– Спасибо, – тихо промолвила Николь, когда они садились в экипаж. – Все равно мы с его светлостью согласились, что не подходим друг другу и это конец. Мы расстались очень… очень дружелюбно.

Усевшись напротив сестры, Лидия пристально посмотрела на нее:

– Однако ты загрустила… Ты все равно хочешь пойти сегодня на бал к леди Корнуоллис? Если тебе хочется выплакаться, я это пойму и с удовольствием останусь дома с тобой.

Николь смахнула с накидки капли дождя и через силу улыбнулась.

– Остаться дома? Вздор! Я не собираюсь пропустить первый настоящий бал! Представляю, как он будет отличаться от наших домашних балов! Представь, он начнется только в десять вечера! В это время мы в Ашерст-Мэннор просто помолились бы и легли спать.

– Ты знаешь, лорд Ялдинг предложил проводить нас, думаю, с ним будет и маркиз. Но теперь, раз Раф вернулся, наверное, он сам с нами поедет.

Николь мысленно шлепнула себя по лбу за несообразительность. Это было в ее духе – сначала действовать, а потом только думать о последствиях. И вот она отняла у сестры шанс на счастье с лордом Ялдингом.

– Но ведь тебе нравится лорд Ялдинг.

– Да, он очень мил, хотя и слишком молод, – отозвалась Лидия. – Но только тебе одной кажется, что за нашей дружбой кроется что-то еще. В любом случае мы наверняка увидим его на балу. Так что попросим Рафа поехать с нами.

– Но как мы можем просить его об этом, когда он только что вернулся из деревни. Ему наверняка захочется побыть с Шарлоттой. Но я понимаю, куда ты клонишь. Если лорд Бэсингсток не будет нас сопровождать, то лорд Ялдинг может почувствовать себя неловко. Ты хочешь известить его запиской, чтобы он не заезжал за нами?

– Да, конечно. Но, кто же будет нашей компаньонкой? Миссис Баттрэм? Но стоит ей выехать в свет, как у нее начинается приступ подагры, – сказала она, имея в виду нанятую ими в прошлом году компаньонку, вернувшуюся к ним на сезон, поскольку Шарлотта не хотела появляться в обществе в нынешнем положении. – Вообще-то есть… мама.

У Николь упало сердце. Так вот какое наказание ей суждено было за своеволие, упрямство и стремление оградить себя от переживаний – все повернулось так, что она открылась для еще более острой боли.

– Да, всегда есть наша дорогая maman! – сказала она, подчеркивая каждое слово. – Как же нам повезло!

Лукас безучастно слушал, как его друг рассказывал о присланной ему леди Лидией записке. Она объясняла, что, хотя будет очень рада видеть его на балу у леди Корнуоллис, они с сестрой решили, что было бы приличнее, если бы они приехали в сопровождении леди Дотри, их матери.

– И знаешь, что странно, Лукас? Не думаю, чтобы мать и дочери очень любили друг друга, – сказал Флетчер, отпив глоток вина. – Леди Николь сказала, что они пикируются лишь для видимости, но мне так не кажется. Их отношения больше похожи на притворную любезность, которую стараются сохранять друг с другом моя сестра София и кузина Джейн, когда мы собираемся всей семьей на Рождество. Они ведь на ножах друг с другом, хотя и скрывают это за приторными улыбками. Так и хочется спрятаться куда-нибудь за угол, подальше от линии огня. Не стану скрывать, Лукас, женщины меня просто пугают, не знаешь, чего от них ожидать!

– Это я виноват, Флетчер. Мы с леди Николь поссорились, и, видимо, поэтому она попросила сестру найти способ отделаться от меня.

Лорд Ялдинг сразу успокоился:

– Ну, в таком случае все в порядке. Я думал, это из-за меня. Говоришь, поссорились? Очень дурно с твоей стороны, Лукас.

– А я и есть дурной человек, – вставая из кресла, ответил Лукас. – А теперь, если не возражаешь, мне нужно еще кое-что сделать до нашей встречи на балу.

– А как же обед? – Флетчер поставил бокал и тоже поднялся на ноги. – Я думал, мы пообедаем вместе. Послушай, Лукас, я же сказал своему повару не беспокоиться относительно обеда. Что же мне теперь делать?

Лукас посмотрел на каминные часы. Было уже больше шести.

– Я велю своей экономке принести тебе что-нибудь. А мне нужно идти.

Флетчер с любопытством посмотрел на него:

– Это… ну, твое дело… Оно как-то связано с тем, что мы обсуждали на днях?

– Ты настаиваешь, чтобы я ответил на вопрос?

– Н-нет, пожалуй. Если только ты не хочешь, чтобы я тебя подстраховал. Правда, я не очень искушен в таких делах, но если тебе нужна помощь, я готов.

Лукас сразу вспомнил, как Николь предлагала ему точно такую же услугу, но с гораздо большим энтузиазмом и с большей уверенностью в своих силах.

– Мне неловко, Флетчер, право. Но спасибо, помощи не нужно. Дело не представляет никакой опасности.

Флетчер кивнул:

– Пойми, Лукас, твой отец уже давно умер, и вряд ли ты найдешь те ответы, которые надеешься найти. И еще – какое это теперь имеет значение? Ведь никто уже о давнем деле и не помнит.

– Зато помню я. И моя мать. Смерть отца едва ее не убила. Мы с ней слишком долго верили в то, что было неправдой. Мне предложили узнать правду, и я не смог отказаться от этой возможности. Я пошел бы на это, даже если бы мне пришлось вступить в сделку с самим дьяволом.

И опять Флетчер кивнул:

– Лорд Фрейни.

– Откуда ты…

– Не настолько я глуп. Не только леди Николь заметила, что он вышел из своей ложи в то же время, как и ты исчез из нашей. Ты затеял опасную игру с крайне сомнительным человеком, друг мой.

– Да, возможно. И в данный момент это у меня не единственная опасная игра, – добавил он, подумав о Николь.

Через полчаса, одетый в мешковатые брюки, грубый рыбацкий свитер, старую куртку и башмаки, которые, очевидно, в последний раз чистили лет двадцать назад – все эти вещи были приобретены его дворецким в лавке старьевщика на Тотхилл-Филдс, – Лукас подходил к входу в «Сломанное колесо» со стороны переулка.

От стены отделились два здоровенных парня с увесистыми кулаками.

Лукас, чьи белокурые волосы были посыпаны золой из камина, а лицо и руки выглядели так, будто месяцами не видели мыла, вызывающе прорычал:

– В чем дело? Я для вас слишком хорош? Ближний к нему парень отвернулся в сторону, видимо поймав дыхание Лукаса, который перед выходом из дому предусмотрительно сжевал целую луковицу. Он подумал, что запах подойдет к его одежде, в которой целый день была завернута рыбина, купленная его камердинером на рынке в Биллинсгейте всего за полцены, так как уже протухла.

– Отойди, ради бога, – сказал парень. – От тебя воняет хуже, чем в свое время от моей хозяйки. А теперь убирайся прочь! Нечего тебе здесь высматривать.

– Мой друг Гай Фокс так не сказал бы, – тихо проговорил Лукас.

Парни быстро переглянулись, и второй караульный вышел вперед.

– Для парня, от которого так несет, ты слишком правильно говоришь, – с подозрением сказал он.

Но Лукас был готов к такой реакции. Он пытался подражать разным выговорам, но камердинер сказал, что его сразу поймают как самозванца, если он попробует заговорить на одном из них.

– А если человек переживает тяжелые времена? – Он вскинул голову и смело посмотрел в лицо часовому. – Или человек не может потерять необходимые для жизни средства не по своей вине? Всех нас угнетает одно и то же правительство, дружище. Впрочем, пошел ты к черту, вот что я тебе скажу!

Он повернулся, якобы собираясь уйти, но парень схватил его за плечо.

– Ты назвал пароль. Значит, ты знаешь человека, который тебе доверяет. Заходи.

Лукас облегченно вздохнул, нарочито грубо стряхнул с плеча руку парня и зашел внутрь таверны.

В кирпичном подвале без окон, где стоял тяжелый запах сырости, человеческого пота и прокисшего пива, горело всего несколько сальных свечей. В сумраке он едва различал лица тех, кто стоял ближе к нему. Оно и понятно: никто не хотел быть узнанным на улице.

Он уселся на грубо сколоченную скамью в последнем ряду, между тощим человечком с самодельным костылем на коленях и толстой женщиной, которая, уловив исходящий от Лукаса запах, моментально вскочила и пошла искать себе другое место. А он дождался, когда глаза привыкнут к полумраку, и только тогда рискнул оглядеться.

В помещении оказалось больше людей, чем ему показалось, примерно человек семьдесят, в основном мужчины. В ожидании начала собрания все сидели молча, не глядя на соседа.

Через несколько минут у дверей послышался шум, и по узкому проходу между рядами скамей быстро прошли три человека в грубой одежде простолюдинов и заняли места за столом, лицом к аудитории.

Самый высокий из них положил ладони на стол и объявил:

– Собрание общества «Граждане за справедливость» объявляю открытым! Прошу тишины.

Затем он обернулся к человеку слева от себя, который кивнул и вышел вперед.

Оратор произнес речь, по мнению Лукаса, состоявшую из перечисления всех известных за время существования человечества грехов и преступлений, приписываемых особе принца-регента. Затем выступил второй оратор с гневным разоблачением вины правительства в бедственном положении простого народа и страстным призывом к бунту.

И доведенные до отчаяния слушатели, наивные как дети, безрассудно приветствовали каждое мятежное слово, соглашались с каждым пунктом рискованного плана. Им предлагалось со своими вилами, мотыгами и дубинками собраться на Вестминстерском мосту, где им будет роздано настоящее оружие – сабли и ружья. Полностью вооружившись, люди должны были проследовать к зданию парламента и прикрепить список своих требований к его дверям.

Лукасу предстояло провести подобное собрание в подвале какой-нибудь другой таверны, где он должен был повторить то, что слышал сегодня, добавив что-нибудь из своей импульсивной речи в клубе. Как заверил его лорд Фрейни, он будет выглядеть очень убедительным в своей заботе о беднейших классах. Просто он обращался не к той аудитории.