– Юля, Юлечка, остановись! Ты же со зла все это говоришь. От отчаяния. А потом пожалеешь. Поговори со своим Горюновым еще раз.

– Чтобы он решил, что я его шантажирую? Нет уж, спасибо! Он обещал со мной в отпуск поехать, а на днях сказал: извини, в августе с женой еду, а два раза за лето не получится. И я тут как тут со своей Женевой. Женись на мне, а не то уеду – пожалеешь!

– Не с Женевой, а с Аланом. Он же человек.

– Человек, – согласилась Юлька. – И не противный. Смотрел на меня – аж жмурился от счастья. И звонит каждый день. Любит, говорит. Деньги у него есть. Жены и детей нет. Наши девчонки мечтают за иностранца выйти, а мне он сам на голову упал. Надо брать.

– Нельзя так, зайка, – вяло сопротивлялась Ирина.

– Нельзя так, как ты, – отрезала дочь. – Любила, служила, условия создавала – и где он? Теперь ему парикмахерша условия создает. А ты одна. Я его ненавижу! Я их всех ненавижу!


Ирина немедленно узнала в ее словах себя и испугалась этого отражения. Бедная девочка! Ей всего двадцать, она не должна уходить во взрослую жизнь с таким грузом. Это она, Ирина, справится, потому что она сильная и у нее есть жизненный опыт. Юлька – ребенок. Пусть ее любят. Она права. Пусть едет. Там ей будет легче забыть свое ворованное счастье с Горюновым. Она заслуживает лучшего.

– У меня одно условие, Юля, путь он приедет, и вы поженитесь здесь. Чтобы ты уехала туда женой, а не… подружкой. Мне так будет спокойнее.


Юля дала согласие. Алан немедленно выслал какие-то бумаги, Юлька переводила, Маргарита вникала и говорила, что все будет в порядке. От помощи отца Юлька наотрез отказалась. Регистрация была назначена на восемнадцатое сентября. А первого сентября Ирина с дочерью отправились покупать свадебное платье. Поначалу Юлька была против, ей почему-то хотелось сделать все как можно незаметнее, будто не верила она в то, что свадьба настоящая. И Алану не верила, и себе не верила, и в любовь с первого взгляда тоже не верила. Впрочем, со второго тоже. Но Алан настаивал, обещал привезти родителей, познакомить их с русскими родственниками. В конце концов прислал деньги. «Не класть же их в карман – нехорошо», – резонно рассуждала Ирина.

День был выбран неудачно, это обе поняли сразу. Солнечный и теплый, совсем летний, он все же был как будто подернут грустной осенней паутинкой. По улице бежали из школы дети, вроде бы веселые и счастливые от встречи с одноклассниками, и все у них было новенькое – и туфли, и блузки, и жилетки, и портфели… а лето кончилось, впереди – уроки, оценки, серое утро, когда нет сил вылезти из-под одеяла. Красивые учительницы несли вороха букетов – царственных георгинов, сияющих астр, роскошных пионов, заносчивых роз. Сегодня был их праздник, и прохожие улыбались учительницам, но через день-два вся эта красота поблекнет и съежится, как скукожится и станет воспоминанием ощущение праздника. Им опять входить в класс, как с берега в холодную воду, учиться любить новых детей, прикипать к ним душой, а весной опять отпускать, улыбаясь и украдкой смахивая слезы.

К тому же Ирина вспомнила, как совсем недавно они с мужем привезли с дачи такой же букет розовых, сиреневых и белых астр (у Ирины такие не росли, купили у соседей), наутро Юлька отнесла их в школу, и кто знал, что это было не только последнее ее первое сентября, а последнее лето дочкиного детства.

В общем, настроение у Ирины было не очень, похожее на погоду на улице: вроде и солнышко, а в дымке. Мысли всякие… Юлька тоже была не в духе. Свадебное платье в непременных оборках, рюшах и блестках казалось ей глупым архаизмом, она всю жизнь ходила в джинсах, только по редким праздникам меняя их на джинсовую юбку. А что? Удобно и практично, а эта конструкция с обручами, корсетом, шнуровками и цветами была ей абсолютно чужда. Юлька заранее тосковала, предвидя, как на потеху публике она будет наступать на подол и беспрестанно поддергивать сползающий корсаж. Ни сесть, ни встать, да еще и фату на нее, как на чучело, напялят – господи, боже мой! Все это усугублялось тем, что романтическая составляющая в ее ближайших планах отсутствовала напрочь: ее любят – она позволяет себя любить. И окажись Алан не из Женевы, а из Верхней Синячихи, она бы за него замуж не пошла бы. Ни за какие коврижки.

Но деньги на платье были высланы, аренда ресторана оплачена, будут не только ее подружки, но и родители Алана и какие-то люди из консульства – негоже выглядеть замарашкой. Юлька сама это прекрасно понимала и поэтому покорно таскалась с матерью из магазина в магазин.

Наконец-то Ирина поняла, зачем на улице Луначарского, на одном пятачке, расположено сразу шесть свадебных салонов: «Гименей», «Юнона», «Флер д'оранж», «Александрия», «Свадебная мода» и с советских еще времен – «Салон для новобрачных». В него ездила еще сама Ирина, когда они с Валентином подали заявление в ЗАГС, и им выдали талоны в единственный в городе свадебный салон. По талонам можно было без давки и очередей купить простенькое польское белое платье, фату, белые туфли, костюм, рубашки и даже ботинки для жениха. После каждой покупки часть талона отрывали, чтобы уберечь несознательных граждан от соблазна купить две пары ботинок и загнать лишнюю по спекулятивной цене. Но граждане были тоже не лыком шиты, и Маргарита – вспомнила с улыбкой Ирина – подавала заявления в ЗАГС с двумя или тремя однокурсниками, чтобы получить заветный талон. Ответственные за порядок тоже не дремали: постельное белье полагалось выкупать только после регистрации брака при предъявлении паспорта со штампом.

И правильно – зачем, скажите на милость, молодым людям постельное белье до свадьбы?

Тогда, в те времена, и брали первое попавшееся, то, что давали. Нравится не нравится – дело второе, другого все равно до конца месяца не завезут, дома подгоним по фигуре или стельки подложим. Теперь стало еще хуже – приходилось выбирать. А как выбирать, если глаза разбегаются и мысли вслед за ними?

Из «Гименея» Ирина и Юлька вышли притихшие, вполне осознав трудность поставленной задачи, из «Юноны» – немного ошалевшие от разнообразия фасонов и тканей, из «Флер д'оранжа» – озадаченные ценами.

– Ма-ам, я больше не могу, – как маленькая ныла Юлька. – Мне все эти тряпки вот уже где!

Наглядно показала где именно и в неузнаваемо преобразившемся «Салоне для новобрачных» решительно уселась на диванчик, объявив, что она согласна «напялить на себя то, что выберет мама», и Ирина, как человек ответственный и привыкший доводить начатое дело до конца, отправилась бродить среди одетых в белое манекенов в гордом одиночестве. Это было вполне ностальгическое путешествие. Тогда в магазине был два отдела – для женихов и для невест. Девочки – налево, мальчики – направо. В правой стороне, вспомнила Ирина, тогда пять размеров одного фасона были развешаны по всему залу, и общий тон был траурно-черным. Очевидно, предполагалось, что именно с таким настроением будущий супруг должен переходить от просто свободы к осмысленной необходимости.

В отделе для невест было повеселее: все же, как ни крути, женщины во все времена извлекали больше положительных эмоций из мероприятия под названием «свадьба». Здесь все было белое, с цветами и кружевами. И даже двух или трех фасонов. Впрочем, у Ирины с Валентином тогда денег было негусто, поэтому мама Риты, которая была тогда директором Дома моделей, сшила ей свадебное платье, точнее, не платье, а длинную юбку и блузку, что было гораздо практичнее: блузку Ирина еще несколько лет надевала в торжественных случаях, но уже с черной юбкой. А вот фата была из магазина – красивая, почти до пола, двухслойная, с ободком из мелких белых цветочков. Шикарная был фата. Ирина хрнила ее для дочери, но теперь уж не пригодится – плохая примета, раз родители расстались. «Найду при случае – выброшу», – подумала Ирина. Куда бы выбросить воспоминания?.. А вот Ритке, помнится, ее жених купил «настоящее» платье, дорогое и шикарное, и Ритка была неподражаема!

Занятая своими мыслями, Ирина ходила между манекенами, улыбалась, задумчиво трогая платья. Из этого состояния ее вывела продавщица с вечным «Вам помочь?». «Мне не мешать», – всегда хотелось ответить Ирине, но вместо этого она вежливо улыбалась, кивала и послушно смотрела то, что ей предлагали.

– Да, давайте померяем вот это и это, – решилась Ирина. – Размер сорок шестой.

Продавщица проволокла блестящий и шуршащий ворох в сторону примерочной. Туда же со вздохом потащилась и Юлька. А Ирина с чувством выполненного долга в свою очередь устроилась на диванчике, вздохнула, вытянув уставшие ноги, и стала смотреть в окно, за которым все шли женщины с цветами и дети – наверное, со второй смены, а солнце уже уходило за крышу соседнего дома…

В первом платье Юлька была похожа на Наташу Ростову на первом балу: струящийся от лифа силуэт, открытые плечи, трогательная шея и ключицы в овальном вырезе. К платью прилагались диадема и перчатки выше локтя. Юлька смотрела на мать укоризненно. В ней не было ни грамма от любимой героини графа Толстого, скорее уж, от Пеппи Длинный Чулок, так что платье не подходило совершенно.

Еще десять минут шуршаний, колыхания занавесок примерочной, ойканий и тяжких вздохов… Солнце село окончательно, сразу стало сумеречно и зябко, как бывает только осенью. В торговом зале включили свет, и, когда продавщица с довольным видом отдернула шторки примерочной, Ирина ахнула. В центре небольшого подиума, в полусфере зеркал, стояла… нет, не ее своенравная и смешливая дочь. Это была незнакомая красавица, царственная и уверенная, сияющая красотой и великолепием. Белоснежное платье с пышной юбкой и узким расшитым корсажем сидело на ней как влитое, как единственно возможное. Оно торжествовало и покоряло, это было платье-заговор против мужчин, платье-месть за все неудачи, платье-триумф. Из под длинной мерцающей фаты с вуалью до половины лица Юлька смотрела загадочно и странно, немного печально, как будто уже издалека.

Даже довольная продавщица как будто что-то поняла и отступила молча. Ирина подошла к дочери, повернула ее к зеркалам, где немедленно отразились три красавицы в сказочных платьях. Ирина и Юлька встретились глазами в зеркале, и Ирина увидела, что Юлька плачет – только слезы не проливаются, а стоят в глазах и тоже мерцают, как мерцают стразы на платье. Ирина почувствовала, что у нее тоже подступает ком к горлу. Дурацкий спектакль, и как не вовремя!