Дженнифер Доусон - Как в первый раз

Он посмотрел в окно, выходившее в патио. Снова взглянув на Пенелопу, сказал:

– Ты всегда умела говорить начистоту. Именно это мне нравилось в тебе больше всего.

Она пожала плечами. Даже на пике своей страстной влюбленности в Эвана Пенелопа всегда говорила то, что думала. Людей, целующих его в зад, ему и без нее хватало. Хотя, конечно же, она тешила его самолюбие множеством других способов.

– Наверное, тебе пора уходить, – сказала она, помолчав.

Их взгляды снова встретились. И тотчас же возникло напряжение.

– Прости меня, – пробормотал он, выпрямившись.

– Все нормально, Эван. – Когда-нибудь (правда, она не знала, когда именно) он не будет иметь над ней власти. Но то время еще не наступило, поэтому она хотела, чтобы он побыстрее ушел.

А он откашлялся и сказал:

– Тем вечером я не должен был тебя трогать.

Черт возьми! Почему он не уходит?! Пенелопа шумно выдохнула и проговорила:

– Это не важно. С этим уже покончено. Давай все забудем и начнем жить дальше.

– Ты всегда была для меня наркотиком. Придется воспользоваться методом «холодной индейки»[3].

О господи, опять этот его голос!.. Низкий и глубокий… Именно такой у него был голос, когда он что-нибудь шептал ей на ухо. И тогда она переставала сдерживаться.

Пенелопа помотала головой. «Не думай об этом!» – приказала она себе. Да, конечно, было ужасно, когда он держался с ней как с незнакомкой, но вот такое… Это и вовсе невыносимо.

– Все это происходило давным-давно, когда мы были детьми, – сказала Пенелопа.

Его напряженный взгляд, казалось, пригвоздил ее к месту.

– А сейчас, Пенелопа, когда я сорвался… Знаешь, я только об этом и думаю… О том, как бы попробовать тебя.

Она сделала глубокий вдох. Вот они, последствия ее необдуманного поступка! Ох, зачем она его впустила?! Ведь когда она оказывается рядом с Эваном, в голову ей приходит все та же мысль: «Всего разочек, всего один разочек…»

Но этого не должно быть! И не важно, что ей ужасно хочется получить дозу Эвана. Его губы, его ласки и поцелуи ничего не изменят. Необходимо вернуть все обратно. Они должны снова стать незнакомцами.

– Мне давно не пятнадцать, Эван. Я не могу исправить то, что в тебе когда-то поломалось.

Он обошел стойку и остановился прямо перед ней. Остановился слишком близко. И в груди снова возникла знакомая боль.

– Дело не в этом, Пенелопа.

– Нет, именно в этом. Я не могу стать бальзамом для твоих ран. Больше не могу.

Он долго всматривался в ее лицо, потом заявил:

– Мне все равно, что ты говоришь, потому что я знаю: ты чувствуешь то же самое.

Чувствует ли?.. Ох, еще как чувствует! Словно тело само, против ее воли, стремилось к нему. Но она не поддастся.

– Ты должен уйти, Эван.

Но тут он потянулся к ней, а она… Вместо того чтобы отпрянуть, Пенелопа осталась стоять на месте – словно к полу приросла. Эван же запустил пальцы ей в волосы и подергал ленту, удерживавшую хвост.

Дыхание ее участилось, и она облизнула губы, думая обо всем том, что следовало бы сказать ему. Но Пенелопа так ничего и не сказала. И не оттолкнула его. Однако сейчас оттолкнет. Скоро. Через минуту.

А он развязал ленту и бросил ее на стойку. Волосы упали ей на плечи.

– О боже, эти локоны… – Эван шагнул к ней еще ближе. – Они мое слабое место.

– Эван, пожалуйста… – прохрипела Пенелопа.

– Пожалуйста – что? – Он прижался к ней, и ее тело мгновенно ожило – по жилам понесся адреналин.

А рука Эвана теребила ее волосы, и это было так мучительно знакомо, что ей пришлось прилагать немыслимые усилия, чтобы держать глаза открытыми.

– Я хочу сказать… Пожалуйста… – Она умолкла. Тело ее пылало.

Он прикоснулся большим пальцем к ее губам и тихо проговорил:

– Ну, скажи, что ты не думаешь об этом. Скажи, что не вспоминаешь все то, что я делал с тобой когда-то.

Желание казалось живым существом, пылавшим внутри нее. Умолявшим сдаться. И ведь так хотелось отдаться ему… Наверное, они даже до спальни не дошли бы… Но нет, пора стать сильной и положить конец этому безумию.

Она положила ладонь ему на грудь и проговорила:

– А знаешь, что я вспоминаю еще чаще? То, как ты взял мою девственность и швырнул ее мне в лицо на следующее же утро. И я чертовски хорошо помню всех тех женщин, что ты выставлял передо мной напоказ последние шестнадцать лет, при этом делая вид, что меня не существует.

Боже, зачем она это сказала?! Этого нельзя было говорить!

Голова Эвана дернулась – словно она влепила ему пощечину. И глаза его тотчас же потухли. Он отпустил ее и отступил на шаг. А она в тот же миг почувствовала, что ей его ужасно не хватало. Пенелопа задержала дыхание, ожидая, когда на его лице появится самодовольная ухмылка, которую она так хорошо знала.

Но Эван лишь провел ладонью по волосам и со вздохом сказал:

– Ты права. Я это заслужил. Я больше тебя не побеспокою.

Едва сдерживая дрожь, Пенелопа скрестила на груди руки.

– Значит, вернулся к норме? – спросила она.

– Ты же этого и хотела, да?

Нет, она этого не хотела. Но добилась именно этого. И так, наверное, будет лучше.

– Да, этого я и хотела. – Ей ужасно хотелось, чтобы он продолжал настаивать. Но она, сделав над собой усилие, окинула его презрительным взглядом и проговорила: – Тебе придется трахнуть другую женщину, чтобы забыть о своих проблемах.

Он помрачнел и отступил еще на несколько шагов. После чего тихо сказал:

– Отлично, Пенни. Прости, что побеспокоил тебя. – Резко развернувшись, он вышел из кухни.

Через несколько секунд грохнула входная дверь. На том и завершилась финальная глава драмы «Эван и Пенелопа».

– Ну что, договорились? – спросила Пенелопа, сложив руки на столе и смерив взглядом сидевшего напротив мужчину.

Адам Хейс поерзал на стуле, но больше никак не дал понять, что собеседница держала его на крючке. Они расположились в зале заседаний «Донован-Корпорейшн», ее люди сидели по одну сторону стола, его – по другую. Шла последняя стадия переговоров, тянувшихся уже несколько месяцев. Несмотря на ее новую должность, Шейн все еще с трудом выпускал из рук власть, и ей пришлось долго уговаривать его, чтобы позволил ей самой заниматься этим проектом. Пенелопе хотелось доказать, что она в состоянии справиться с новым вызовом, хотелось убедить босса в том, что она достойна новой должности. И вот теперь она пожинала плоды своих трудов.

– Это ваше последнее предложение? – Адам покатал ручку между большим и указательным пальцами, очевидно обдумывая условия контракта, следствием которого станет самая крупная в Чикаго сделка года. Сделка, которую Пенелопа сама начала и почти завершила, отдав работе так много ночей и выходных.

Сердце ее трепетало, но внешне она никак не проявила волнения, только кивнула.

– Да, последнее.

За столом воцарилась гробовая тишина. Обе команды затаили дыхание. Наконец Адам Хейс расплылся в улыбке и проговорил:

– Думаю, с этим можно работать.

Внутреннее напряжение спало, сменившись облегчением. Пенелопа встала и протянув Адаму руку, сказала:

– Замечательно. Мы немедленно приступим к юридическому оформлению контракта.

Адам тоже поднялся и энергично пожал протянутую руку.

– Вы добились очень выгодных условий, мисс Уоткинс, – заметил он.

Пенелопа с улыбкой ответила:

– Думаю, вы тоже получите немалую выгоду.

– В противном случае меня бы здесь просто не было. – Хейс коротко кивнул и добавил: – Надеюсь, Донован понимает, как ему повезло.

Пенелопа аккуратно сложила стопкой айпад и телефон.

– Непременно ему напомню.

– Где он сейчас? Я бы и сам напомнил, – сказал Адам.

Пенелопа сознательно выбрала для последней встречи именно то время, когда Шейна не бывало в офисе – ей хотелось завершить сделку самостоятельно. Едва заметно нахмурившись, она проговорила:

– Сожалею, но боюсь, он сейчас у мэра и не вернется до вечера.

Адам снова кивнул и, застегнув пиджак, сообщил:

– Я потом ему позвоню. Было очень приятно работать с вами. Хотя подозреваю, что с Донованом я бы заключил сделку, более выгодную для меня.

Пенелопа весело рассмеялась.

– Да, пожалуй, что так.

Десять минут спустя она отправила Шейну эсэмэс, сообщая, что они с Хейсом пришли к соглашению. Он тут же ответил: «Ты добилась своего. Я не думал, что это возможно, а ведь мог бы и догадаться. Полагаю, ты ждешь повышения зарплаты».

Пенелопа тотчас ответила: «Да, конечно».

«Договорились».

«Ох, ты такой уступчивый… Я позже сообщу, сколько теперь стою».

Спустя тридцать минут он прислал еще одну эсэмэс: «Мои поздравления. Я тобой горжусь. Должен тебе обед в «Алинеи», чтобы отпраздновать. Назовешь день и время, и я все организую».

Пенелопа радостно улыбнулась. Возможно, это было глупо, но Шейн казался ей старшим братом, – которого у нее никогда не было, – и ей ужасно хотелось, чтобы он ею гордился. Хотелось и дальше доказывать ему, что она – самое толковое бизнес-решение, какое он когда-либо принимал.

«Договорились», – ответила она.

Ей вдруг захотелось позвонить родителям во Флориду – просто для того, чтобы сообщить о своем успехе, – но она тут же отказалась от этой мысли. Родители очень ее любили, но им не понять, чем она занималась. Они думали, что она – секретарша Шейна, и, по мнению ее старомодного отца, она выбросила на ветер деньги, заплаченные за учебу в колледже, хотя могла бы просто пойти на курсы секретарей и достигла бы того же самого. В тот день, когда она поехала в колледж, мама похлопала ее по спине и велела научиться хорошо печатать и найти «надежного» мужа – чтобы заботился о ней. Вспомнив об этом, Пенелопа невольно вздохнула.