Он всегда был готов отвечать за последствия собственных действий. Албемарл знал это и ничего иного, собственно, от своего внука не ожидал. Но ни Эльфрида, ни Вайолет не в состоянии были понять этого. Они не разбирались в вопросах мужской силы.

Вир любил и уважал своего деда. Одно время он даже жил на иждивении у старика – дольше, чем хотелось бы, – и относился к нему с должной почтительностью. Но бояться старика он не станет, ни за что! И уж точно не станет напускать на себя елейность, столь не свойственную ему по природе. Да и вряд ли герцогу это бы понравилось. Может, Албемарл и не одобрял распутного поведения своего наследника, но он знал своего внука. Как бы ни вел себя Вир, но он был настоящим мужчиной, за это можно было поручиться.

Однако Эльфрида и Вайолет, которые действовали, движимые женской добротой, никогда бы не смогли понять неписаный кодекс, который определял поведение мужчин.


Он вернулся к этой мысли некоторое время спустя, шагая по извилистым коридорам замка к личному кабинету герцога, куда его вызвали минут десять назад. Слишком хорошо он знал сестер, чтобы не заметить, что они вдруг снова пустили в ход свои женские хитрости. Совершенно очевидно, что произошло нечто такое, что заставило их броситься на его защиту. Существовало множество обстоятельств, которыми могла объясняться тревога сестер, но вряд ли эти обстоятельства были им известны. Графиня Шилдс и графиня Блэкторн, в конце концов, вращались совсем в иных кругах, чем он.

Конечно, не следует забывать о редкостной прозорливости Эльфриды, подумал Вир, и даже улыбнулся, так как ему сразу же припомнился разговор с Шилдсом, имевший место с час назад.

– Осмелюсь предположить, что ответ тебе известен, – сказал Шилдс, выслушав осторожные расспросы Вира о причине, по которой Эльфрида и Вайолет так бросились на его защиту в гостиной. – Эльфрида говорит, что видела тебя в магическом кристалле бабушки Лукасты. И ей стали сниться тревожные сны. Потому она и забеспокоилась о тебе. Она боится, что на тебя вот-вот найдет твое черное настроение, друг мой.

– В самом деле? – отозвался Вир. Его отнюдь не обрадовало, что он стал фигурировать в вещих снах и видениях старшей сестры. Хотя Вир не слишком-то верил в пророческий дар Эльфриды, зато он очень хорошо знал по опыту, какая это могучая сила – ее неколебимая вера в собственный дар – и к чему она может привести. Черт возьми! Веселые же начнутся дела, если сестрица под влиянием собственных пророчеств придумает новую безотказную схему его спасения. – И что, позволь узнать, она собирается в связи с этим предпринять?

Шилдс, который был слишком проницателен, чтобы обмануться насчет истинного смысла вопроса, сформулированного столь любезно, не стал бродить вокруг да около.

– Эльфрида будет слишком занята домашними хлопотами, чтобы что-нибудь предпринимать. Я решил обновить западное крыло Клаверинга, и ремонтные работы потребуют постоянного присутствия Эльфриды.

– Как это предусмотрительно с твоей стороны. – Вир даже в ладоши захлопал. Он догадался, что планы обновления западного крыла зародились в голове Шилдса совсем недавно. Впрочем, кому, как не Шилдсу, было знать, до каких крайностей способна дойти его супруга ради спасения того, кто попал в беду? Да, восемь лет минуло с тех пор, как Эльфрида вместе с увязавшейся за ней Вайолет ринулась прочь из Лондона, дабы спасти Шилдса от нависшей над ним непонятной опасности, о которой она прознала благодаря магическому кристаллу бабушки Лукасты. И хотя Шилдс впоследствии был очень благодарен судьбе за то, что в его прежде столь размеренную жизнь ворвалась эта фантастическая женщина, все же вряд ли ему хочется, чтобы его супруга ввязалась в новую отчаянную авантюру, на сей раз ради спасения брата. Тем более что сам Вир не обрадовался бы вмешательству Эльфриды, да и вообще кого бы то ни было в свои дела. – Считай, что я у тебя в долгу.

– Рад был оказаться полезным, – ответил Шилдс, проницательно глядя на шурина. – С другой стороны, мне вовсе не хотелось бы, чтобы Эльфрида лишилась душевного покоя. Так что если тебя в очередной раз посетит черное настроение, то ты, дабы рассеяться, приезжай к нам в Клаверинг. Не забывай, что двери нашего дома всегда открыты для тебя.

И это действительно так, подумал Вир с кривой усмешкой. Да и кошелек графа всегда будет открыт для него, в этом он не сомневался. Любой из зятьев с готовностью бы наполнил его карманы, которые были обыкновенно пусты. Дело в том, что и Шилдс, и Блэкторн придавали чрезмерное значение пустяковым услугам, которые по воле судьбы Виру случилось им оказать. Истина же заключалась в том, что Вир в свое время помог вырвать Шилдса из лап кровожадного похитителя исключительно ради Эльфриды. Что же до спасения Тревора, обожаемого супруга Вайолет, то Вир отправил бы к праотцам французского шпиона и в том случае, если бы Le Corbeau вовсе и не собирался стрелять в спину его зятю Блэкторну. Француз был малодушным мерзавцем и, помимо того, что шпионил на вражескую державу, мучил беспомощных женщин и детей исключительно ради собственного развлечения. Убить его было все равно что раздавить какого-нибудь особенно опасного и гнусного паразита.

Так что, с точки зрения Вира, ни один из зятьев не был ему ничем обязан. А потому, хоть Виру и приятно было бы съездить в гости к Шилдсу, хотя бы для того, чтобы рассеяться, все же он воздержится от этого визита, дабы избежать неприятного объяснения в случае, если Шилдс решится предложить ему некоторую сумму для облегчения возможных финансовых затруднений.

При мысли о своем хроническом безденежье – ведь именно таким было его финансовое положение в общем мнении – глаза его блеснули холодно и недобро. Отсутствие у него личных средств служило постоянным напоминанием о том, что он, в сущности, был на иждивении герцога, но, прежде всего не давало забыть, почему он оказался в таком плачевном положении.

Не давало забыть? Сильные длинные пальцы Вира сжались в кулаки. Проклятие! Как можно забыть о язве, которая разъедает душу! Десять лет прошло с тех пор, как маркиз и маркиза де Вир погибли при кораблекрушении. Так было официально объявлено. Но даже и в двадцать лет Гидеон догадывался, что это было не совсем кораблекрушение. Покойный маркиз был отличным моряком, на борту была его супруга. Невозможно представить, чтобы он на своей стремительной, юркой «Ласточке» напоролся на рифы, а затем допустил, чтобы она пошла ко дну. Подозрения Гидеона обратились в уверенность, когда он узнал, что про «Ласточку» ходили слухи, будто на борту ее был груз золота – то самое богатство, которое родители его припрятали во Франции, прежде чем бежать от революционного террора.

Некто знал про то, что собирался сделать маркиз. Некто передал эту информацию врагам маркиза. Проклятие! Это было единственно возможное объяснение. «Ласточка» вместе со своим грузом и всеми, кто был на ее борту, пала жертвой врагов Джеймса Рошеля. Но даже этого показалось мало врагам маркиза.

Холодное, жгучее пламя запылало в груди Вира при ненавистном воспоминании. Его тогда срочно вызвали домой – он совершал пеший поход по Шотландии – и сообщили ужасную новость. Он был совсем не готов встретиться лицом к лицу именно с тем человеком, который, как было известно, питал застарелую ненависть к Джеймсу Рошелю.

Граф Блейдсдейл – да поглотит адское пламя его черную душу! – явился к нему, дабы востребовать карточный долг покойного отца. Явился с долговыми расписками на сумму, после выплаты которой от состояния Рошелей остались жалкие гроши. Гидеону пришлось распродать почти все для уплаты этого карточного долга, и он нисколько не сомневался, что Блейдсдейл задумал разорить и погубить его так же, как и его отца.

Проклятие! Не мог Блейдсдейл одержать верх над покойным маркизом ни в одной азартной игре, и уж тем более не мог он обыграть его в «фараон», ведь в этой игре Джеймс Рошель не знал себе равных. Блейдсдейл же был игрок никакой, кроме того, славился своей скупостью: даже если они действительно сели играть с маркизом, никогда не поставил бы он на кон такую сумму. И уж точно покойный маркиз де Вир, человек, знавший, что такое долг, не стал бы рисковать всем своим состоянием и будущим благополучием своей семьи за карточным столом. Единственными свидетелями этого странного карточного поединка оказались контр-адмирал сэр Оливер Лэндфорд, брат графа Блейдсдейла, и лорд Риджли Синклер, женатый на сестре графа, грозной леди Клариссе.

Расписки были подделками, разумеется. Вир был совершенно в этом уверен. Как и в том, что именно Блейдсдейл стоял за всеми несчастьями, которые обрушились на его дом.

Ни на секунду не позволял он себе забыть, что его мать и отец погибли при весьма странных обстоятельствах и что он, их сын и наследник, не исполнил свой долг: ведь он обязан был отыскать виновных в смерти родителей и отомстить.

В глубине души он был абсолютно уверен, что это Лэндфорд и Блейдсдейл задумали и организовали убийство его отца и ради этой цели они пошли на морской разбой и убийство многих людей. Граф и его брат – люди богатые и влиятельные. Не имея ни единого доказательства их вины, Вир не мог привлечь их к суду.

Но это вовсе не означало, что нельзя отомстить им, думал Вир, сворачивая к кабинету герцога. Если бы он не был наделен таким терпением, он давно бы уже, воспользовавшись каким-нибудь пустячным поводом, вызвал обоих на дуэль и положил конец их жалкому существованию. Но убить своих врагов в честном поединке – после которого ему самому, кстати, придется отправиться в изгнание – нет, этого мало. Его мстительность требовала большего.

Да, и Лэндфорду и Блейдсдейлу придется, в конце концов, расстаться с жизнью, холодно думал Вир. Но только после того, как оба будут полностью разорены и преступления обоих будут разоблачены, да еще таким образом, чтобы сам он получил возможность расправиться со своими врагами без всякого риска для себя. Вот тогда месть его будет полной.

Возможно, момент этот уже не за горами, подумал он, вспоминая о записке, которую получил как раз перед выездом из Лондона. Калеб Рот оказался в высшей степени выгодным капиталовложением, как Вир и надеялся. Сей юный смутьян, похоже, сумел выйти на человека, которому была известна правда о крушении «Ласточки». И если находка Рота не обманет ожиданий, то это означает, что настала пора действовать. Глаза Вира злобно сверкнули. Черт возьми, многолетние приготовления вот-вот должны принести плоды.