Никогда, ни наяву, ни во сне, ей не доводилось переживать ничего хотя бы отдаленно похожего на только что пережитое. Даже если бы она очень постаралась, все равно не смогла бы подобрать нужные слова для описания своих ощущений. Казалось, ее ощущения вместили сразу всю существующую во вселенной цветовую палитру: от самых ярких оттенков до едва различимых; от самых холодных до самых горячих. Она могла бы сравнить себя с прозревшим слепцом или с изголодавшимся странником, который, откусив кусок черствого хлеба, вдруг почувствовал вкус нежнейшего шоколадного торта, щедро пропитанного сливочным кремом.

Но до «главного блюда» они с герцогом так и не добрались. Лили могла лишь строить предположения относительно его вкусовых качеств, но что-то ей подсказывало, что оно окажется даже лучше шоколадного торта.

Хотя что может быть вкуснее шоколадного торта?

Лили обвела взглядом комнату, которая странным образом изменилась. Все как будто оставалось прежним и в то же время стало другим. Словно тут побывала волшебная фея и рассыпала повсюду таинственную переливающуюся звездную пыль.

Хотя, наверное, фея тут ни при чем. Волшебство жило в ней самой. Волшебный поцелуй, волшебный дар судьбы был первым поцелуем в ее жизни. Впрочем, слово «дар» здесь не вполне уместно. Лучше сказать «добыча». Лили не стала ждать, пока Маркус сделает первый шаг. Она заставила его подарить ей этот поцелуй и этим гордилась.

Заставила, страшно сказать, самого герцога. Если задуматься, а Лили на эту тему много не думала, в первый раз ее должен был бы поцеловать сын соседского помещика или, скажем, какой-нибудь студент, снимающий комнату в той части Лондона, где сейчас она проживала. Но поцеловал ее самый настоящий герцог, герцог Сердцеед, чье могущество мало чем уступало могуществу сказочного принца.

Повинуясь движениям одной только его брови, менялись законы и разбивались сердца.

Страшно подумать, что́ он мог бы сотворить двумя бровями сразу!

Можно не сомневаться, он смог бы перевернуть мир, если бы пустил в ход свое несравненное обаяние, свой мужественный голос, и да, свои выдающиеся ягодицы.

И этот почти демиург снизошел до того, чтобы поинтересоваться ее, Лили, ничтожным мнением. Было бы преувеличением сказать, что он общался с ней на равных: по всей видимости, герцог даже не представлял себе, как это делается, но ему нравилось с ней разговаривать. И ему нравилось угощать ее чаем. И бренди.

– Ты глупая женщина, Лили Рассел, – наставительно сказала Лили, расстегивая пуговицы на платье – на новом чудном платье, которое он ей купил. Она аккуратно повесила платье в шкаф, после чего натянула ночную сорочку – мужскую, позаимствованную у герцога, а не ту, что прислала миссис Уилсон – хозяйка салона дамской одежды.

Перед тем как вернуть герцогу ночную рубашку, ее придется постирать, а стирать ее еще рано, потому что она не успела испачкаться. Значит, надо доносить ее до того состояния, когда стирка будет оправдана. Одним словом, пока не придет время для стирки рубашки герцога, сорочка из салона миссис Уилсон пусть полежит. Честно говоря, Лили понимала наивность своих аргументов. Но сорочка герцога дарила ей иллюзию его присутствия.

Лежа в постели, вдыхая так и не успевший улетучиться запах – его запах, Лили продолжала вести внутреннюю борьбу.

Для таких, как герцог, поцелуй вообще ничего не значит. Скажем так, значит не больше, чем рукопожатие или любезная улыбка.

Для нее, конечно, поцелуй обладал куда большей значимостью, но это потому, что он был у нее первый. Возможно, ей просто стоит больше практиковаться. Когда поцелуи войдут у нее в привычку, ей станет намного проще жить. Надо просто целовать всех подряд. Лили захихикала, представив, как вытянется от удивления (или возмущения?) физиономия мистера Томпсона, когда очередь дойдет и до него.

Да и герцогу едва ли понравится ее придумка насчет поцелуев, если даже ее невинная беседа с мистером Смитфилдом так его рассердила.

Не стоит без особой нужды сердить тех, на кого работаешь. А ей и дальше предстоит работать на герцога. Как же сложно не выходить из роли образцовой гувернантки, работая на того, чей поцелуй никогда не сможешь забыть! Определенно, она поставила себя в очень сложное положение. Во многих смыслах.


Разумеется, герцог вошел в комнату для завтрака с таким видом, словно ничего между ними не было. Хотя, а как еще он должен был войти? Может, ему следовало войти со словами: «Мисс Лили, я вижу, что ваши губы больше не прилеплены к моим губам»?

А она на это ответила бы: «У вас очень привлекательный зад».

И тогда ему бы впору зваться Герцогом Бесстыдным, а ей – Развязной Гувернанткой.

Так что в том, что он повел себя так, словно ничего между ними не изменилось, не было ничего плохого.

– Чем вы, леди, планируете сегодня заняться? – спросил герцог, присев за стол рядом с Роуз.

Роуз, судя по всему, знала об их с гувернанткой планах лучше, чем сама гувернантка. Или Лили решила, что герцог адресовал свой вопрос дочери, поскольку других леди в комнате не было? Притом что ее подопечная явно нарушила правила приличий, Лили не стала ее останавливать. Возможно, потому, что Роуз правильно оценила обстановку. Лили знала, что весь сегодняшний день, а может, и завтрашний она будет смаковать воспоминания о том поцелуе, которого не должно было быть. А что касается планов на вечер, Лили планировала зарыться лицом в его ночную сорочку и вдыхать его запах до тех пор, пока не придет время сорочку надеть и уснуть в ней. Разумеется, если бы она ответила раньше Роуз то первое, что пришло ей в голову, приличия были бы нарушены гораздо сильнее.

– Сегодня мы будем рисовать. Мисс Лили говорит, что она хорошо умеет рисовать кроликов. А у меня лучше получаются лошади.

– Может, мне стоит заглянуть к вам на урок? Посмотреть на ваших лошадей? – Герцог взглянул на блюдо с дымящимися колбасками, услужливо поднесенное Джоном, и покачал головой.

– Как пожелаете, ваша светлость, – тихо сказала Лили. Почему ему вдруг понадобилось прийти к ним на занятия? Он, конечно, имеет право присутствовать там, где ему хочется. И тогда, когда хочется. В конце концов, это его дом, его дочь и его гувернантка. Но зачем сейчас? Наутро после поцелуя?

Лили не могла больше думать об этом, ее голова и так грозила расколоться надвое, как те колбаски, от которых отказался герцог.

– Вы тоже будете рисовать? – спросила Роуз, взяв со стола еще один ломтик поджаренного хлеба.

– Если у мисс Лили хватит карандашей, то, конечно, буду.

Роуз поставила локоть на стол и подперла ладонью подбородок. Лили строго нахмурилась и жестом велела ей убрать руки со стола.

– Какое животное у вас лучше всего выходит? – спросила Роуз.

– Не уверен, что меня кто-то хоть раз об этом спрашивал, – со всей серьезностью сказал герцог и вдруг, хитро усмехнувшись, добавил: – Кот, я думаю.

– Я тоже умею рисовать кота, – хвастливо объявила Роуз.

– Тогда мы можем провести конкурс на лучший рисунок кота, а судьей у нас будет мисс Лили.

И тогда они оба уставились на Лили, и она почувствовала, что краснеет.

– С радостью за это возьмусь, – ответила она, досадуя на привычку краснеть по поводу и без.

– Чудный рисунок, мисс Роуз. – Действительно, некоторое сходство с котом имелось, поскольку изображенное животное имело хвост. Очевидно, это был кот-пират, потому что на глазу у него было что-то похожее на повязку.

– Что вы мне скажете, мисс Лили? – Герцог с самодовольной ухмылкой протянул ей листок. Лили не стала тянуться через стол, она обошла его и взяла из рук герцога рисунок.

Изображение, что она увидела, еще меньше напоминало кота, чем нарисованное Роуз животное. Кот Роуз имел по крайней мере определенные очертания. А сейчас Лили смотрела на облако с усами.

– Интересно.

Герцог откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– У меня сложилось впечатление, мисс Лили, что вы не сильно впечатлены моими художественными талантами.

Она пыталась сдержать улыбку, но ей это не удалось. Тон его был абсолютно серьезным, но глаза смеялись и лучились теплом. Поддразнивая ее, он приглашал ее посостязаться в остроумии – поиграть, одним словом.

Она не могла упустить такую редкую возможность. Играть ей нравилось почти так же сильно, как целоваться, но, разумеется, целоваться – куда опаснее, чем играть.

– Ваша светлость, я полагаю, вашему коту не помешал бы мех. И хвост. И лапы.

Роуз подошла поближе, чтобы взглянуть на обсуждаемый рисунок.

– Мой кот лучше, – просияв, констатировала она вполне очевидную истину.

Маркус и Лили одновременно кивнули в знак согласия.

Маркус забрал из рук Лили свое произведение и положил на стол.

– Было весело, даже если мой рисунок бездарный.

– Не бездарный, – поправила его Лили, – а беспредметный.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, и Лили вдруг сделалось жарко – не от того, что жаром полыхал камин, а оттого, что жаром полыхал его взгляд.

– Ночью я думал о том, что я… – начал герцог.

«Только не при Роуз», – хотелось крикнуть девушке, но она лишь стиснула зубы и уставилась на герцога, меча глазами злые искры.

Он поперхнулся негромким смешком, давая ей понять, что знает, о чем она подумала.

– Что я должен заняться саморазвитием. Хотелось бы подыскать себе какое-нибудь полезное увлечение.

– Вот как. – «Ну что, повисли твои паруса, мечтательница?» – ехидно спросила у себя самой Лили.

– Может, мне следует нанять учителя рисования? Или учителя музыки, который давал бы мне уроки игры на фортепьяно? Вы играете на фортепьяно, мисс Лили?

При мысли о том, что ей придется касаться его рук, обучая правильной постановке кистей и пальцев, к ее голове прихлынула кровь. Лили знала, что краска залила шею, что щеки у нее стали пунцовыми.