда, не так уж мало времени спустя, ей позволили выдохнуть.

– Он самый, – ответил Вир, и на губах его заиграла улыбка, когда он поднял голову и взглянул в лицо Констанс. Ее пыл нисколько не остыл за время его отсутствия. Она ответила на его поцелуй все с той же огненной нежностью, от которой кровь так и вскипала у него в жилах. Ей-богу, она была еще прекраснее, чем ему помнилось, его рыжеволосая супруга. И все же морщина омрачила его лоб, когда он заметил, как осунулось ее лицо, каким стало изжелта-бледным и как она сейчас не похожа на ту Констанс, что стояла на палубе «Ласточки», подставив лицо ветру. Было ясно, что пребывание в четырех стенах не пошло ей на пользу. Так ведь она была – Констанс. Странно было ждать, что ей понравится заточение. Как же она будет рада узнать, что заточению пришел конец, – пускай даже придется броситься навстречу опасности.