Татьяна его перебила:

— Ради Бога, Джек. Если тебе предложат эту работу, ты должен согласиться. Тебе даже не нужно раздумывать.

— Ты уверена? Потому что я лично не уверен…

— Джек, не нужно играть передо мной спектакль. Тебе двадцать шесть лет. Лондон — твой город, ты там вырос. Спорт — это твоя жизнь. — Татьяна пожала плечами. — Игра окончена.

Джек покачал головой:

— Ты не понимаешь!

— Я понимаю вполне достаточно. Давай смотреть правде в глаза. Мы с самого начала делали все неправильно. Мне пришлось выкручивать тебе руки, чтобы ты согласился на работу няньки при моих детях. Нам нужно было хорошенько обо всем подумать, прежде чем прыгать в постель. Последней глупостью было то, что мы стали играть в семью и притворялись, что у нас серьезные отношения, нечто стабильное. Какая уж тут стабильность, если один неожиданный телефонный звонок все изменил?

— Ты делишь все на черное и белое, но все гораздо сложнее. Мне трудно, я разрываюсь на части, и одна часть, самая большая, вообще не хочет ехать, а другая твердит, что отказываться глупо. Я должен хотя бы выслушать, что мне предлагают, — это мой долг перед самим собой.

Татьяна терпеть не могла неопределенность. Она бы предпочла, чтобы Джек сказал: «Не важно, что они предлагают, я согласен на все. Амба, детка, больше никаких подгузников и обслюнявленной одежды. И писем не жди». Ей было бы легче, если бы он оказался бездушным эгоистом. Но она видела во взгляде Джека внутреннюю борьбу. Он услышал замечательную новость, но, глядя на него, можно было подумать, что он похоронил лучшего друга.

— Я позвонил в агентство по подбору нянь, завтра они пришлют нескольких кандидаток. Среди них есть даже один мужчина. — Джек улыбнулся. — Ты только представь, я сам выберу лучшую няню и введу ее в курс дела, за пару дней я отработаю с ней весь ритуал ухода за близнецами. Я хочу, чтобы после моего отъезда все шло гладко, у тебя и без того забот хватает.

Татьяне хотелось рвать и метать. Джек умудрялся сохранять свое неотразимое обаяние даже в момент, когда фактически бросал ее с близнецами. Она не могла это вынести! У нее уже сейчас разрывалось сердце. В ее положении разумнее всего было бы порвать как можно быстрее. Расставание на несколько дней, возвращение, объявление об отъезде, последняя прогулка с близнецами в парке, последняя, прощальная ночь любви… Ничего этого не нужно. Зачем продлевать страдания?

— Это не твой дом, Джек, твое место не здесь.

Татьяна сказала это холодно, отчужденно. Джек растерялся.

— Не твое дело нанимать новую няню.

— Но я думал…

— Джек, даже если тебя забавляло, что Эверсон называет тебя папой, ты малышам не отец.

Татьяна не ожидала от себя такой жестокости. Но у нее не было выбора. Джек надолго замолчал и уставился на воду бассейна. Когда он снова перевел взгляд на Татьяну, в его глазах стояли слезы.

— Ну ты и стерва…

Его голос стал не громче шепота. Татьяна поняла, что зашла слишком далеко, у нее и в мыслях не было причинять ему такую боль. В эту минуту она себя просто ненавидела. Но даже несмотря на это, она не подошла к Джеку.

Джек сидел, но казалось, что он балансирует на краю эмоциональной пропасти. Татьяне оставалось только подтолкнуть его самую малость.

— Будет лучше, если ты просто уедешь. Близнецам нужна стабильность. Твои появления и исчезновения только собьют их с толку. Я сама найму для них новую няньку. В конце концов, это моя обязанность, я их мать.

— Я не уволился, — еле слышно прошептал Джек.

— Тогда, наверное, мне придется тебя уволить.

Татьяна ушла в дом и заперлась в спальне. Ей отчаянно хотелось с кем-то поговорить, и она набрала номер Септембер, но на звонок ответил мужской голос. Тогда она легла в постель, свернулась калачиком и долго лежала так, пытаясь выплакать свое горе. Это мало помогло. И даже две таблетки снотворного не помогли уснуть. Она уже собиралась выпить третью, но в последний момент передумала. Это было бы слишком похоже на «Долину кукол»!

На следующее утро Татьяна выглядела ужасно. Гримерам пришлось изрядно повозиться, чтобы привести ее в божеский вид, тем более что в этот день снималась сцена в суде, и ее героиня должна была выглядеть безупречно, как фотомодель.

Но когда Кип крикнул: «Мотор!», Татьяна выглядела так, как от нее требовалось. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что Татьяна Фокс не умеет играть!

Съемки фильма быстро подходили к завершению. График работы стал еще более напряженным, чем обычно, но для Татьяны в этом было спасение. Даже когда Джек уезжал в аэропорт, она была на съемках, и так ей было легче — не пришлось прощаться.

Новая няня была похожа на Мелину. Сходство было очевидным. Сарита Роза говорила тихим голосом с сильным акцентом и быстро поладила с Итаном и Эверсон. Татьяна же ее возненавидела.

Оказалось, что Джек был в доме эпицентром положительной энергии, и, когда он уехал, на его месте образовалась зияющая пустота. Татьяна впала в серьезную депрессию. Даже доктор Джи и антидепрессанты не всесильны.

В то время как Татьяна тонула все глубже, Кристин удачно вписалась в новую жизнь и новый коллектив школы Хай-Беверли-Хиллз.

Кристин объявила, что хочет научиться играть, и записалась в школьный театральный кружок. И к немалой досаде Энрике, получила-таки главную роль в весенней постановке мюзикла «Хэлло, Долли!». Такой поворот событий заинтересовал Септембер, она задалась целью поставить голос Кристин и наняла девушке репетитора — того самого, который занимался с Мадонной перед съемками «Эвиты».

Успехи сестры немного приободрили Татьяну. Настроение ей поднимало и то обстоятельство, что относительная легкость, с какой Кристин вписалась в новую обстановку, приводила Джастин в бешенство. И все же Татьяну немного тревожило, что мать решительно не желает знать новую, изменившуюся Кристин — девушку, которая стала с удовольствием ходить в школу, заинтересовалась актерским ремеслом и отшивала взрослых парней ради первого «настоящего Арчи», которым для нее стал умный еврейский мальчик Эммануэль Абрамсон.

Он был звездой школьного телевидения. Местный филиал Эн-би-си взял его на работу и поручил вести новости по молодежной тематике. Его разоблачительный сюжет об опасности так называемых клубных наркотиков, таких как экстази, фокси и мистик, произвел на Кристин такое сильное впечатление, что она дала слово никогда больше с ними не экспериментировать. Она не скрывала, что в восторге от стильного и энергичного Эммануэля, дело дошло до того, что она даже сменила свой собственный стиль в одежде, чтобы ему понравиться. К немалой радости Татьяны, Кристин пожертвовала свои наряды в стиле вамп в пользу бедных и принялась изучать фотографии Кэролайн Биссет, черпая в них вдохновение для создания нового, более утонченного образа.

Единственным, что беспокоило Татьяну в отношениях Кристин и Эммануэля, была его кличка — все, включая Кристин, называли его Мэнни. И Кристин произносила ее раз двести на дню, никак не меньше. Мэнни сказал то, Мэнни сделал это… Всякий раз, когда Татьяна слышала это слово, у нее перед глазами вставал Джек и она ощущала легкий укол в сердце. Мысленно она не раз задавалась вопросом, где он сейчас, чем занимается, но ни разу не говорила о нем вслух. Она фактически запретила Энрике и Кристин упоминать его имя. Ей хватало и того, что Итан и Эверсон иногда лопотали о нем.

Шли недели, но как бы Татьяна ни старалась забыть Джека, его отсутствие со временем ощущалось только острее. Сарита была очень квалифицированной и знающей няней, но она ко всему подходила иначе, чем Джек. Ее привязанность к детям основывалась скорее на практичности, чем на нежности, она не слишком изощрялась, придумывая для близнецов блюда. Кроме того, ока приучила их к «Шоу Констанс Энн». Татьяну это страшно раздражало и тревожило, она боялась, что в конце концов ей придется сдаться и купить им плюшевого панду Пеппи.

Но следы влияния «Джека на все руки» на этом не кончались. Джек создавал в доме особую, теплую атмосферу, Сарита же была воплощением деловитости. Уроженка Мехико-Сити, она относилась к детям с нежной заботой, исправно делала все, что полагалось, но очень мало разговаривала. Что касается Кристин, то она вообще старалась пореже с ней пересекаться, уединяясь, как в убежище, в перестроенной Джеком кабинке. То же можно было сказать и об Энрике. Он стал проводить в доме меньше времени, причем не только и, возможно, даже не столько из-за Сариты, сколько из-за Татьяны.

В последние несколько недель с ней стало очень тяжело общаться. Энрике даже попросил сократить ему рабочее время — Джейрон предложил работу на неполную ставку на студии «Картун плэнит», и Энрике начал работать над неким опусом под названием «Супергерлз и кролик Гу-Гу».

Думая о Джейроне, Татьяна улыбнулась. Лишившись персонального тренера в лице Джека, Джейрон подналег на пончики и в результате прибавил пять фунтов. Он оправдывал свою лень тем, что боится тренироваться в одиночку, потому что якобы Джек — большой специалист по предохранению от травм. Приглашать другого тренера он отказывался. Дело кончилось тем, что Джейрон направил всю свою энергию на организацию вечеринок «Мэри Кэй» для Керра. Тем временем Керр написал большую поэму о пилинге, и она была напечатана в корпоративном бюллетене «Мэри Кэй». Для Керра это было все равно что попасть в список бестселлеров «Нью-Йорк тайме», эта поэма стала его первым напечатанным произведением.

Дверь трейлера Септембер неожиданно распахнулась. Татьяна вздрогнула. Она сидела одна в темноте, вспоминая и размышляя под печальную музыку Аланис Мориетте.

Септембер влетела в трейлер и выключила плеер.

— Как ты можешь слушать эту муть? Неудивительно, что у тебя депрессия. — Она включила свет. — Хватит! Одевайся, ты пойдешь со мной на прощальную вечеринку в «Линк».