Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

– Я… не все вам рассказала. – Лили села и обхватила руками колени. Вид у нее был такой, словно она сейчас разрыдается, и Маркус почувствовал к ней нечто прежде ему совершенно неведомое. Сочувствие? Жалость?

Он погладил ее по спине. Раз, другой. Кажется, он никого еще не гладил по спине. Ему не приходилось никого утешать. Но никто никогда и не просил у него утешения.

Деньги, виски, кошачью еду, его холостяцкий статус – да, но не утешения.

Она начала вздрагивать у него под рукой, и Маркус скорее почувствовал, чем понял, что она не в силах нести бремя своей тайны – того, что она скрыла от него – в одиночестве.

– О чем же вы мне не рассказали? – спросил он. Ладонь его лежала у нее на спине.

Лили слезла с кровати, подняла с пола халат и запахнулась в него потуже. Затем она вновь забралась к нему на кровать и села, обхватив себя руками. На Маркуса она не смотрела.

Лицо ее было бледным.

Сердце его уже обливалось кровью.

– Я знаю, что этого нельзя было делать, – сказала она и широко взмахнула рукой, охватив этим взмахом все то, что произошло между ними здесь, в этой комнате, – но я не могла уйти без этого. Я поступила эгоистично, я знаю.

Уйти? Сначала она отвергла его предложение руки и сердца, которое он еще не успел сделать, а сейчас она говорит об уходе? Что он ей такого сделал? Маркус произвел быструю ревизию своих поступков. Нет, он не нашел ничего такого, чем мог бы так настроить ее против себя. Неужели все из-за того, что он как-то не так относился к своей гувернантке? Но поскольку этой самой гувернанткой была она, их неслужебные отношения не могли послужить поводом для ее ухода.

– Я не была с вами честна относительно моего прошлого. – Она смотрела вниз, на свои кисти, которые держала сомкнутыми на коленях. – Я никогда не работала на викария. Я… Я… – И тогда она подняла глаза, и глаза эти были такими темными, что Маркус мог бы решить, что он придумал те золотые искры, которые – он точно знал – спрятались где-то в темных глубинах ее зрачков. – Я работала в борделе.

У Маркуса все упало внутри, и рот открылся от потрясения.

– То есть я была проституткой. Вы об этом и сами можете догадаться, – сказала она уже почти в прежней своей слегка насмешливой манере, – но я вела там бухгалтерию. Больше года.

– И? – Он знал, что она была девственницей. В смысле, была до него. И он хотел на ней жениться. Так какое имело значение то, где она работала? Разве они уже не пришли к единому мнению о том, что герцог может делать все, что захочет?

– Да очнитесь же вы, осел! – воскликнула Лили и для пущей убедительности стукнула ладонью по кровати. Но, поскольку кровать была мягкой, выразительного стука не получилось.

– Каким это образом я – осел? Разве я – та ненормальная, у которой только что была связь с джентльменом, который хочет на ней жениться, а она заявляет, что не может выйти за него замуж, хотя он еще даже не спросил ее об этом?!

А теперь она выглядела так, словно хочет стукнуть ладонью уже не по кровати, а по нему. Что определенно являлось переменой в лучшую сторону, потому что хуже нет, чем думать, что жизнь твоя закончилась. А она, кажется, так и думала до того, как разозлилась на него. И еще в гневе она нравилась ему куда сильнее, чем в отчаянии.

– Вы хоть раз в жизни задумывались о последствиях своих действий? – спросила Лили, не скрывая раздражения. – Речь не о нас, Маркус. О Роуз надо думать, вот о ком. Как будут к ней относиться люди, если они узнают, что ее гувернантка не может похвастать безупречным прошлым?

Маркусу нечего было ей на это сказать. Потому что он знал, как будут смотреть на Роуз. Он все обдумал.

– О том, кем вам приходится Роуз, не просто догадываются, но и не стесняются обсуждать публично, – продолжила Лили. – И у вас нет иного способа заставить сплетников замолчать, кроме как жениться на достойной вас леди из вашего круга. – Она невесело усмехнулась. – А я – совсем не то, что вам нужно. – Тон ее голоса смягчился. – Самое смешное, что ничего бы между нами не было, мы бы даже не встретились никогда, если бы вы не старались ради Роуз. И вы не можете рисковать ее благополучием, – добавила она срывающимся голосом.

– Так, значит, вы из-за этого решили уйти?

– Кое-кто меня узнал, Маркус. Я должна уйти. Ради Роуз. Чтобы не замарать ее скандалом.

Судя по ее настрою, переубеждать ее было бесполезно. Маркус встал с постели и достал свой халат. Если ему предстоит наблюдать крушение своего романтического будущего, то делать это с голым задом он не станет.

– Когда вы намерены уйти?

– Утром. Я должна попрощаться с Роуз. И я возьму заработанные деньги.

Она не просила, она знала, что он ей в этом не откажет. Она доверяла ему настолько, что не могла допустить и мысли, что он способен поступить с ней дурно, не по-джентльменски. Она достаточно хорошо его знала.

А он? Маркус думал, что знает ее. А на самом деле он совсем ее не знал.

– Разумеется. – Он сидел на кровати в скованной, казавшейся неуклюжей позе. Все его тело свело от напряжения. Его переполняли смешанные чувства. Он хотел кричать и отдавать приказы, как и надлежит герцогу.

Лили кивнула, не поднимая глаз, затем встала. Волосы ее рассыпались по плечам и отчасти закрывали лицо. Не то чтобы ему очень хотелось увидеть ее лицо сейчас. Либо ей на него наплевать, и тогда она не так удручена, как он, либо она так же сильно расстроена, а он ничего не может сделать, чтобы заставить ее передумать.

В любом случае он уже чувствовал холодок: то возвращалось к нему его одиночество. Одиночество, отступившее с появлением в его жизни Лили и Роуз.

Он и вправду был плохим поэтом.

– До свидания, – еле слышно шепнула она, и горло его сжалось от прилива душивших его эмоций. Она должна была уйти – в этом она была права, но ее правота ничуть не умаляла его боли. Боли, которая еще долго будет с ним. Может, и до самого конца.

Лили развернулась и вышла из его спальни, чтобы в скором времени уйти из его жизни. И Маркус, откинувшись на подушку, которая все еще хранила ее запах, их запах, содрогался от разочарования и боли.

Он провел половину ночи, думая о том, как решить проблему, затем еще четверть ночи потратил на составление планов и оставшуюся четверть посвятил сну.

Он мог бы также сказать, что потратил еще четверть, заново переживая все то, что было между ними, но тогда с четвертями вышел бы перебор.

По этой самой причине, когда она вошла в комнату, сопровождая Роуз, он допивал третью чашку кофе. Маркус знал, что Лили еще не съехала – он еще не заплатил ей, но он все равно не был готов к тому, что ее увидит. Судя по ее лицу, она спала так же мало, как и он. Под глазами у нее залегли темные круги, лицо было бледным, и даже платье на ней выглядело каким-то поношенным и блеклым.

Возможно, насчет платья он и ошибся, но она однозначно выглядела так же ужасно, как он себя чувствовал. И при этом сердце его радостно екнуло, грудь сдавило, а руки сами потянулись к ней. Ему ужасно захотелось обнять ее и сказать, что все будет хорошо. Только вот она все равно ему не поверит.

– Доброе утро, герцог, – произнесла Роуз, подставив ему щеку для поцелуя.

– Доброе утро, Роуз. Доброе утро, мисс Лили.

Лили кивнула и, подойдя к буфету, взяла себе чашку чая. И больше ничего. Маркус с трудом сдержался, чтобы не крикнуть: «Вы должны поесть. Вы вот-вот покинете этот дом, и я не знаю, куда вы отправитесь, кого вы встретите и что вы будете делать».

– Герцог, – проговорила Роуз, сев за стол, – мисс Лили говорит, что она должна уехать. Вы разве не можете заставить ее остаться?

Маркус встретился с Лили взглядом. «Хотел бы, но не могу».

– Нет. Мисс Лили сказала, что она должна уехать, и мы должны уважать ее решение.

Роуз надула губы.

– Но кто будет меня учить?

Маркус судорожно сглотнул комок. Не она, это точно.

– Мы найдем вам учительницу, моя дорогая. – Но не такую, как она. Ее никто не сможет заменить. – Вы не хотите погулять со мной сегодня? – Потому что если он не сменит тему, то начнет орать и ругаться, выплескивая свою обиду и боль, и наверняка испугает Роуз.

– Угу. – Девочка с аппетитом ела тост. По ней не было заметно, что она расстроена. Возможно, она еще не осознала, что разлука эта навсегда. К тому же она уже научилась справляться с тем, что люди, к которым она привыкла, уходят из ее жизни. Он никогда ее не покинет. Его главная жизненная цель – сделать так, чтобы ее будущее было как можно светлее и радостнее.

И ради этого светлого будущего Роуз Лили должна уйти. По крайней мере, она так считает.

Последнее прощание, слава богу, не затянулось. Он передал Лили конверт с жалованьем, она вежливо присела в реверансе, развернулась и ушла. То, что он делал потом, растянулось на гораздо больший промежуток времени.

Вначале он отправил Смитфилду записку с просьбой прийти как можно скорее; затем ему пришлось ликвидировать кое-какие финансовые излишки для подготовки условий выполнения главной задачи.

Затем, как только Смитфилд передал ему всю необходимую информацию, ему пришлось написать письмо, в котором он изложил то, что собирается делать, в таких выражениях, которые не вызывали бы ни обид, ни раздражения.

Эта задача оказалась не из легких. Если бы она была рядом, она бы помогла ему советом, подсказала бы, как представить себя скромным и учтивым. Но ее рядом не было, почему он и был вынужден этим заняться. Ситуация в жанре черного юмора. Но черный юмор – все же юмор, не так ли? А чувство юмора ему никогда не отказывало.