– Извините, мне надо встретить очередную гостью. Смотрите, а вот и Дженнифер… – Ни на минуту не замолкая, Мелисса понеслась ко входу, оставив Оливию в гордом одиночестве.

Она вспомнила свои ощущения несколько секунд назад, и ее охватило неясное чувство опасности, но Оливия тут же задавила его, как какого-нибудь жука или таракана. Сказать по правде, она не очень любила ходить на подобные мероприятия. Она слишком хорошо улавливала неуловимые сигналы, подаваемые окружающими, чтобы ходить по зыбкой почве светских тусовок, оставаясь незатронутой. Оливия любила вести содержательные беседы, а не перекидываться ничего не значащими неискренними фразами, поэтому так и не смогла освоить искусство непринужденно порхать от одной компании к другой. На таких сборищах она подчас не могла отделаться от ощущения, что ее обидели или она с кем-то нелюбезно обошлась. Несколько раз нарвавшись на неприятности, она дала себе слово не обращать на это внимание. Со временем Оливия сумела, правда, не без труда, избавиться от вечных женских страхов и больше не задавалась вопросами, красивая ли у нее фигура, как она сегодня выглядит, какое впечатление производит на окружающих и можно ли ее назвать успешным человеком. Она теперь будет просто наблюдать, анализировать, соблюдать правила поведения и больше никогда никому не позволит повлиять на ее поведение или подорвать ее представление о самой себе.

Одним из ее незыблемых жизненных правил было следующее: «Никому нет до тебя дела. Каждый думает только о себе, как и ты сама». Это нехитрое правило было особенно полезно помнить, оказавшись на светской тусовке. Оно, помимо всего, подразумевало, что никто за тобой не следит. Поэтому можно стоять в полном одиночестве и наблюдать за происходящим, и никому в голову не придет подумать, что у тебя жалкий вид. Да и сейчас ни одна душа не подумает, что перед ними Оливия-неудачница, не способная привлечь внимание противоположного пола, лишь потому, что она стоит там одна. Или, что еще хуже, вечная лузерша Рэйчел Пиксли. Никто ей не скажет: «Рэйчел Пиксли, недоучка, вылетевшая из средней школы в Уорксопе. Тебе не место в гостинице «Делано», отправляйся-ка в убогий номер в дешевой гостинице в Ноттингемском проезде».

Когда Рэйчел Пиксли была обыкновенной школьницей и жила с папой и мамой в Уорксопе, распивая чай в теплом уютном доме, она часто размышляла о том, как, наверное, прекрасно быть сиротой, подобно Дикарке Алоне из комиксов для девочек – как там они назывались, «Банти» или «Мэнди»? Скакать на лошади без седла по берегу моря, быть дикой и свободной… Долгое время после того, как случилась трагедия, она думала, что, наверное, это была божья кара за глупые детские фантазии.

Рэйчел было четырнадцать, когда мама, папа и братик погибли под колесами грузовика, переходя улицу по пешеходному переходу. Рэйчел в тот момент отстала, покупая леденцы и журнал, и все произошло прямо у нее на глазах. Заботу о девочке взяла на себя тетушка Моника – старая дева, которая держала множество кошек и дни напролет читала газеты, сидя в кресле в ночной рубашке и не выпуская из зубов сигарету. В ее квартире стоял непередаваемый затхлый запах, но, несмотря на то что она вечно была с ног до головы осыпана пеплом от сигарет и криво мазала губы какой-то немыслимого цвета помадой, выглядела она весьма недурно, а в молодости, наверное, была просто сногсшибательной красавицей. Тетя Моника когда-то училась в Кембридже и все еще превосходно играла на пианино – если только не была пьяна. Играть на пианино в нетрезвом состоянии – это все равно что садиться пьяным за руль, опасно для себя и окружающих. Оливия это твердо усвоила, пожив с тетушкой Моникой.

Еще в школе Рэйчел завела парня. Он был года на два старше ее и выглядел взрослее всех, кого она знала. Его отец работал ночным сторожем и явно не дружил с головой. Роксби нельзя было назвать красавцем, но он был весьма самостоятельным парнем и подрабатывал по ночам портье в «Ромео и Джульетте». А когда приходил домой – к тому времени Рэйчел жила с ним в комнатушке над китайской забегаловкой «Хао-Ва», – то садился за компьютер и вкладывал полученное жалованье в акции и ценные бумаги.

Рэйчел в те времена думала о деньгах как о чем-то, что зарабатываешь нелегким трудом, и их всегда не хватает, и сначала не слишком приветствовала идею о том, чтобы делать деньги из денег.

– За деньги счастье не купишь, – твердил ей отец, который работал не покладая рук, чтобы прокормить семью. – Если упорно трудиться, всегда быть честным и добрым, несчастья обойдут тебя стороной. – Но это его не спасло, он погиб под колесами грузовика. Так что Рэйчел ничего не оставалось, как только последовать примеру Роксби, и она подрабатывала по выходным в супермаркете «Моррисонс», а после школы – в вечернюю смену в магазинчике на углу, который держала семья пакистанцев. Все заработанные деньги она отдавала бойфренду, чтобы он вкладывал их для нее. Когда ей исполнилось шестнадцать, она получила деньги по отцовской страховке. Теперь у нее было целых двадцать тысяч фунтов, которые можно было выгодно вложить. Это было начало восьмидесятых, и Рэйчел была на пути к тому, чтобы стать если не состоятельной женщиной, то, по крайней мере, полностью самостоятельной и ни от кого не зависящей.

Через год Роксби неожиданно объявил, что он гей, и переехал в Манчестер в портовый квартал. А Рэйчел, которой надоело получать удары судьбы, решила в корне пересмотреть свое отношение к жизни. Она насмотрелась на старших сестриц своих подружек, таких сияющих, с торжествующим видом демонстрирующих сверкающие крохотные бриллиантики в колечках от «H. Samuel», подаренных женихом в честь помолвки, и месяцами обдумывающих свадебные платья, букеты и организацию торжества, и все это ради того, чтобы через пару лет попасться ей на глаза в торговом центре страшно растолстевшими, побитыми жизнью и сникшими под гнетом бытовых проблем. Они уныло толкали под дождем коляски с младенцами и без конца жаловались, что мужья их поколачивают, унижают или вообще бросили. К черту такую жизнь, сказала она себе тогда и принялась меняться. Начала с имени. «Оливия» звучало вполне гламурно. Она выбрала фамилию «Джоулз» – единственное, что осталось в памяти от школьных уроков физики, название единицы измерения энергии, которое всегда казалось ей необыкновенно притягательным.

«Мое единственное достояние – это я сама, – думала новоявленная Оливия. – Я смогу реализоваться в жизни, только если не буду париться из-за всякой ерунды. Ничто не свете не сможет меня остановить. Я сама решу, что для меня хорошо, что плохо. Я стану известной журналисткой или путешественницей, буду заниматься только тем, что действительно важно. Я переверну этот гребаный мир с ног на голову, но найду там истинную красоту и то, что действительно вдохновляет, и ничто не помешает мне по-настоящему наслаждаться жизнью».

«Это местечко, – думала Оливия, прислонившись к колонне в холле гостиницы «Делано», – покрасивее унылого Уорксопа, и здесь гораздо веселее. Никто не обращает на тебя ни малейшего внимания, так что можно плыть по течению и радоваться происходящему».

К сожалению, в нарушение ее правил идеальной жизни кое-кто все-таки пристально наблюдал за ней. Осматривая толпу в зале, Оливия заметила, что на ней на какую-то долю секунды остановился чей-то весьма заинтересованный взгляд, а потом двинулся дальше. Она тоже отвела глаза, а потом не удержалась и снова посмотрела в ту сторону. Неизвестный мужчина стоял там в полном одиночестве. У него были темные волосы и довольно аристократические черты лица. Костюм несколько темнее, а рубашка белоснежнее, чем принято на подобных мероприятиях – для вечеринки в «Делано», пожалуй, слишком броско. Тем не менее он вовсе не выглядел как человек, который хотел бы привлечь чье-то внимание. Во всем его облике сквозила сдержанность. Незнакомец обернулся, их глаза снова встретились, и в его взгляде через весь зал без слов читалось волнующее послание: «Я тоже хочу тебя трахнуть». Все, что нужно, – это один взгляд. Никакого флирта, заигрываний, пустой болтовни. Просто молчаливое понимание. А все, что ты должна делать, – это позволить партнеру тебя вести. Как в танце.

– Ну как вам вечеринка? Нравится? – Опять эта неуемная пиарщица! Оливия вдруг осознала, что мечтательно пялится в темноту, а к утру ей уже надо послать в редакцию готовую статью, и пора бы уже заняться делом.

– Тут столько людей, с которыми я должна непременно познакомить вас, – тормоша Оливию, изрекла несносная Мелисса. – Вам уже удалось что-нибудь перехватить? Давайте-ка посмотрим, с кем сейчас можно поговорить… вы знакомы с Деворе?

Решительно отбросив крамольные мысли о таинственных незнакомцах, Оливия сосредоточилась на насущной задаче – собрать материал для статьи. Никто бы не отказался увидеть свое имя на страницах британского «Elan», и во время подобного мероприятия было довольно легко насобирать эффектных высказываний насчет пресловутого крема для лица. Примерно через час с ней поделились своими расплывчато-восторженными мнениями сама Деворе, Крис Блэк, управляющий «Делано», пара подозрительных красавцев, которые явно за деньги были наняты для украшения вечеринки, ведущий колонки в «Тантре» и агент Майкла Корса и П. Дидди. Этого больше чем достаточно для скудного текста в один абзац, который будет посвящен данному событию в журнале «Elan». Оливия решила переключиться на статью для «Sunday Times», которую собиралась посвятить роскошной жизни в Майами. Очень скоро ее блокнот заполнился информацией, почерпнутой от бабушки одной из знаменитых моделей, которая жила на Южном побережье за двадцать лет до того, как это место снова вошло в моду; из беседы с полицейским, который, как он утверждал, оказался на сцене одним из первых после того, как был застрелен Версаче, что, очевидно, было плодом его фантазии, а в качестве гвоздя программы – из беседы с уборщицей, которой как раз довелось работать у погибшего модельера. Оливии даже удалось пробиться к Джей-Ло, и та произнесла несколько слов по поводу волшебного крема. Из нее просто била энергия, только что искры не летели – светящаяся кожа, чарующий голос, гордая осанка. Звезда была настолько сногсшибательна, что потрясала воображение, и Оливия в какой-то момент поймала себя на том, что не прочь поменяться с ней местами, но тут же себя одернула.