– День сегодня хороший. Мы должны погулять, – произнесла Роуз приказным тоном, очень похожим на обычный тон герцога.

Он глубоко вздохнул, и Лили поймала себя на том, что боится дышать. Скажет ли он «нет», чтобы не быть с ней? Или скажет «да», чтобы быть с ней?

А может, он вообще не включает ее в уравнение, когда решает задачу о том, идти гулять или нет?

Ни один из ее вопросов не имел однозначного, удовлетворяющего ее ответа. И потому она просто ждала, затаив дыхание.

– Конечно. – Герцог вытащил из кармана часы и, нахмурившись, взглянул на циферблат. – Сегодня вечером меня не будет, и до выхода мне надо сделать кое-какие дела. Но мы можем погулять сейчас, если вас это устраивает. – Он посмотрел на Лили. – Если прогулка впишется в расписание ваших занятий. Что скажете?

Он говорил четко и связно. Только по делу. Никакого намека на эмоции. Впрочем, говорить эмоционально при Роуз ему, наверное, не следовало. Как бы там ни было, не получив столь желанной информации, Лили испытывала разочарование. Возможно, разочарование, что она испытывала сейчас, было примерно одного порядка с тем, что она испытала вчера ночью, когда лишилась возможности заниматься тем, чем заниматься так хотелось.

– Мы все успеем, – сказала Лили. – Не так ли, мисс Роуз?

Наверное, обращение к воспитаннице было проявлением трусости, но, с другой стороны, ее воспитанница была важнее, чем она или ее чувства. В конце концов, Лили на герцога работала, и об этом как раз не стоило забывать.

– Да! Я пойду за своей пелериной.

Роуз бегом бросилась наверх, оставив Лили и Маркуса на лестнице вдвоем.

– Вы хорошо выспались, я надеюсь? – спросил он.

Она посмотрела ему в глаза и невесело улыбнулась.

– Не очень хорошо, должна признаться. Слишком много мыслей.

И переживаний.

Он, судя по всему, испытал облегчение. Как будто он боялся, что она скажет что-то другое. Как может мужчина, который всегда считает себя правым, не понимать, какое влияние оказывает на окружающих? Или, если быть точнее, на одно конкретное лицо в его окружении, а именно на нее, Лили?

– Я тоже плохо спал. Нам надо кое-что обсудить.

Странно, но это его заявление не вызвало у нее тревоги. Вернее, куда большую тревогу у нее вызвал его вежливый тон. По его лицу она видела, что он чувствует примерно то же, что чувствует она.

Роуз вернулась до того, как Лили успела ответить. В руках у девочки были пелерина и кукла Мэгги.

– Я готова, – объявила она и встала между ними на ступеньку.

– Пойдем, – сказал герцог, бросив еще один быстрый взгляд на Лили.

В парке было много людей, что неудивительно при такой неожиданно хорошей погоде. Сегодня было по-весеннему солнечно.

– Жаль, что вчера не было солнца, – произнесла Лили. Они втроем шли по дорожке между клумбами.

– Единственное, что было не в нашей власти, это погода, – проговорил герцог. – А все остальное было безупречно.

– За исключением одной девочки, – как бы невзначай обмолвилась Роуз.

– Какой девочки? – одновременно спросили герцог и Лили.

– Той, что назвала меня бастардом. – Роуз пожала плечами. По-видимому, эту привычку она переняла у отца. Если бы с такой же быстротой и легкостью она запоминала названия цветов!

– Она еще что-нибудь сказала? – сквозь зубы процедил герцог.

Роуз снова пожала плечами.

– Нет, только это. Я ей сказала, чтобы она замолкла.

У Лили в горле встал ком. Итак, то, чего она так опасалась, уже началось. В свете уже строят предположения о том, кто мать этой девочки, а то, что ее отец герцог Резерфорд, и так всем понятно. И еще наверняка недоумевают, зачем герцог решил поселить у себя в доме свою незаконнорожденную дочь, и пытаются угадать, какие у него дальнейшие планы в отношении этого ребенка. Потому что любая юная леди, которая захочет выйти за герцога замуж, должна будет принимать в расчет еще и Роуз. Или не должна, если ее можно отправить в деревню с глаз долой.

– Ты правильно сделала, Роуз. Но на этом дело не закончено.

Маркус присел на корточки, чтобы глаза их были вровень. Лили хотела отойти в сторону, чтобы не мешать их разговору, но Маркус схватил ее за край плаща, заставив остаться.

– Я не был женат на твоей матери, но это не значит, что ты сейчас не являешься частью моей жизни. Я люблю тебя. Ты – моя, а я – твой.

Едва ли это заявление могло быть в полной мере понято четырехлетней девочкой, но двадцатичетырехлетняя Лили едва не разрыдалась.

– Ты понимаешь? Я не хочу, чтобы тебе хоть раз пришло в голову, что в моем доме тебе не рады, лишь потому что я не был женат на твоей маме.

– Ладно, поняла, – рассеянно сказала Роуз. Поверх отцовского плеча она смотрела на играющих на лужайке детей. – Вон там есть девочки, которые вчера были на празднике. Можно мне поиграть с ними?

Герцог распрямился и кивнул.

– Конечно. Мисс Лили тебя проводит.

Лили поспешно вытерла глаза, взяла Роуз за руку и повела к детям.


– Она не захотела, чтобы я стояла рядом. Она хочет нас видеть и хочет, чтобы мы могли ее видеть, но издали. – Роуз говорила ей об этом тем же непререкаемым тоном, каким бы мог говорить ее отец. Лили изо всех сил сдерживала смех.

– Так, может, сядем? – предложил герцог, указав на скамейку, с которой можно было наблюдать за играющими детьми.

– Конечно. Если только… Если только вы не желаете вернуться домой. А я бы присмотрела за Роуз?

Герцог презрительно хмыкнул, давая ей понять, что такого желания у него просто не могло возникнуть.

– Я останусь, если только вы не желаете, чтобы я ушел.

– Нет, конечно, я этого не желаю. – Лили села на скамейку, поплотнее запахнув плащ, чтобы ее не продуло.

Герцог сел рядом.

– О прошлой…

– Мы должны обсудить…

Обе реплики они произнесли одновременно.

– Давайте вначале вы, – сказал герцог, небрежно взмахнув аристократичной узкой рукой с длинными пальцами.

– Хорошо. Я просто хотела сказать, что это ничего не меняет в наших отношениях. – Лили прочистила горло. – То есть я не жду от вас ничего, притом что мы… То есть после того, что мы делали вчера ночью.

Лили чувствовала, как горит ее лицо.

– Ничего не изменилось?

Судя по его голосу, он не был этому рад. Девушка повернулась к нему лицом.

– Ваша светлость, это не может повториться. Вы это знаете. Я это знаю. Мы оба это знаем.

Она повернулась к нему в профиль. Смотреть на деревья было гораздо спокойнее.

– Хотел бы я… – начал он, но Лили остановила его, подняв руку.

– Мы не можем желать того, что не можем иметь. Я уже давно это усвоила.

Молчание длилось несколько долгих секунд. Когда он заговорил вновь, голос его был на грани срыва.

– Я тоже думал, что усвоил эту истину. Я рос, мечтая о том, чего не мог иметь: о родителях, которым я нужен; о брате, с которым у меня есть хоть что-то общее; о цели в жизни.

Лили скорее почувствовала, чем увидела, что он развернулся к ней лицом. Неужели он наконец решился заговорить с ней о самом сокровенном, самом наболевшем. Признаться в том, о чем она и так догадывалась.

– Я свыкся с тем, что мои мечты недостижимы, и перестал мечтать. Но все изменилось в тот день, когда в моей жизни появилась Роуз… и вы.

– Расскажите мне о себе. О своей жизни, – попросила Лили. Она зажала ладони между коленями – не столько, чтобы их согреть, сколько ради того, чтобы справиться с желанием прикоснуться к нему. – Я так мало о вас знаю.

Не совсем так. Она знала о нем не так уж мало, но не потому, что он много о себе рассказывал.

– Вы знаете, кто я. – Этот негромкий, но богатый обертонами голос звучал в ней как музыка, которую слышишь сердцем.

– Вы знаете, какой я, – повторил он, и эти слова пробудили в ней желание взять в ладони его лицо и поцеловать в губы. Чтобы не на словах, а на деле показать ему, что она к нему чувствует.

Но она не могла его целовать.

– Мои родители… – продолжил Маркус и замялся. – Скажем так, мои родители не очень-то хотели иметь детей. Нас было всего двое – двое сыновей. Мой старший брат почти во всем походил на отца. Во всяком случае, в том, что моему отцу казалось важным. Он был сложен как атлет, любил спорт, был упрям и горд и смотрел на тех, кто ниже его, с таких недосягаемых высот, что они превращались для него в мелких букашек. – Он помолчал и, вздохнув, добавил: – И я для него тоже был не больше и не важнее мелкой букашки.

Атлетически сложенный, упрямый и гордый? Похоже, у них с братом было немало общего. Но Лили не стала озвучивать свой вывод.

– И потому для моих родителей существовал только Джозеф. Меня в одиннадцать лет отправили в школу, и когда я бывал дома, то больше времени проводил со слугами, чем с родителями и братом. Я уже тогда понял, что просить то, что ты хочешь, у родителей бесполезно. Надо либо умерить желания, либо самому добывать то, что хочется.

Это многое объясняет.

– А ваш брат?

Маркус грустно вздохнул.

– Только за год до своей смерти Джозеф стал наследником герцога. Предыдущий герцог Резерфорд умер бездетным, но у него были братья, у которых имелись дети. Никто не ожидал, что Джозеф окажется самым близким из родственников покойного герцога. А потом и Джозеф умер.

– Выходит, вас не готовили с детства к тому, что вы станете герцогом.

Он уже говорил об этом раньше, но Лили не догадывалась, насколько далек он был от того мира, который зовется высшим светом.

– Нет, меня никто к этому не готовил. Полагаю, меня воспитывали как будущего джентльмена, но не как будущего лорда. Мой отец перепоручил все дела, связанные с имением, своему управляющему. После смерти отца бразды правления принял мой старший брат. Всякий раз, когда я предлагал свою помощь, меня просили уйти и не мешать.