— Но почему он продолжает жить со мной, если у него есть ребенок от нее? Почему он остался, если он не любит меня больше других?

— М-м… какую же фразу я пытаюсь припомнить? Совместный банковский счет? Загородный домик во Франции? Авиаперелеты бизнес-классом? — отозвалась Джаз.

— Хватит, пожалуйста, — взмолилась я.

— «Ах, неужели неверность действительно так важна? Ведь у тебя столько всего остального!» — съязвила Джаз, повторяя слова Ханны, сказанные той несколько месяцев назад. — «Это всего лишь секс» — разве не твои слова? «Забудь и живи дальше»?

— Джаз, прекрати!

Джаз сногсшибательно красива, но если бы сейчас ее внутреннее обличье вдруг вылезло наружу, она оказалась бы близнецом Бориса Карлоффа[45].

— Но зачем? Зачем ты мне все это рассказала?

— Да брось ты. — Тон Джаз заметно смягчился. — Думаю, ты и сама поняла, что дело нечисто, когда заметила следы от шпилек на кожаном потолке в новом джипе, который ты ему подарила.

— Я ничего не знала. — Голос у Ханны сделался скрипуче-старушечий.

— То есть держала глаза широко открытыми на работе и зажмуривалась дома? Неужто лучше жить в полном неведении?

— Да, — печально ответила Ханна.

— Если неведение суть высшее блаженство, то почему столько людей остаются несчастными? И потом, узнай ты все сама, представляю, как бы ты на меня орала. «Почему, черт возьми, ты ничего мне не рассказала?!» Я и так промучилась целую неделю. Знаешь, как я жалею, что никто не рассказал мне о Стадзе. Тогда я не растратила бы впустую всю мою гребаную жизнь. А может, ты знала и ничего не сказала мне, а?

С профессионализмом молотобойца Джаз продолжала бить соперника его же оружием.

— Хочешь, чтоб я тебя пожалела?! — воскликнула Ханна. — Да ты сама такая же хищница, как эта стерва, с которой живет сейчас мой супруг. Ты спишь с чужими мужьями. — Слова кромсали, точно резак. — Ты превратилась в женское подобие Стадза. В человека, которого люто ненавидишь.

Джаз даже передернуло от этого сравнения:

— Ты не можешь поверить, что была такой дурой, а потому исходишь злобой. Знаешь, как должны были звучать Паскалевы клятвы у алтаря? «Согласен ли ты обирать эту женщину до нитки, согласен ли на пятьдесят процентов ее дохода отныне и присно и во веки веков?» — «Еще бы, мать вашу, конечно ДА!»

— Ты разбила мне жизнь, — простонала Ханна. — И жизнь Кэсси ты тоже разбила, заставив цепляться к Рори. Ты подтолкнула ее к пропасти, в которую она теперь падает. Ты — само зло. Макиавелли в «Миу-Миу»!

Потрясенно глядя на Джаз, я пробормотала:

— Хаос, отчаянье, горе. Прекрасно сработано, Джаз.

Она примирительно взмахнула рукой и снова открыла рот, но Ханна заткнула ее решительным жестом регулировщика:

— Ты словно коллекционер психологических бабочек. Энтомолог чувств. Пришпилила нас на картонку и наблюдаешь, как мы трепыхаемся. Ты садистка! А знаешь, что я сейчас поняла? Это не мы, а ты — несчастный мотылек, летящий на огонь.

Печаль растекалась по лицу Джаз, смывая браваду.

— Постоянно твердишь нам, что мы излечимся, заведя юных любовников. — Ханна презрительно фыркнула. — Может, для какой-нибудь Джоан Коллинз или Шер такое поведение и считается нормой, но для нас, простых смертных, это просто нелепо. Посмотри на себя! Ходишь в какой-то ортопедической жути, чтоб ноги казались длиннее. Не позволяешь крови нормально циркулировать, затягивая тело в узкие тряпки. Пятишься раком из спальни, чтоб молодые парни, не дай бог, не увидели, как выглядят сзади твои бедра.

Джаз вдруг показалась мне жалкой, почти смешной со своими цепочками на лодыжках, татуировками из хны и резиновыми массажными браслетами.

— И при этом ты, глупая корова, не можешь понять одного: все эти юные кобельки занимаются с тобой сексом лишь потому, что им просто лень подрочить.

При этих словах Джаз вздернулась, словно кобра, и метнулась к Ханне. С балаганной комичностью Ханна ответила тем же. Подражая предменструальным школьницам, две взрослые женщины вцепились друг другу в волосы. Ссору заглушил звон разбившейся хрустальной вазы. У меня перехватило дыхание. Этой вещью Джаз дорожила больше всего: ваза была предсмертным подарком ее мамы. Глядя на розовые лепестки, поникшие на ковре, Джаз беззвучно заплакала. Ханна же, наоборот, взвыла раненым зверем и, упав на колени, начала бить себя в грудь, рвать волосы и тафту на платье. День ее начался как любой другой, а потом вдруг сбился с курса, и теперь его, точно лодку без руля, выбросило на скалы, искорежив и разнеся в щепки.

Ну и видок был у нашей троицы. Женщины фантазируют о том, чтобы их «взяли». Что ж, нас троих тоже взяли, но вовсе не мускулистые полуголые Адонисы из эротических грез.

Джаз взял и оставил без штанов ее муж.

Муж Ханны взял и обвел ее вокруг пальца.

А меня просто взяли и вышвырнули как хлам.


Свадебные напутствия давно пора пересмотреть. И звучать они должны так: «Верь своему супругу. Уважай его. Идеализируй… но постарайся как можно больше записать на свое имя».

Часть четвертая

Глава 1

Анонимные неудачницы

Лето тревоги моей. Хотя правильнее сказать — «нашей»[46]. Джаз, Ханна и я — нам всем требовалась «группа поддержки упавшего самодостоинства», но вряд ли кто-то из преподавателей захотел бы иметь дело с такими законченными неудачницами. Кроме того, группа получилась бы совсем крошечной, так как Ханна и Джаз друг с другом не разговаривали. Я была настолько подавлена, что даже стерла с автоответчика фразу «Нас нет дома», которую мы когда-то записали дуэтом с Рори, заменив ее новой: «У меня не все дома — но все равно оставьте сообщение». Когда тебе грустно, советуют дышать полной грудью; я же пристрастилась к чтению толстенных томов «букеровских» лауреатов — чтобы хоть выглядеть умной, если вдруг случайно отдам концы за книгой.


В начале августа банк официально отказал в праве выкупа закладной на дом Джаз. Напуганная перспективой развода, она перебралась вместе со Стадзом в крошечную квартирку с двумя раздельными спальнями на Финчли-роуд. Ее ненаглядный Джош, которого все эти перемены и напряженность между родителями всерьез травмировали, замкнулся и отдалился от матери. Он стремительно повзрослел и завел привычку цитировать Гете. Джаз подозревала, что у Джоша кто-то есть, но сын ей ничего не рассказывал.

— Чего я только не перепробовала! — сокрушалась она. — Осталось разве что проверить его на детекторе лжи.

Даже готовить для него она больше не могла, поскольку кухонька оказалась абсолютно непригодной для кулинарных экспериментов. Я предложила наведаться в ближайшую хозяйственную лавку.

— Должно же у них быть что-нибудь веселенькое и недорогое, на что мы готовы слегка раскошелиться?

— О, отличная мысль! — с сарказмом ответила Джаз. — Я в глубочайшей депрессии, моего мужа шантажирует экспертша по Сильвии Плат — для полного счастья не хватает только духовки.


У Ханны в доме стоял непрекращающийся скандал с дележом имущества. Ее двадцатилетний брак уместился в одну небольшую папку в бракоразводной конторе. Брак — штука не более маневренная, чем супертанкер, но Ханна хотя бы повернула штурвал. Ее супруг, когда-то клявшийся, что ни один его сперматозоид даже близко не подползет к яйцеклетке без письменного на то разрешения, перебрался к матери своего ребенка.

Осознав наконец, что ее семейная жизнь была не более чем браком по расчету, Ханна пригрозила сменить фамилию и переехать в какое-нибудь государство Евросоюза. И у меня было сильное желание к ней присоединиться.


Мой же брак с Рори выродился в роман на стороне, долги по закладной и ничего не понимающих детей посередке. Новость просочилась наружу, и знакомые женщины сочувственно клохтали, тайком облегченно вздыхая, что это случилось со мной, а не с ними. Я ощущала себя резиновой перчаткой, вывернутой наизнанку.

Рори меж тем умотал с Бьянкой в Грецию. И поскольку та давно уже наложила лапу на наши совместные сбережения, я теперь называла утекающие сквозь пальцы финансы не иначе как «бьянковский счет» или «балансовая выписька Рори».

В остальном же все было просто отлично. Замечательно. Супер-мать-его-пупер.

Как утомленный войной солдат, в каникулы я приползла в родительский дом в поисках убежища. Впервые за всю мою взрослую жизнь я ревела у мамы на груди. Раньше я часто подшучивала над родителями: мол, в детстве меня мало «драли», и теперь «мне некому предъявить счет». Что ж, моим детям в этом плане беспокоиться нечего, поскольку жизнь я им собиралась устроить ту еще. Когда я объявила, что мы с папой расстались, они посмотрели на меня огромными, полными ужаса глазами: испуганные маленькие детишки, а вовсе не крутые ребятки. Дженни, которой уже исполнилось двенадцать, разревелась как дошколенок. Я усадила ее к себе на колени и обняла бережно и осторожно, точно китайскую вазу времен династии Мин. Как я вообще могла заигрывать с разводом? Я была как та женщина, что сначала флиртует с насильником, а потом искренне удивляется, что на нее «непристойно напали».

Я пыталась отвлечь детей бесконечными вылазками на аттракционы типа «Выворота кишок» или «Реактивной блевоты», но ничто не могло поднять их упавший дух. Мой супружеский хаос, похоже, оказался заразным, поскольку к концу лета родители вдрызг разругались. Мама называла себя «компьютерной вдовой», «сарайной вдовой» и «гольфовой вдовой». Она заявила отцу, что тот влюблен в свой компьютер потому, что сам стал компьютером: все время зависает и вечно не хватает памяти.

— Тебе повезло, что ты вовремя избавилась от своего благоверного, — громко сказала мама как-то за ужином, чтоб услышал папа. — И можешь вздохнуть с облегчением — ведь тебе больше не надо притворяться, будто ты все еще находишь его привлекательным в постели.