— Будем надеяться, что в этом году произойдет еще большее чудо. — Девушка протянула руку и благодарно сжала сухие, обтянутые темной, похожей на пергамент кожей пальцы старой цыганки. — До свидания, госпожа Биби.

Она простилась и с бароном, а цыганкам, что продолжали пялиться на нее издали, помахала рукой. Грум подсадил свою госпожу в седло, и они галопом помчались назад.

Однако Вальда избрала кружной путь — через парк, чтобы вернуться в замок с противоположной стороны и избежать нежелательных вопросов.

— Не стоит рассказывать, куда мы ездили, — уже возле самых замковых стен обронила она груму. — Ты ведь знаешь, что большинство слуг сторонятся цыган и опасаются.

— Что верно, то верно, мадемуазель, — согласился тот. — Горничные, те нипочем не выйдут в парк, когда стоит табор. Боятся повстречать цыган. Говорят: те служат-де самому дьяволу — оттого и такие черные.

Вальда усмехнулась. Да, нынче жители Прованса именовали цыган словом «караке», то есть «воры». А в средние века кочевое племя носило здесь прозвище «рабуэн», что означало нечистую силу. Конечно, в новые времена простой народ стал гораздо просвещеннее и не так суеверен. Но страх перед цыганами остался, и в целом люди глядели на пришельцев с недоверием и подозрительностью, а едва завидев табор, принимались неистово креститься, призывая всех святых.

— Вот поэтому, — проворковала Вальда, — пусть эта поездка останется нашим маленьким секретом. Пожалуй, лучше не говорить о ней даже господину графу.

— Можете на меня положиться, мадемуазель.

Парень служил в замке с самого детства. Конюхом он был превосходным, а юную хозяйку за любовь к лошадям и талант наездницы просто обожал.

— Вот и хорошо, — с чарующей улыбкой промолвила Вальда.

Оставив лошадь в конюшне, она пробралась в дом так же, как и вышла, — через заднюю дверь.

Сбросив одежду для верховой езды и появившись за завтраком в прелестном утреннем платьице, юная авантюристка поняла, что родители ни сном, ни духом не догадываются об ее прогулке. Очень довольная, девушка принялась беззаботно болтать о планах на сегодняшний день и с облегчением узнала, что сразу после завтрака отчим уезжает по делам в Арль, а следовательно, верховая езда на сегодня отменяется.

— Боюсь, мне не удастся вернуться раньше обеда, — сказал он.

— Разумно ли ехать в город в столь жаркий день? — недовольно покачала головой графиня. — Я думала, что мы приехали в Прованс отдохнуть и ты не будешь уезжать по делам так часто, как в Париже.

— Сегодня — особый случай. Необходимо повидаться с мэром и обсудить то недопустимое положение, которое возникло в городе с памятниками старины. С молчаливого согласия властей наши достопримечательности приходят в упадок.

— Да, я тоже что-то слышала об их неприглядном состоянии.

— Это слишком слабое определение той ужасающей картины, которую мы наблюдаем. Старинная церковь раннероманской архитектуры разрушается просто на глазах с тех пор, как была отдана некоему обществу содействия атлетическим видам спорта.

— Какое странное назначение для церкви! — поразилась Вальда.

— В другой же, еще более древней, и вовсе устроено теперь кабаре. А часть монастыря, где прежде молились доминиканцы, превращена в гужевой парк. Теперь там стоят лошади, которые тянут омнибусы до железнодорожной станции и обратно.

— Какой ужас! — не поверила графиня.

— Я того же мнения, — кивнул муж. — Потому-то не раз и убеждал мэра о необходимости что-то предпринять. Мероприятия, конечно, потребуют денег, но нельзя более допустить, чтобы наши внуки застали на месте Арля одни руины.

— Да-да, вы правы, отец! — горячо поддержала отчима Вальда. — Прованс — это живая история. Невозможно, чтобы она оказалась утрачена и позабыта!

Девушка с волнением думала, как, должно быть, прекрасен был Арль во времена рыцарства и еще раньше — при римлянах. Сейчас же, увы, ничего не сохранилось от рыцарских дворов в Ле-Бо колыбели изящных искусств, изысканной любезности и пышных турниров. А если и дальше сидеть сложа руки, Арль грозит и вовсе превратиться в заурядный провинциальный город, похоронивший свое неповторимое, славное прошлое.

После завтрака граф отбыл — в роскошном кабриолете, со щеголеватым кучером и лакеем на запятках, чьи ливреи украшали начищенные до блеска пуговицы с родовым гербом де Марлимонов. Жена и падчерица, стоя на ступенях замка, махали ему вслед.

— А ты чем сегодня займешься, мама? — улыбаясь спросила дочь, когда обе вернулись с жаркого солнца в прохладный холл, где в темных нишах белели статуи.

— У меня сегодня тоже много дел, дорогая, — ласково сказала графиня. — Ты сумеешь сама занять себя до ленча?

— Ну конечно!

Это ей и было нужно. «Лучшей возможности для осуществления плана и не сыскать», — думала Вальда, поднимаясь к себе.

Один шаг уже сделан. Теперь предстоял следующий. Она отправилась на чердак.

Здесь, под самой крышей, в огромном помещении хранилась масса разнообразных и любопытных вещей, которым не нашлось места в жилых комнатах замка. Обширное пространство чердака освещалось лишь тем светом, что падал сквозь узкие слуховые окошки под самым куполом, венчавшим центральную часть здания.

Выстроенное более двух столетий назад, родовое гнездо де Марлимонов не только отличалось живописностью, но являлось также хранилищем замечательных исторических ценностей и произведений искусства, накопленных поколениями владетельных сеньоров. Большинство предметов были подлинными шедеврами, и граф, наследник этого достояния, испытывал вполне законную гордость. Он много и с удовольствием рассказывал Вальде о происхождении той или иной вещи, о том, каким путем попала она в замок, о связанной с ней истории. В свою очередь и для падчерицы они сделались близки и дороги, и каждому предмету, каждой реликвии нашелся в ее сердце особый уголок. Она даже стала неплохо разбираться в старинной мебели и художественных творениях лучших французских мастеров.

Но старые вещи неизбежно ветшают, ломаются, нуждаются в ремонте и реставрации. Вот и сейчас значительную часть чердака занимали многочисленные предметы, требующие починки. Чего здесь только не было: столы и стулья с отломанными ножками, резные и позолоченные; деревянные фигурки ангелов, у которых недоставало руки или крыла; богато инкрустированные горки и шкафчики с оторванными петлями и шарнирами; золоченые рамы для картин с отломанными углами и резными завитушками.

Вальда знала, что они лежат здесь, терпеливо дожидаясь своего часа, когда искусные мастера-краснодеревщики, разъезжающие по Франции, доберутся до замка Марлимон. «И, судя по всему, — подумала она, — когда они прибудут, им придется задержаться здесь на долгие месяцы!»

Впрочем, в данный момент все это не очень-то ее интересовало. Целью изысканий девушки был громадных размеров платяной шкаф, занимающий целую стену в дальнем конце чердака.

Изготовленный местными плотниками, этот шкаф не представлял собой антикварной ценности, но был необычайно удобен и в некотором роде просто незаменим. В шкафу хранились театральные костюмы.

Дело в том, что каждый год, под Рождество, в замке Марлимон происходило впечатляющее событие. По традиции на рождественские праздники сюда съезжалась многочисленная родня. Под одной крышей собирались всевозможные тетушки, кузены, кузины, племянники, — словом, все, кому годы и здоровье позволяли предпринимать это путешествие. Особое место принадлежало родному сыну графа и его семье, которые проживали в поместье на другом конце Франции.

Граф де Марлимон женился в ранней молодости, но жена его скончалась в родах. Сыну Филиппу теперь исполнилось уже тридцать два года, и он тоже был женат, впрочем, на довольно незнатной женщине, которая, однако, в качестве компенсации принесла родовитым Марлимонам изрядное приданое. Но у Вальды с приемным братом было, по сути, мало общего. Для нее эти праздники проходили бы скучно, не будь кузена Хьюго.

Хьюго умел зажечь остальных идеей театрализованного представления. И тогда за шумными, хлопотливыми приготовлениями время пролетало весело и незаметно. Спектакли имели у зрителей шумный успех, но еще большую радость доставляли самим участникам.

В прошлый раз Хьюго предложил поставить пьесу Мольера «Брак поневоле».

Известно, что, когда впервые эта пьеса игралась в придворном театре в 1664 году, король Людовик XIV появился на сцене в образе цыганки.

В те времена женские роли чаще всего исполнялись мужчинами, но в домашней постановке роль цыганки досталась Вальде. По окончании же представления костюм вместе с другими был убран на чердак. За ним-то и отправилась теперь изобретательная девушка. К ее радости, ключ от гардероба торчал в дверце, и когда она ее распахнула, глазам открылся целый магазин нарядов всевозможных цветов, размеров и назначений.

Вот одеяние знатной дамы эпохи средневековья — свободного покроя, с длинными рукавами. В такие платья самодеятельные актрисы наряжались, когда ставились сцены из рыцарских времен Прованса. До чего же нравились Вальде высокие остроконечные головные уборы! С их макушек ниспадали на плечи дам тончайшие покрывала. А серебряные рыцарские доспехи придавали фигурам актеров облик благородного изящества, силы и мужества. Невозможно было забыть, как Шарль, один из племянников графа, преклонив колено перед знаменитой королевой Иоанной, звучно произносил:

— О, прекрасная дама! Подарите мне вашу благосклонность — и клянусь, что стану, не щадя себя, сражаться с силами тьмы, покуда не будет уничтожено все мировое зло! Нет такого препятствия, которое не одолел бы я в знак моего преклонения перед вами: ни горы, слишком высокой, ни чрезмерно широкой и бурной реки. Бог свидетель: я готов умереть, чтобы доказать вам свою любовь и преданность!

Глубокий, прочувствованный голос Шарля рождал в душе Вальды неизъяснимое волнение, похожее на озноб, а глаза ее наполнялись слезами. «Когда-нибудь, — думала она, — и меня будут любить столь же сильно, говорить и мне такие же слова!»