— Э-э… понимаю, — соврал Лукас.

— И знаете, что хуже всего? — добавила она, хотя он мысленно молил ее не продолжать. — Оказалось, что этот парикмахер стрижет лучше, и теперь я хочу и в следующий раз пойти к нему. Наверное, это просто нечестно. Прямо не знаю, что мне делать.

— М-да, — вздохнул Лукас. — Представляю, как это отравляет твое безмятежное существование. Действительно, серьезная проблема!

— Но в остальном день был просто чудный! — радостно сообщила Эди.

— Эди, — спросил вдруг Лукас, — ты когда-нибудь просыпаешься в дурном настроении?

— Никогда! — лучезарно улыбнулась она.

— Почему?

Она беззаботно пожала плечами.

— Потому что это пустая трата времени.

— Пустая трата времени? — недоверчиво переспросил Лукас.

Она кивнула.

Лукас отпил из бокала и задал следующий вопрос:

— Слушай, а ты часом не инопланетянка?

Она весело рассмеялась.

— Да ладно, я никому не скажу! — уговаривал Лукас.

— Нет, не инопланетянка, — добродушно ответила она.

— Тогда, значит, ты из параллельного мира, — предположил он. — Ты вселилась в тело Эди Малхолланд, а настоящую Эди твои сообщники держат где-нибудь в космической тюрьме. И, держу пари, она просыпается в очень дурном настроении. Если просыпается вообще.

Голубые глаза Эди весело блеснули.

— Нет, я не из параллельного мира. Просто не вижу смысла поддаваться отрицательным эмоциям.

Лукас изумленно уставился на нее.

— Отрицательные эмоции, — провозгласил он, — это двигатель прогресса! Что бы мы без них делали? Всеми великими достижениями цивилизации человечество обязано отрицательным эмоциям!

— Например? — с сомнением, но все равно чертовски бодро и радостно поинтересовалась Эди.

Он на секунду задумался.

— Ну, например, Римская империя. Римлян просто снедала жажда крови — вспомни все эти гладиаторские бои, игры со львами и прочее. И что же? Эти ребята создали великую цивилизацию.

— Всему, что знали римляне, — возразила Эди, — они научились у этрусков. А этруски были очень приличные люди. Правда, они приносили человеческие жертвы — это, конечно, нехорошо, — уточнила она. — Но что ж делать, тогда это было в порядке вещей. А в остальном этруски жили мирной и спокойной жизнью.

— Ну хорошо, положим, — прищурился Лукас. — Но этруски были покорены, а римлян никто не мог покорить. Это они всех поработили.

— А кельты? — мягко возразила Эди. — Кельты в Британии их разбили в пух и прах

— Ах да, об этом я как-то забыл, — нахмурился Лукас.

— Эти кельты, — уверенно продолжала Эди, — хоть и были очень дикие, умели ценить безмятежную красоту окружающей их нетронутой природы.

— Ладно, — предпринял новую попытку Лукас. — Оставим в покое римлян. Возьмем другой пример. Когда русские запустили своего парня в космос, мы разозлились, решили во что бы то ни стало их перегнать — и отправили своих на Луну! Вот тебе и сила отрицательных эмоций!

Но улыбка Эди стала только шире.

— Наши космонавты высадились на Луне, — возразила она, — не потому, что мы разозлились на русских, а потому, что верили: у нас все получится. Вера в лучшее — положительная эмоция.

Что толку с ней спорить? — сказал себе Лукас. Они никогда не сойдутся. Эди — неисправимая оптимистка: для нее стакан всегда наполовину полон, а для него… чаще всего — почти пуст. По счастью, в этот миг с другого конца стойки Эди окликнул новый посетитель. Обернувшись, Лукас узнал в нем этого… как его… Дейвенпорта. Странно, обычно этот парень бывает в «Дрейке» днем… когда работает Эди. Похоже, этот Дейвенпорт из тех, кто не прочь приударить за хорошенькой барменшей. Сам Лукас, впрочем, такой же — флиртует напропалую со всеми девушками в «Дрейке». Кроме Сладенькой Эди, разумеется.

Может быть, кто-то и видит в ней сексуальный объект, но у Лукаса это маленькое-миленькое-сладенькое-беленькое-мягонъкое существо ничего, кроме тошноты, не вызывает. Нет, она совершенно не в его вкусе. Он предпочитает смуглых брюнеток. Нетребовательных, покладистых и не обремененных предрассудками. А Эди наверняка мечтает о белом подвенечном платье, свадебном марше и собственном домике в пригороде!

Оборвав эти размышления — они могли слишком далеко завести, — Лукас вернулся к своему бокалу. Но наслаждаться «Танкереем» ему пришлось недолго: скоро ушей его достиг звонкий и невыносимо счастливый смех Эди.

Невольно повернув голову, Лукас обнаружил, что Дейвенпорт тоже хохочет вовсю. Должно быть, только что отпустил какую-то шутку. Скорее всего, в миллионный раз произнес свою коронную фразу: «Эди, тебе нужен мужчина, который сможет о тебе позаботиться!»

А вот дальше произошло нечто неожиданное. Протянув руку, Дейвенпорт осторожно и ласково погладил Эди большим пальцем по щеке.

К немалому своему удивлению, Лукас увидел, как она отшатнулась и прижала руку к лицу, словно обжегшись.

Заметив на физиономии Дейвенпорта нескрываемое изумление, быстро опомнилась, выпрямилась и пробормотала что-то, отчего ее ухажер расцвел в улыбке. Но Лукаса было не обмануть: наметанный глаз журналиста ясно видел, что Эди потрясена почти до обморока.

От этой сцены внутри у него болезненно сжалось. И не оттого, что Дейвенпорт нарушил одно из неписаных, но твердых правил Линди: никто и никогда не дотрагивается до ее служащих, — а от того, как Дейвенпорт смотрел на девушку. Так, словно знает о ней какой-то секрет. Словно что-то замышляет. Словно готов на все, чтобы добиться своего.

От его взгляда у Лукаса мурашки по коже поползли. А ведь Лукаса не так-то просто напугать. Он бывал в таких переделках, какие этому Дейвенпорту и не снились. Да и чего бояться, раз опасность (если вообще можно говорить об опасности) угрожает не ему?

Кто для него Эди? Не сестра, не любовница, не подруга. Она ему даже не нравится… И тут же Лукас с удивлением услышал свой собственный голос:

— Эди, поди-ка сюда!

Эди, удивленная, но явно благодарная, поспешила к нему.

Черт, что же дальше? Как он объяснит, зачем позвал ее, если еще не допил свою порцию? Не раздумывая, Лукас поднес почти полный бокал ко рту и опустошил его тремя торопливыми глотками.

На лице Эди отразилось настоящее смятение.

— Да, мистер Конвей?

В первый раз за все время знакомства он не испытал неприязни при виде ее улыбающегося личика. Может быть, потому, что в глазах ее еще отражалось пережитое потрясение, и улыбка стала какой-то… ну, более естественной, что ли.

А может, все дело в двух унциях джина, — это спиртное так подействовало на нее.

— Пожалуйста, повтори, — попросил он. Эди взглянула на него с опаской.

— Вы уверены? — поинтересовалась она. — Я хочу сказать, та, первая…

— Ее уже нет, — прервал Лукас. — Отличный повод налить вторую.

Эди подняла бровки, затем, пожав плечами, ответила: «Хорошо» — и потянулась за пустым бокалом.

Пока маленькие ручки ее порхали над бокалом, Лукас перевел взгляд на Дейвенпорта. Тот косился на Лукаса подозрительно, словно чуял какой-то подвох.

Лукаса вдруг охватило безумное желание показать ему язык и крикнуть: «Ну что, взял? Не получишь, не получишь!»

С чего бы это? Какое ему дело до Эди Малхолланд?

Обернувшись к ней, он — совершенно неожиданно для себя — задал вопрос:

— Кстати, Эди, откуда ты столько знаешь о римлянах?

Когда Лукас Конвей свалился под стол, Эди Малхолланд встревоженно перегнулась через стойку, чтобы взглянуть, не ушибся ли он. Лукас был цел: пострадало лишь его самолюбие.

Что на него нашло? — удивлялась Эди. Он редко заказывал больше одной порции и никогда не напивался. А сегодня каждый раз, стоило ей подойти к другому столику, как Лукас требовал новую порцию выпивки, а заодно задавал вопросы типа: «Я, кажется, позабыл, что такое акведук…» или: «Расскажи поподробнее про эту… как ее… Паппиеву дорогу?»

Нет, пожалуй, это случалось не каждый раз, — вспоминала Эди, озабоченно наблюдая, как Лукас поднимается на ноги, отряхивает пострадавшее самолюбие и взгромождается на табурет. Только когда ее подзывал мистер Дейвенпорт.

Однако мистер Дейвенпорт уже полчаса как ушел — но Лукаса это не остановило. Даже напротив: именно в последние полчаса их с Эди беседа приобрела чересчур личный характер.

На личные вопросы Эди, разумеется, не отвечала и поскорее сворачивала на римлян. Ибо ничто так не охлаждает любовное пламя — пусть даже это сомнительный жар, подогретый алкоголем, — как древняя история, покрытая пылью веков.

Мужчины стараются не вспоминать о прошлом, а вот Эди никогда о нем не забывает. И не только потому, что изучает историю в колледже.

— С вами все в порядке, мистер Конвей? — заботливо поинтересовалась она, с некоторой тревогой следя за тем, как он садится на табурет и очень осторожно ставит локти на стойку.

Разумеется, с ним не все в порядке. Он пьян как сапожник. Но сказать об этом Эди прямо не может. Линди ее уволит, если узнает, что она, простая буфетчица, посмела сделать клиенту замечание.

— Все хорошо, Эди, — откликнулся он. — И, пожалуйста, зови меня Лукасом.

«Ага, как же!» — подумала она.

Одно дело — думать о нем как о Лукасе, и совсем другое — называть его по имени вслух! Сначала она назовет по имени. Потом скажет, что он пьян. Потом стащит дневную выручку. А под конец вскочит на стойку и спляшет «Ла Вида Лока», одновременно декламируя последнее письмо Вертера. Погибать — так с музыкой!

По-настоящему следовало бы доложить Линди, что Лукас напился. Линди пьяных не терпела и приказывала обо всех подобных случаях сообщать. Но Эди кое-что останавливало. Во-первых, Лукаса, в отличие от многих здешних завсегдатаев — как пьяных, так и трезвых, — можно было не опасаться. Во-вторых, такое с ним приключилось в первый раз. У всякого бывают дурные дни, когда хочется отключиться и обо всем забыть. У всякого — только не у Эди. Она-то себе такого не позволяет. Просто не может позволить.