Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

Лили встала и сделала неглубокий реверанс. Мистер Хотон, джентльмен средних лет, очень походил на мистера Портера, но, в отличие от последнего, был не шатеном, а блондином. И он смотрел на Лили с какой-то настораживающей пристальностью.

– Мисс Лили – гувернантка подопечной герцога Резерфорда, – сочла необходимым пояснить миссис Портер. – Мисс Роуз наверху играет с нашими детьми, а мы тут все пьем чай.

– Я не пью, – прочирикала мисс Блейк.

Мистер Хотон не спускал глаз с Лили.

– Приятно познакомиться, – сказал он, насупив брови. Судя по выражению его лица, приятного в знакомстве с мисс Лили он видел мало.

– Спасибо, сэр, – ответила Лили. Ей было не по себе. Она не могла понять, чем вызвала неудовольствие этого господина.

– Гувернантка? – переспросил он все с той же хмурой миной. – Вы гувернантка мистера Резерфорда?

– Я не его гувернантка, – произнесла Лили. Вообще-то она занималась воспитанием не только дочери герцога, но и, во многих смыслах, и его самого, хотя мистеру Хотону знать об этом не обязательно. – Но я работаю гувернанткой у подопечной герцога мисс Роуз. Она сейчас наверху с другими детьми, и миссис Портер любезно предложила мне чаю.

– Хм, – сказал мистер Хотон и, перед тем как сесть, еще раз окинул Лили пристальным взглядом. Миссис Портер налила ему чаю, и он, похоже, думать забыл о Лили.

И это к лучшему. Потому что под его буравящим взглядом девушка места себе не находила. Ей вообще не нравилось, когда ее сверлят глазами. Герцог – исключение. Под его взглядом она тоже испытывала сильные эмоции, но совсем иного плана. От взгляда герцога ее бросало в жар, тогда как сейчас по спине бежал холодок недоброго предчувствия.

– Вам понравилось? – спросила Лили у своей подопечной, когда они вышли из дома Портеров. Было бы обидно узнать, выдержав часовой допрос с пристрастием, что страдания ее были напрасны, и мисс Роуз у Портеров не понравилось. За этот час ей пришлось ответить на большее количество вопросов, чем за весь прошлый год. Лили тошнило от вопросов. И уж лучше ей оглохнуть, чем пережить еще один час беспредметных рассуждений патологически нерешительной мисс Блейк.

Право же, насколько трудно решить, на какой стул сесть?

Кое-кому невыразимо трудно.

К исходу часа Лили поймала себя на мысли, что мечтает о том, чтобы мисс Блейк потеряла голос. Ненадолго. Пусть голос к ней вернется, как только она, Лили, покинет этот дом.

– У них много игрушек, – ответила Роуз.

– Миссис Портер сказала, что мы можем снова прийти к ним на следующей неделе. Вам бы этого хотелось?

Роуз кивнула. Как приятно иметь дело с человеком, который знает, чего хочет!

Где-то на середине допроса миссис Портер вскользь заметила, что герцог должен быть сегодня вечером на балу. Потом, минут через десять, напомнила об этом еще раз, а потом второй и третий. Похоже, герцог очень редко появлялся на публике в этом сезоне. Неудивительно, что он не умел себя вести с юными леди. Судя по всему, он вообще не умел себя вести в обществе. Услышав подобные выводы из уст миссис Портер, Лили утвердилась в мысли о том, что та помощь, о которой он ее просил, герцогу действительно крайне необходима.

Итак, она должна ему помочь обзавестись невестой и не упустить ее до самой свадьбы. Эта женщина, его будущая жена, должна стать Роуз хорошей матерью. Эту женщину он будет целовать. Эту женщину он поведет в свою спальню и будет делать с ней то… то, что обычно делают в спальне.

И этой женщиной будет не она.

Герцог не должен близко сходиться с людьми, стоящими ниже его в табели о рангах (за исключением графов и графинь, но не ниже оных). Что означает, к несчастью, что единственные люди, с кем он может быть на дружеской ноге, – это другие герцоги, коих совсем немного, и члены королевской семьи, коих еще меньше. Герцог должен постоянно напоминать себе о своем высоком статусе и не отвлекаться на остроумные шутки, дружеские жесты или прелестные губы, словно созданные для поцелуев.

«Энциклопедия этикета для герцога»

– Позвольте это сделать мне, ваша светлость, – сказал Миллер, камердинер герцога, доставая из комода очередной шейный платок.

Как же крават похож на удавку! И по виду, и по звучанию, и по назначению.

Вот их сколько, этих морщинистых удавок, – валяются на полу, являя собой красноречивый пример того, как трудно добиться совершенства. Особенно когда тебе крайне важно не допустить ни одного промаха.

Маркус ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, когда Миллер, сделав узел, натренированным жестом разгладит ткань. Маркусу очень хотелось просунуть палец между шеей и платком, чтобы было легче дышать, но тогда и этот шейный платок разделит судьбу своих валяющихся на полу товарищей, и Маркусу придется терпеть очередную экзекуцию.

Почти бездыханный, Маркус готовился к выходу в свет. Готовился влиться в общество, которое он до сих пор игнорировал, беспечно пользуясь благами своего привилегированного положения и не думая о расплате.

До сих пор ему было безразлично, что о нем думают в свете, но теперь, когда на кону стояло счастливое будущее Роуз, не говоря уже о его собственном счастливом будущем, он должен предстать перед судом (не Высшим пока, а лишь судом света). И постараться произвести на суд нужное впечатление.

Ничего приятного в этом нет. У Маркуса сводило зубы при одной мысли о том, что придется постоянно ходить с прилепленной к лицу улыбкой и раздавать любезности направо и налево.

Хотелось бы, конечно, выйти в свет более подготовленным. Тем более что подготовка не была ему в тягость. Совсем наоборот. Будь у него возможность, он проводил бы за подготовкой куда больше времени. Потому что это означало, что он проводил бы больше времени с Лили.

Если бы ему удалось заставить гувернантку сменить свое лимоннокислое выражение на улыбку и одобрительный взгляд, он мог бы поздравить себя с самой желанной победой в жизни.

Маркус имел все основания сомневаться в том, что встретит такое же лимоннокислое отношение к себе со стороны юных леди на предстоящем балу. Едва ли ему придется применить всю силу своего убеждения, чтобы убрать с их лиц излишки кислоты, но столь же сомнительной представлялась ему способность этих барышень ввести его в искушение или пробудить в нем желание им понравиться. Или кого-нибудь из них поцеловать.

– Думаю, это то, что нужно, ваша светлость. – Миллер отошел в сторону, предоставляя Маркусу возможность посмотреть на себя в зеркало.

К шейному платку не могло быть никаких претензий. Накрахмален идеально и повязан идеально. Как, впрочем, не могло быть никаких претензий ни к какому другому предмету его туалета. Он выглядел презентабельно на все сто процентов. Совсем не как мужчина, который стал бы заманивать находящихся у него на службе юных леди в свой кабинет и спаивать их бренди. И даже не как мужчина, которому подобные мысли могут прийти в голову.

Превосходно! Сейчас от него лишь требуется убедить всех членов общества, не говоря уже о том, чтобы убедить себя самого, в том, что он тот, за кого себя выдает, – безупречно приличный джентльмен.

Очень удачно в дверь его спальни постучали до того, как он успел сорвать с шеи платок и затащить Лили в кабинет для столь необходимого ему… поцелуя.

– Ваша светлость, карета подана. – Маркус успел заметить, как удивленно округлились глаза Томпсона за мгновение до того, как тот важно кивнул, вроде бы с одобрением.

Бедняга Томпсон. Прежний герцог, говорят, был жуткий зануда и ханжа. Единственной его странностью была любовь к котам. Вполне вероятно, покойный герцог и спать ложился, обвязав шею краватом, так что у Томпсона, должно быть, сердце кровью обливается при виде того, как относится к своему титулу новый хозяин.

– Я скоро спущусь.

Маркус позволил Миллеру пройтись щеткой по плечам, смахивая несуществующие ворсинки, в последний раз взглянул в зеркало и отправился на встречу с судьбой в том же расположении духа, в котором идет на казнь осужденный преступник.

– Я рад, что вы нашли возможность приехать сюда, – сказал Смитфилд. – Вы выглядите весьма представительно.

Маркус усмехнулся.

– Да не смотрите на меня так, словно перед вами привидение. Мне захотелось почистить перышки, вот и все. Тем более что представился подходящий случай.

– Нужда заставит – пойдешь на все. Кто бы сомневался. Удивительно то, что вам этого захотелось, – нарочито сухо заметил Смитфилд.

Смитфилд и Маркус стояли у дверей в буфетную, и мимо них проплывали, кружась в танце, нарядные пары. Вдоль противоположной стены выстроились пожилые матроны, приведшие на ярмарку невест своих дочерей или иных младших родственниц. Слуги молчаливыми тенями сновали в толпе, разнося напитки.

– Должно быть, в тот вечер, когда мы познакомились, я показался вам самонадеянным выскочкой, – произнес Маркус, взяв с подноса бокал с вином.

Зал был полон, но Маркус не был знаком ни с одним из присутствующих. Что неудивительно. До сих пор обществу светских дам он предпочитал общество дам полусвета, коих на такие балы не приглашали. Что же касается не обремененных семьей джентльменов примерно одного с Маркусом возраста, то те, что посещали такие вот балы, и те, что посещали заведения вроде тех, куда любил заглядывать Маркус, преследовали взаимоисключающие цели. За исключением его нового друга Смитфилда, цель пребывания которого на этом балу была Маркусу не вполне ясна.

– Это вы верно подметили, – со смешком согласился Смитфилд. Смех у него был хриплый, лающий. – У меня сложилось впечатление, что вы никогда не станете делать то, чего не хотите делать, и потому, увидев вас здесь после того, как вы столь горячо убеждали меня в том, что… Позвольте вспомнить… Ах да: «Я не собираюсь меняться лишь потому, что я чертов герцог». Увидев в вас сейчас того самого «чертова герцога», я был, уж простите, удивлен.