Он не сомневался, что она расстроена из-за ненаступившей беременности, но Пенелопа наотрез отказывалась говорить об этом. И постоянно утверждала, что у нее все замечательно. Более того, она зашла так далеко, что обратилась к врачу, чтобы ей выписали рецепт на какие-нибудь не очень вредные противозачаточные пилюли. «С целью избежать возможных случайностей», – именно так она и выразилась.

Эван поддерживал ее и, логически рассуждая, поступал правильно, потому что секс казался тем единственным, с чем у них не возникало никаких сложностей. Но инстинкт ему подсказывал: все вот-вот покатится к чертям.

Эван надеялся, что долгие выходные в Ривайвле с друзьями и семьей вернут все на свои места, но особой уверенности у него не было.

Они довольно долго ехали в абсолютном молчании. Ехали мимо кукурузных полей и заброшенных ферм Иллинойса. Наконец, не выдержав, Эван спросил:

– Ты так и не расскажешь мне, что случилось?

– Ничего не случилось. – Она уставилась в окно, и плечи ее напряглись.

Досада сменилась гневом, и Эван заорал:

– Знаешь, у нас никогда ничего не получится, если не будешь со мной разговаривать!

По-прежнему глядя в окно, она пробормотала:

– Тогда, наверное, ничего и не получится.

– Это все, что ты можешь мне сказать?

– А что ты хочешь от меня услышать?

– Наори на меня. Черт, начни швыряться чем попало. Разбей что-нибудь. Скажи, что ненавидишь меня. Но это молчание, эта стена между нами…

– Но ведь так у нас и было долгие годы, верно? – Она произнесла это совершенно спокойно, без каких-либо эмоций.

Эван тяжело вздохнул. Да, верно. В точности так все и было после того ужасного дня много лет назад, когда у них все рухнуло. Но сейчас-то все должно быть по-другому, не так ли?

Эван глянул в зеркало заднего вида, резко вильнул и съехал на обочину, ударив по тормозам. Пенелопа ахнула, схватилась за приборную доску и, повернувшись к нему, проворчала:

– Черт побери, что ты делаешь?

Он всего лишь остановился. Остановился, пытаясь понять ее. Остановился, пытаясь разобраться в их отношениях. Остановился, пытаясь ей хоть что-нибудь доказать. Остановился, чтобы дождаться того чудесного момента, когда она, наконец, поверит ему. Но наступит ли когда-нибудь такой момент?..

Поерзав на сиденье, он повернулся к Пенелопе.

– Ты когда-нибудь перестанешь меня отталкивать?

Ее голубые глаза засверкали, но она не произнесла ни слова. А Эван, судорожно сглотнув, продолжал:

– Ты, наверно, уже никогда мне не поверишь. Наверное, я слишком основательно поломал то, что у нас было когда-то, и теперь не смогу починить. Ты никогда не доверишь мне ничего, кроме своего тела, верно?

Она вцепилась в ремень безопасности и прошептала:

– Не знаю, смогу ли я…

Эван сокрушенно покачал головой.

– А я не знаю, как показать тебе то, чего ты не видишь и не желаешь видеть. Понятия не имею, о чем ты думаешь и что чувствуешь. И не знаю, как с тобой говорить. Ситуация сейчас почти такая, как в том моем последнем матче, что меня прикончил. Я знал, что будет плохо, знал, что скорее всего, не справлюсь, но все-таки решился на тачдаун. Поэтому сейчас я могу сделать только то же, что и тогда. Я решаюсь на тачдаун, Пенелопа. Или я выиграю – или все погибнет. Но я по крайней мере не выбираю легкий выход.

Сцепив руки на коленях, она пробормотала:

– Эван, что ты такое говоришь?..

Он взял ее за подбородок и глянул в голубые глаза, в которых блестели слезы. Одна слезинка выкатилась и поползла по щеке. Эван смахнул ее и тихо проговорил:

– Я люблю тебя, Пенелопа. Люблю с семнадцати лет и буду любить даже тогда, когда мне стукнет девяносто пять. Ты есть и всегда будешь для меня одной-единственной. Я не собирался говорить тебе все это посреди дороги. Я представлял себе… какое-нибудь другое место, более подходящее. Тогда я, возможно, убедил бы тебя раз и навсегда. Но, увы, пришлось сказать тебе это именно здесь и сейчас. А теперь, Пенелопа, ответь мне хоть что-нибудь.

Но она по-прежнему молчала. И по щекам ее катились слезы. В какой-то момент она вдруг закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Тяжело вздохнув, Эван отстегнул ремень безопасности и привлек ее к себе. Она громко рыдала, а он целовал ее в макушку и поглаживал по спине, стараясь успокоить.

Когда же она наконец успокоилась, он приподнял пальцем ее подбородок и, глядя ей в глаза, проговорил:

– Пен, я принадлежу тебе. Всегда принадлежал и всегда буду принадлежать. И имей в виду, ты не сможешь от меня избавиться. Ты это понимаешь?

Она молчала, и Эван ее не торопил. Когда же Пенелопа снова повернулась к окну, он вздохнул, завел двигатель и выехал на дорогу. Минут пятнадцать они ехали молча. Наконец она тихо сказала:

– Эван…

– Да, Пен, слушаю тебя.

По-прежнему глядя на кукурузное поле, она прошептала:

– А я люблю тебя, Эван.

Он взял ее руку и поднес к губам. Во всяком случае, это уже кое-что.


Когда они доехали до Ривайвла, Эван оставил ее в гостевой комнате дома Мадди и Митча, а сам вышел, чтобы ответить на телефонный звонок. Пенелопа же осталась наедине со своими мыслями.

Окна комнаты выходили на огромный задний двор, украшенный плакучими ивами и дубами. И тут повсюду росли полевые цветы, а также кусты гортензии и розы. За деревьями же поблескивала река. Это было очаровательное место, совершенно мирное и безмятежное.

Попозже все они пойдут купаться. И будет смех, будет музыка. А также спиртное. Она, конечно же, расслабится, захмелеет… И тогда, наверное, это ужасное чувство исчезнет.

Пенелопа прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза.

Эван ее любил. Единственный мальчик, которого она хотела с шестилетнего возраста, только что сказал, что любит ее, а она никак не могла избавиться от тяжелого чувства, поселившегося в груди. Почему, почему, почему?.. Ведь все, что он сказал в машине, – правда, в этом не могло быть сомнений.

Но она почему-то ему не верила. Во всяком случае, верила не так, как следовало бы. То есть верила, но не доверяла. Более того, она не доверяла самой себе. В том, что касалось Эвана.

В тот момент, когда у нее начались месячные, пришлось посмотреть правде в лицо. Она хотела его удержать. И беременность могла бы это гарантировать. О господи, она ненавидела себя за эту мысль. Совершенно неправильную. Но честную.

Она так сильно хотела его удержать, что в голове у нее, похоже, все перепуталось. Но как признаться в этом Эвану? Нет-нет, невозможно признаться. Тут дверь открылась, а затем со щелчком захлопнулась. Пенелопа подняла голову и открыла глаза. Эван подошел к ней сзади и обнял за талию. Поцеловал в висок.

– Ты как, в порядке?

– Да. – Но голос ее все же дрогнул; она никак не могла прийти в норму. Впрочем, это произошло с ней еще в машине. Пенелопа не понимала, что на нее нашло, но ее нынешнее состояние походило на раскачивавшийся маятник – именно так она определила бы сейчас свои чувства и мысли.

– Что там с телефонным звонком? Все нормально?

– Просто замечательно. – Он еще крепче ее обнял, и в тот же миг, несмотря ни на что, Пенелопу пронзило желание. Ох, она никак не могла сдержаться! Она нуждалась в нем. Возможно, в том-то и заключалась проблема…

Но как же ей взять себя в руки? Как обуздать свои чувства? Что ж, но ведь нужно с чего-то начинать, не так ли? Наверное, нужно открыться ему. Хотя бы чуть-чуть. Уж это она сделать сумеет.

Откашлявшись, Пенелопа проговорила:

– Прости, что я в дороге молчала. Просто не знала, что сказать…

Эван отпустил ее и увлек к кровати. Когда она уткнулась в нее коленками, он толкнул ее на постель и снял с нее туфли. Затем лег рядом с ней и, опершись на локоть, внимательно посмотрел на нее сверху вниз своими ярко-зелеными глазами. Черты его лица были настолько красивы, что ей захотелось убедиться, что он – настоящий, человек из плоти и крови, такой же смертный, как и она сама. Ах, она по-прежнему видела в нем мальчика, перед которым благоговела…

Тут он наклонился и, поцеловав ее в губы, сказал:

– Мне очень жаль, что у нас все так непросто.

У нее перехватило горло.

– Ты прав, Эван. Я не верю.

Он кивнул.

– Я знаю.

Пенелопа с трудом сглотнула, пытаясь сдержать подступившие слезы.

– Я думала… когда началось все это безумие… Думала, что нам всего лишь нужно насытиться друг другом и тогда все пройдет.

Он провел ладонью по ее животу и произнес:

– Этого не произойдет никогда.

– Но как же так?.. – Она закусила губу. – У меня ведь за спиной все эти годы… Я наблюдала, как ты притворялся, что тебе на меня наплевать. Ты выставлял передо мной напоказ одну красивую женщину за другой и за все это время даже ни разу не намекнул!.. Ни разу не взглянул в мою сторону. А теперь… То, что происходит сейчас… Временами мне кажется, что все это – лишь плод моего воображения. Или чудесный сон.

Его лицо словно затуманилось, и он проговорил:

– Просто я слишком хорошо играл свою роль, а теперь мне приходится за это расплачиваться. Когда все началось, я сказал тебе, что готов платить. И я заплачу любую цену, потому что ты этого стоишь.

– Но это несправедливо.

Он пожал плечами.

– Жизнь не всегда справедлива. Я с этим справлюсь. Но я не хочу, чтобы ты исключила меня из своей жизни.

– Постараюсь… не исключать, – прошептала она.

После этого они долго молчали. Просто лежали, думая каждый о своем. Внезапно в дверь постучали, и тут же послышался голос Мадди:

– Мы все идем к реке. Вы как, с нами?

Они переглянулись, и Пенелопа крикнула в ответ:

– Сейчас придем!

– Вот и славно! Потому что он пользуется тобой уже слишком долго. Эй, Эван, мне нужна моя подруга!