Герцог Резерфорд богат. Очень и очень богат. Чтобы понять это, у Маркуса, слава богу, ума хватило.

Но чем больше богатства, тем больше ответственности, и бежать от нее Маркус больше не собирался. Не только ради Роуз, хотя ее появление стало для него толчком в нужном направлении, но и ради себя. Чтобы доказать хотя бы только самому себе, что человек, которого называют герцогом Резерфордом, достоин не меньшего восхищения, чем титул, который он носит.

Эта цель пугала своей недостижимостью. Почти так же, как и другая его цель: стать для Роуз лучшим отцом на свете. Но на пути ко второй из упомянутых целей встречались, к счастью, не одни только тернии, а, к примеру, совместные с дочерью прогулки в парке. Или совместные чаепития.


– Это вы! – Роуз вскочила со стула и бросилась к двери. Обхватив ноги отца, она прижалась щекой к его коленям. Через голову Роуз Маркус улыбнулся Лили.

– Я рад, леди, что наконец оказался с вами. Вы не представляете, через что мне пришлось сейчас пройти! Жутко вспоминать.

Вот, значит, как обстоят дела с его ухаживаниями. Лили старалась не показывать свою радость слишком демонстративно.

– Сюда, пожалуйста, – сказала Роуз и, взяв отца за руку, повела к столу. – Ваше место тут, – строго заявила она, указав на стул, который он занимал в прошлый раз.

– Как прикажете, миледи, – ответил он с ухмылкой и низко присел, потому что по-другому на детский стул ему было не сесть. С коленками, задранными до подбородка, герцог должен был бы смотреться нелепо. И он действительно был смешон в этой позе, но обворожительно смешон. Его желание во всем угождать дочери было таким трогательным!

– Мы нашли карты, ваша светлость, – сообщила Лили и, подойдя к буфету в дальнем углу класса, взяла колоду. – Вернее сказать, Томсон сумел их найти. – И только благодаря Роуз, сумевшей очаровать сурового Томпсона, дворецкий не убил взглядом Лили, попросившую его об услуге.

– Так во что мы сегодня играем? – Герцог смотрел на нее и на Роуз, приподняв одну бровь. Лили уже научилась читать по его бровям. Сейчас бровь его зависла в положении, которое означало доброжелательный интерес. Теперь она уже никогда не спутает это выражение с другим, которое можно перевести как «немедленно исполняйте то, что надлежит. И не задавайте вопросов. Вы недостойны того, чтобы со мной общаться». Надо сказать, что чисто зрительно между двумя этими столь разными выражениями различие было ничтожным.

– В снап, – сказала Роуз, всем своим видом демонстрируя отцу, что она думает по поводу его удручающе короткой памяти.

– Вы не напомните мне, как в него играть? Или, точнее, расскажите мне, как в него играть, потому что я никогда прежде в эту игру не играл. – Губы его на мгновение вытянулись в струнку, и Лили мысленно сделала еще одну зарубку: в его детстве вечеров, проведенных за дружной игрой в карты, не было. В отличие от ее детства. И она еще на что-то жалуется!

Впрочем, у каждого из них троих были свои счеты с детством. Неудивительно, что им так легко вместе. Настолько легко, словно они… семья.

Лили крепко-накрепко запретила себе развивать эту мысль.

– Конечно, ваша светлость. Вы хотите объяснить герцогу правила или лучше это сделать мне?

– Объясняйте. Я разрешаю, – облагодетельствовала ее Роуз.


– Снап! – воскликнула Лили. Они играли уже час, и у нее бока ломило от смеха. Она ни разу не выиграла: пять раз выигрывала Роуз, и один раз умудрился выиграть герцог. Но, несмотря на фатальное невезение, Лили давно не получала такого удовольствия.

Надо было уточнить: удовольствия от игры в карты, потому что она, конечно, получала куда более сильное удовольствие, и это было не так уж давно. Только она запретила себе об этом думать.

Герцог – случайно или нарочно – научился играть не сразу, что означало, что Роуз то и дело читала ему нотации, объясняя, что он делает не так, и предлагала ему всякие способы повысить свои шансы на выигрыш. Лили не могла не заметить, как теплел его взгляд, когда Роуз объясняла ему, как важно кричать сразу, как только заметишь совпадение, и он несколько раз ловил ее взгляд, и от его улыбки у Лили теплело на сердце.

Эти двое – отец и дочь – были удивительно похожи, и, не зная обстоятельств их встречи, никто бы не поверил, что они знакомы всего пару недель. Роуз теперь тоже приподнимала бровь, как ее отец, и взгляд ее говорил то же, что и его взгляд: мол, они правы, а все прочие… менее правы.

– Мисс Лили, с вами все хорошо? – Его низкий бархатистый голос вызывал в ней какие-то особые вибрации и токи, несущие воспоминания о том, чего никогда не было. Герцог, разумеется, снял смокинг и шейный платок – ведь он был у себя дома и имел полное право снимать все, что ему мешает. Какие могут быть возражения? И у нее не было бы никаких возражений, если бы… Если бы она смогла найти способ не думать о некоторых вещах, о которых она не могла не думать, когда он к тому же еще и закатал рукава рубашки, демонстрируя крепкие предплечья и сильные запястья. Право же, как при его образе жизни ему удается держать себя в такой хорошей физической форме? Лили понятия не имела как, но факт был налицо: герцог и в самом деле был крепок и подтянут. Лили знала об этом по собственным ощущениям, когда гладила его по спине. И грудь его была такой твердой, когда она прижималась к ней!

– Да, ваша светлость? – Девушка вытянулась на стуле, демонстрируя образцовую осанку. Словно одна только образцовая осанка превращала ее в образцовую гувернантку.

– Мисс Роуз спрашивала, не могли бы мы снова порисовать?

– Чтобы вы могли повторить триумф? – с едва заметной насмешкой спросила Лили.

Он улыбнулся, давая понять, что почувствовал ее колкость.

– На этот раз я бы предпочел роль зрителя. Мы могли бы поговорить, пока Роуз будет рисовать.

У Лили свело живот. О чем он хочет говорить? Желает поставить ее в известность, что решил отправить Роуз в деревню, а ее уволить за ненадобностью? Или потребует признаться, где она раздобыла фальшивые рекомендации и кто она такая на самом деле? Или спросит, о чем она мечтает? Не о том ли, чтобы вдруг сделалось ужасно жарко, настолько, чтобы он захотел снять с себя еще и рубашку?

– Я хотел бы в ближайшее время устроить еще один прием и подумал, что вы могли бы помочь мне с подготовкой.

Слава богу, это не первое, о чем она подумала, и не второе тоже. Но все же жаль, что нельзя делиться с ним мечтами.

– Как вам будет угодно, ваша светлость.

Лили встала, подошла к шкафу, достала карандаши и бумагу, принесла их на стол и разложила перед своей воспитанницей. Роуз немедленно взялась за дело. Она пыталась изобразить трех котов за чаепитием.

– Идите сюда, мисс Лили, – сказал герцог, подойдя к дивану у дальней стены. – Я боялся, что у меня ноги отнимутся. – С этими словами он с блаженным протяжным стоном опустился на сиденье. – Ну вот, так гораздо лучше. Придется нам заказать сюда новую мебель, раз уж я решил проводить тут больше времени. Этот стол и стулья не подходят для моих размеров.

Лили отважилась поднять на него глаза. Сердце ее гулко колотилось. Он сидел, вальяжно раскинувшись, вытянув руку вдоль спинки дивана, скрестив в лодыжках вытянутые перед собой длинные ноги.

«Угомонись», – приказала себе Лили.

Легко приказать, но трудно исполнить. Как ни старалась, она не могла не думать об этих насмешливо изогнутых губах. О его губах, что прижимались к ее губам. О его руках, что касались ее так, словно она сделана из хрупкого драгоценного фарфора, и в то же время таких сильных…

Она ведь не может запретить себе на него смотреть, верно? Хотя бы из соображений приличий. В противном случае она должна уйти прямо сейчас.

– Что именно вы бы хотели обсудить? – спросила Лили, сев рядом. Бедро ее почти касалось его бедра. А та его рука, что покоилась на спинке, того и гляди обовьется вокруг ее плеч.

Он убрал руку, и Лили сразу почувствовала горечь утраты. Но тут же сказала себе, что должна радоваться тому, что герцог, в отличие от нее, голову не потерял. Он наклонился вперед и уперся локтями в колени, сцепив руки.

– Я хочу пригласить гостей. Но это будет не обычный прием, – добавил герцог, всем своим видом демонстрируя, что он думает по поводу всех этих светских раутов. – Я хочу устроить праздник для Роуз. Чтобы она могла познакомиться с другими детьми, не только с детьми сестры Смитфилда. Хочу устроить так, чтобы она могла в непринужденной обстановке, играя, познакомиться с людьми из моего мира, который теперь стал и ее миром тоже.

– Что-то вроде первого выхода в свет, но только дебютантке будет не шестнадцать, а почти пять? – уточнила Лили.

Герцог улыбнулся, но как-то не очень радостно.

– Именно так. Для меня не секрет, что ей будут перемывать кости. О том, кем она мне приходится на самом деле, догадываются многие. Я хочу, чтобы все эти люди увидели ее воочию, увидели эту маленькую славную девочку, узнали, какая она.

При всей своей самонадеянности и порой вызывающей грубости герцог был наивен как дитя. Но кто она такая, чтобы указывать герцогу на его недостатки? Разве что…

– Могу я говорить с вами откровенно, ваша светлость?

Герцог нахмурился.

– Можете. Если перестанете меня в каждой фразе называть «ваша светлость».

Да, конечно, как она могла забыть!

– Хорошо, ваша… Неважно. Я хочу, чтобы вы были готовы к тому, что не все люди из вашего мира признают Роуз одной из них, сколько бы вы ни устраивали праздников и какой бы очаровательной девочкой она ни была. – Или как бы надменно, на отцовский манер, она ни поднимала брови, умудряясь при своем росте смотреть на всех сверху вниз. – Вы не можете держать под контролем всех, кто входит в ваш круг.

Герцог откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди. Лили радовалась уже тому, что ни один из тех, кто не захочет принять в свой узкий круг Роуз, не присутствовал сейчас в этой комнате и потому не мог видеть его лицо.