Она снова пожала плечами, но затем все-таки заговорила:

– Ну, о всяких приключениях. Обо всем новом, интересном и… захватывающем. Ведь я всю свою жизнь провела в деревне. Например, мне никогда не приходилось править лошадью, тем более кататься в коляске.

– Да ну? И вы думаете, мне стоило бы научить вас этому искусству?

Она живо повернулась к нему:

– Однажды я правила лошадью, запряженной в карету Рафа! Это было в Ашерст-Холл.

– Леди Николь, – совершенно серьезно сказал Лукас, – если я помогу вернуть вам веселое настроение, которое, как вы утверждаете, я вам испортил, благоволите больше не огорчать меня столь явной ложью. Договорились?

Она ослепительно улыбнулась ему.

– Наш кучер Джон разрешал мне садиться рядом и учил меня держать вожжи. А потом я привязала старые вожжи к стулу у себя в спальне и упражнялась несколько месяцев, пока не убедилась, что все делаю правильно. Это почти то же самое, что управлять на деле.

– Да, примерно так же, как мел похож на сыр. Что ж, посмотрим, чему научил вас кучер.

Надеясь, что она хотя бы отчасти сказала правду, он передал ей вожжи и с удивлением увидел, как ловко она пропустила их между пальцами.

Его призовая пара гнедых мгновенно почувствовала разницу в манере держать вожжи, и Юпитер, левый передний, сразу ускорил рысь, чтобы испытать нового возницу.

– Ну, нет, не шали! – закричала Николь, натянула вожжи и без труда осадила Юпитера. – Ты же не хочешь попробовать хлыста, верно? – спросила она, взглянув на длинный кнут, стоявший в стойке справа от Лукаса.

– Отлично! – похвалил Лукас и спросил, не желает ли она попробовать хлестнуть лошадь, но девушка покачала головой, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги. – Скоро будет крутой поворот налево. Вы все еще играете?

– Если вы не отказались! – восторженно ответила Николь. – Наверное, Лидия там умирает от страха!

– Бедняжка! Она может оказаться в опасном положении, если, глядя на нее, Флетчер упадет в обморок и рухнет с сиденья. Он у нас такой впечатлительный! – заметил Лукас, придя в отличное расположение духа. – Ого, леди Николь, превосходно! Только вы свернули слишком резко и колесами проехались по кустам.

– Правда? Нужно будет это отработать. А у леди из высшего общества принято самим править лошадьми?

– Пожалуй, среди очень немногих, да и те уже давно не дебютантки.

– Это хорошо. Значит, я буду первой, – сказала она.

Он указал ей на широкий луг и объяснил, что нужно натянуть вожжи и остановиться.

Лукас ставил коляску на тормоз, когда к ним приблизился экипаж Флетчера.

– Кажется, я догадываюсь! Вы хотите, чтобы я сказал вашему брату, что вам нужно иметь собственный выезд.

Она на мгновение нахмурила брови – это было восхитительно, – затем у нее на щеке появилась ямочка.

– Я об этом не подумала. Неужели вы это сделаете?

– Нет, конечно, даже если бы вы приставили мне к виску пистоль и уже сосчитали до двух, – весело ответил он. – Но если вы согласитесь еще раз покататься со мной, я позволю вам править моими лошадьми. Я говорю про парк. Улицы Лондона – это совершенно другое дело.

– Лукас! – крикнул Флетчер. – Я ошибся или действительно видел, что леди Николь держала поводья? Ее брат сломает тебе шею, если она сломает свою!

– Да, Флетчер, спасибо за предупреждение, – кивнул Лукас и осведомился, не желает ли кто-нибудь остановиться и подкрепиться в маленькой гостинице в миле от Лондона, которую они будут проезжать.

Все единодушно выразили мнение, что это было бы замечательно, и Лукас стал разворачиваться на лугу, чувствуя, что Николь следит за каждым его движением, очевидно запечатлевая его в памяти. Эта чудесная девушка действительно серьезно относилась к развлечениям, как она их понимает.

– Благодарю вас, – сказала она, когда они возвращались прежней дорогой. – И знаете, я была бы вам очень благодарна, если бы вы показали мне место, где моя Джульетта могла бы вволю набегаться. Она, наверное, обижается на меня, потому что я давно не выезжала из-за этой несносной погоды. И у меня такая изумительная амазонка, что все шею выворачивают, чтобы поглазеть на меня!

– В самом деле? Вы хотите меня предостеречь или быть уверенной, что я произнесу подобающий комплимент, когда увижу вас в ней?

– Милорд? – спросила она, вместо ответа. – Вам не нравится моя правдивость? Признаться, я редко бываю правдивой, так что у меня это получается не очень удачно.

– Леди Николь, я готов пари держать, что у вас все получается исключительно удачно! А лучше всего вам удается вывести из равновесия человека, уверенного в собственной неуязвимости.

– О! – Она прикусила губку, затем кивнула. – Поняла. Что ж, это справедливо.

Лукас рассмеялся, направив лошадь во двор постоялого двора.

– Значит, мы в расчете? – спросил он. – Нам остается только спросить себя, что с нами будет дальше.

Николь быстро взглянула на свою сестру, которой виконт помогал выйти из коляски.

– Я думаю, нам лучше быть друзьями. А вы? Было бы намного… намного спокойнее, если бы каждый из нас воспринимал другого как друга.

– И как долго? – машинально спросил Лукас, который в этот момент думал только о том, как страстно ему хочется поцеловать Николь в соблазнительные полные губки.

– Ну… вероятно, до тех пор, пока нам больше не захочется дружить. Действительно, у нас получается какой-то странный разговор. Я и в самом деле только из деревни, милорд, но уж вы-то человек светский… И я ужасно проголодалась. Как вы думаете, у них есть ветчина? Я обожаю ветчину.

Лукас каким-то чудом удержался от признания: «А я, кажется, начинаю обожать вас».

Гостиница могла похвастаться всего одной отдельной столовой, которую не замедлил занять Лукас, тогда как дам проводили в маленькую спальню под самой крышей, где они могли умыться и привести себя в порядок.

Лидия еще снимала перчатки, когда Николь, бросив на кровать свою шляпку, склонилась над умывальником, плеская на горящие щеки пригоршни холодной воды.

– Как тебе удалось уговорить его светлость дать тебе поводья? – спросила Лидия, развязывая ленты своей шляпки. – Впрочем, стоит ли об этом спрашивать?

Николь вытерла лицо жестким полотенцем и радостно улыбнулась.

– Скорее всего, нет. Это было замечательно, Лидия! Мне так хотелось пустить лошадей галопом! Но я побоялась, что он отберет у меня вожжи. У него превосходные гнедые, гораздо лучше пары виконта.

– Не знаю, лично я не заметила никаких недостатков в лошадях виконта. Кстати, у нас состоялся еще один интересный разговор. Оказывается, у виконта целый выводок младших сестер и вдовая мать, вот почему он не смог позволить себе участвовать в войне. Хотя он ужасно стыдится, что остался дома, тогда как другие мужчины погибли или стали инвалидами, сражаясь за короля. И тогда я сказала ему, что наш дядя и кузены тоже не были на войне, однако все равно погибли страшной смертью. Мы с ним пришли к единому мнению, что безопасность – дело относительное и что безрассудные поступки так же легко могут привести к трагическим последствиям, как и открытая схватка с врагом.

– Очень жаль, что я пропустила этот разговор, – сказала Николь и, сдерживая смех, отвернулась сложить полотенце. – Вероятно, на обратном пути на Гросвенор-сквер вы будете развлекаться спряжением французских глаголов, это тоже будет безумно увлекательно. Но пожалуйста, за ланчем постарайся найти более легкую тему для разговора.

– Но… Но виконт казался очень довольным. И если уж ты такой знаток в светских беседах, расскажи, о чем говорили вы с маркизом?

Пока Лидия мыла руки, а затем аккуратно освежала лицо влажной салфеткой, Николь наблюдала за сестрой, усевшись на край кровати. Да, Лидия – настоящая леди, ей присуща особая женская грация, она и двигается так же, как говорит – плавно, неторопливо, осмотрительно, – не то, что Николь, которую недаром все называют сорвиголовой!

Всегда благоразумная и сдержанная, Лидия осторожно ступает по жизненной дороге, а она, Николь, беззаботно шлепает по ней, подумала Николь, довольная таким сравнением.

– Мы с маркизом, – медленно начала она, тщательно подбирая слова, – решили стать друзьями. Нам очень… нам очень хорошо и спокойно друг с другом.

– В самом деле?

«Господи, нет, конечно!» – подумала Николь, чувствуя, как внутри у нее снова все сжалось.

– Ну конечно! Он понимает, что я приехала в Лондон развлекаться, и его вполне устраивает наша договоренность. Понимаешь, я сочла честным сказать ему об этом, потому что, может, он ищет себе жену, как и другие мужчины, которые приехали сюда на сезон… Ну, чтобы он понапрасну не тратил на меня время.

– Николь! Не может быть, чтобы ты сказала ему такое! По-твоему, если маркиз – или любой другой мужчина – заглядывается на тебя, уделяет тебе какое-то внимание, то из этого обязательно следует, что он хочет на тебе жениться? Я знаю, дорогая, ты сказала ему это из самых добрых побуждений и не понимала нескромность и неприличие своего предположения, что его светлость… что он захочет…

– Что ему не терпится жениться на мне? Или, по крайней мере, разделить со мной ложе? – Николь подавила дрожь, надеясь, что она возникла от ужаса, а не от предвкушения. – Только не говори, что ты не почувствовала этого с нашей первой же встречи. Я не настолько наивна, чтобы не понимать, о чем думают мужчины, когда смотрят на меня. Вспомни мистера Хью Хобарта. Он…

– Нет, нет! Замолчи! Не смей говорить о мистере Хью Хобарте, никогда! Тебя могли убить или… еще хуже.

– Лидия, глупенькая, что может быть хуже, чем быть убитой?! Любое другое состояние только временно. И пусть оно неудобно и даже страшно, все равно его можно пережить. Или ты предпочла бы, чтобы я отказалась от жизни из-за того, что в тот день едва со мной не случилось, как ты, когда погиб капитан… О! Прости, дорогая!