Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

– Я сейчас нарисую лошадь, – объявила Роуз и взяла чистый лист.

– Очень хорошо, дорогая, – сказала Лили, потрепав девочку по голове, после чего обратилась к герцогу: – Я играю на фортепьяно, ваша светлость, но мне сдается, что вы могли бы распорядиться своим временем с большей пользой.

Она слишком поздно поняла, что именно сейчас сказала.

Герцог многозначительно молчал, и бровь его начала медленно подниматься, одновременно с уголками губ, пока те не сложились в самодовольную и не лишенную двусмысленности усмешку.

– У вас, должно быть, есть имение, и не одно, – попыталась вывернуться Лили. – Не сомневаюсь, что на вас работают самые лучшие управляющие, но ведь есть вопросы, которые можете решить только вы, не так ли? И если я правильно помню, вы хотели внести поправку в законодательство о труде. Разве все это не требует времени и сил? Вы могли бы заняться чем-то по-настоящему полезным. – «Вместо того чтобы кружить мне голову поцелуями!» – добавила Лили про себя. – И результат вашего плодотворного труда порадовал бы вас не меньше, чем плод вашего творчества, – проговорила она, взяв со стола его рисунок.

Герцог улыбнулся, оценив каламбур.

– Возможно, вы правы, мисс Лили, – сказал он уже без улыбки, с серьезным видом. – Я не уделял достаточно внимания… то есть я совсем не уделял внимания своему статусу. Но, возможно, мне следует попытаться вникнуть в то, что происходит на, так сказать, вверенной мне территории. Вы ведь это имели в виду?

Не может быть, чтобы он ёрничал. Ни во взгляде его, таком подкупающе искреннем и серьезном, ни в голосе она не обнаружила фальши. Разве что некоторое удивление. Он не ожидал, что кто-то осмелится его критиковать? Или не ожидал, что в него верят? Верят в то, что он способен на большее? Лили вновь подумала о его, скорее всего, безрадостном детстве, и сердце ее защемило от жалости. Да бог с ним, с его одиноким детством. Сейчас-то у него друзья есть? Выходит, что нет, если никому до сих пор не пришло в голову, что, кроме титула, выдающихся внешних данных и умения в любой стадии опьянения разливать бренди так, чтобы не пролить ни капли мимо, у него есть и другие достоинства. Например, своеобразное чувство юмора. И, что еще важнее, у него есть такие редкие достоинства, как порядочность и такт, проявившие себя в его трепетном отношении к дочери. Душой он, возможно, так же красив, как и телом. А может, и больше.

Она лишь озвучила то, о чем он сам думал несколько дней назад. Думал, но слабо верил в возможность эти мысли реализовать. Однако то же самое, но сказанное ею, казалось вполне осуществимым. Возможно, потому что в ней он увидел друга, с которым хочется делиться планами, которому хочется рассказывать о своих удачах и неудачах. Друга, чьим мнением он дорожит.

Вот, значит, чего ему не хватало. Дружеского общения! Нет, не этого: друзей-приятелей у него всегда было в избытке, и даже вакансия лучшего друга уже занята, ибо на эту должность он уже определил Смитфилда.

И чем она отличается от Смитфилда в плане дружеского общения?

Хороший вопрос. Первое, и главное, отличие в принадлежности к противоположному полу. Смитфилду никогда не сравниться с ней в плане физической привлекательности, но есть еще одно существенное отличие: едва ли Смитфилд осмелится говорить с ним так, как говорит она. Едва ли лучший друг осмелится вызывать его на спор и на откровенность.

Но все это исчезнет, когда Роуз вырастет или когда придет пора отправить ее в школу. Исчезнет, потому что Лили покинет его дом одновременно с Роуз. И с чем он тогда останется? Он станет старше, это точно, но если он не предпримет попытки приподняться над повседневностью, придать своей жизни иной, более высокий смысл, чем выживание день за днем – что, с учетом его привилегированного положения, не требует ровным счетом никаких усилий, – он умрет несчастным и одиноким.

Даже если ему удастся найти сносную жену. Одна мысль о жене вызвала у Маркуса жесточайшую изжогу. Как сможет он делить свой дом с какой-то чужой женщиной, которая считает, что он – ее собственность? Роуз не в счет, она – его дочь, и он действительно перед ней в долгу.

– С вами все хорошо, ваша светлость? – участливо спросила Лили.

Должно быть его перекосило от изжоги, и он напугал ее своей перекошенной физиономией.

– Да, все прекрасно. Спасибо, мисс Лили. – Маркус взял карандаш и пририсовал своему коту несколько торчащих из разных мест волосков. – Я думаю о вашем предложении, – продолжил он нарочито беспечным тоном, – найти лучшее применение своим талантам. Я сам об этом раньше не думал, – почти не думал, – и действительно, заниматься законотворчеством куда полезнее, чем просто творчеством. Поправка в законе, в отличие от поправки в рисунке, способна изменить реальность.

Лили улыбнулась, глаза ее плеснули золотистыми искрами, и Маркус почувствовал тиснение в груди. И в других областях тоже. Но он находился в классной комнате, а даже манкирующий своими обязанностями герцог знает, что в присутствии детей надо вести себя надлежащим образом. Он мог бы поклясться, что видит в ее глазах тот самый влажный блеск, что видел в них вчера, когда она шагнула к нему навстречу. И еще они так же переливались. Из карих превращались в золотистые, из золотистых в зеленоватые и снова в карие.

– Да, – протянула она, – герцогам писать котов можно лишь после того, как переписаны все законы и пересчитаны все счета. А также освоены навыки вязания крючком.

– Крючкотворство – тема деликатная, мисс Лили, что бы под этим ни подразумевалось.

– Если крючкотворство – это умение добиваться нужного, цепляясь за мелочи, то не так уж оно и бесполезно, – с улыбкой сказала Лили.

Маркус с серьезным видом кивнул, и они оба рассмеялись.

– Мисс Лили, мне захотелось есть. А вы проголодались, мисс Роуз?

Роуз подняла глаза от рисунка. Ее лошадь отличалась от кота разве что более удлиненной формой туловища и какими-то особенно злыми глазами, вернее, глазом. Надо полагать, это была лошадь-пират.

– Очень проголодалась. И соскучилась. По сладкому пирогу.

– Давайте посмотрим, что для нас приготовила кухарка. – Маркус встал и галантно протянул Роуз руку. Девочка, вполне освоившись со статусом юной леди, милостиво позволила герцогу помочь ей подняться. – Мисс Лили, не желаете к нам присоединиться?

– Спасибо, но я должна остаться – мне нужно здесь прибрать.

Маркус кивнул, взял Роуз за руку и повел на кухню. Он был очень голоден, да. Но ни сладким пирогом, ни свиными колбасками его голод не утолить. Он с вожделением думал о женщине, которая осталась в покинутой им комнате.

– Какой ваш любимый цвет? – спросил Маркус. Он всегда любил пешие прогулки, но еще никогда не получал от них такого удовольствия, как сейчас. Их было только двое – он и Роуз, и именно Роуз заявила о своем желании пойти на прогулку только с ним, без мисс Лили.

Не то чтобы она не любила свою гувернантку, пояснила тогда его дочь, ей просто не хотелось ни с кем его делить. Похоже, его дочь – первый встреченный им в жизни человек, которому он, Маркус, нужен сам по себе, а не вкупе с титулом, деньгами и прочим. Для него было внове ощущать себя нужным, и это ощущение ему нравилось. Оно было волнительным и радостным. Радостным и вдохновляющим. Роуз и Маркус гуляли в парке. Маркус держал Роуз за руку. Весна еще не до конца победила зиму, и их с Роуз пальто были застегнуты на все пуговицы. Хотя, кое-какие признаки приближения весны Маркус замечал. Значит, надежда есть. Надежда – какое волнующее и радостное чувство! А ведь он так долго жил без надежды обрести надежду.

– Красный, – сказала Роуз после долгого молчания. Достаточно долгого, чтобы почти поверить в то, что надежда не иллюзия. – А у вас какой цвет любимый?

Маркус подумал о глазах, что меняли цвет, о переливчатых глазах, что меняли оттенки от темно-изумрудного до золотисто-орехового.

– Зеленый, – ответил Маркус и крепче стиснул руку Роуз. Он совсем забыл, что обещал девочке прогулку, а потом, когда ему напомнили об обещании, расстроился из-за того, что гувернантка не будет их сопровождать. Но сейчас, когда они гуляли, по большей части молча, вдвоем по почти безлюдному парку в этот не вполне еще весенний день, Маркус был рад тому, что все сложилось именно так, а не иначе.

Роуз была молчаливой девочкой, но никак не мямлей. Она сообщила ему: что кошки ей нравятся больше, чем собаки (очевидно, из-за мягкой шерсти, но ясности в этом вопросе у него не было); что «Я» – самая лучшая буква в алфавите (потому что это любому ясно) и что глупо отправлять детей спать раньше, чем ложатся взрослые (в этом он не был с ней солидарен). Роуз могла бы поучить мисс Блейк тому, как следует относиться к выбору.

И от того ли, что он ее слушал, или просто от того, что он находился рядом с ней, надежда дала ростки в его сердце. Весна придет, и он будет изо всех сил стараться дать Роуз самое главное – благополучную и счастливую жизнь. И если (исключительно ради Роуз) ему придется регулярно общаться с ее местами колючей и всецело обворожительной гувернанткой, он будет только рад этому неожиданному и потому особенно приятному бонусу.

Маркус поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет вечера, потому что этим вечером гувернантка его дочери, согласно их договоренности, должна явиться к нему с отчетом о проделанной работе. Честно говоря, он ждал вечера не столько ради отчета как такового, сколько ради возможности лишний раз ее увидеть. Маркус знал, что ему не следует даже помышлять о том, чтобы ее поцеловать, но ему все равно этого хотелось.