Тем временем выражение лица графини продолжало оставаться суровым. Она все так же испытующе смотрела на Арабеллу, которая, похоже, оставалась в счастливом неведении относительно напряженной атмосферы в комнате, а также того, что графиня раздражается все больше и больше.

Доктор Фентон взглянул на Джиллиану, и она поняла, что вскоре станет объектом пространной и углубленной лекции о шокирующем отсутствии манер у Арабеллы.

В конце концов, ее главной обязанностью было сделать Арабеллу презентабельной.

Джиллиана уже приготовила слова в свою защиту, хотя они звучали неубедительно даже для нее самой: «Она же, в сущности, не делала ничего плохого. Просто смотрела на графиню».

Однако Джиллиане нетрудно было представить реакцию доктора Фентона: «Целых пять минут?»

У Арабеллы и впрямь был такой вид, словно ей хотелось взять свой дневник и начать делать записи о цвете лица графини. Или, упаси Боже, попросить графиню открыть рот, чтобы осмотреть ее зубы.

Джиллиана переводила взгляд с Арабеллы на доктора Фентона и каким-то образом случайно посмотрела на графа. Он ни в малейшей степени не находил ситуацию забавной. Пожалуй, у него был такой вид, словно он вообще никогда не улыбается, и даже мысль о веселье ни разу в жизни не приходила ему в голову.

Отвечая на его взгляд, Джиллиана пришла в некоторое замешательство, опасаясь, как бы он не прочитал ее мысли. Однако ей удалось слегка склонить голову, чтобы выглядеть так же надменно, как и он.

Получалось, что в то время как Арабелла вела себя невежливо, глядя на графиню без единого слова, то же самое граф делал с ней. А кто призовет его к ответу за такое поведение?

Доктор Фентон прокашлялся.

Джиллиана, сделав шаг, встала прямо за Арабеллой и легонько ткнула ее в спину пальцем. Обычно такого физического проявления ее нетерпения оказывалось достаточно, чтобы привлечь внимание Арабеллы. Но только не сегодня. Джиллиана взглянула на доктора Фентона, чье лицо краснело все больше и больше по мере того, как шли секунда за секундой.

Неужели Господь не дал Арабелле разума, которым наделил даже козу?

Графиня дважды постучала тростью по узорчатому ковру, и этот звук прозвучал неожиданно громко и отчетливо в неестественной тишине.

Джиллиана наклонилась ближе к Арабелле и прошептала, надеясь, что будет услышана:

– Арабелла, ты устраиваешь сцену. Скажи что-нибудь вежливое.

Арабелла лишь слегка повернула голову. Ее взгляд встретился со взглядом Джиллианы, и раздраженное выражение пробежало по ее лицу.

– Почему я не могу воспользоваться ситуацией, чтобы совершенствовать свою способность наблюдать, Джиллиана? Эта женщина может стать жертвой апоплексии. Об этом говорит цвет ее лица. Подозреваю, что она употребляет чересчур много сыра и мяса. Ей пошли бы на пользу несколько стаканов эля по вечерам. И, может быть, вина в качестве утреннего тонизирующего. Недельный курс слабительного тоже был бы нелишним.

Слабительного? О Боже!

– Юная леди, вы умеете разливать чай? – спросила графиня.

Арабелла заморгала.

– Что?

Графиня подняла трость и ткнула ею в сторону Арабеллы.

– Вы способны только говорить о личных делах на людях или можете вести себя, как подобает женщине с хорошими манерами?

Арабелла промолчала.

– Итак?

– Арабелла обучена хорошим манерам, ваше сиятельство, – объяснила Джиллиана, становясь рядом с Арабеллой. – Просто порой она забывает о них, настолько ее занимает медицина.

Графиня указала своей тростью на ближайшую софу:

– Сядьте.

Джиллиана послушалась без колебаний, Арабелла же замешкалась. Джиллиана вздохнула, сдержала замечание и потянула девушку за рукав.

Графиня села на диван напротив, а граф с доктором Фентоном расположились по соседству в креслах.

Как только все уселись, дверь открылась, словно графиня послала какой-то тайный сигнал. Вошел лакей, едва ли не сгибающийся под тяжестью массивного серебряного сервиза.

Арабелла бросила на Джиллиану взгляд – не отчаянный, а раздраженный.

– Воспользуйся своим здравомыслием, – шепнула ей Джиллиана. – Если ты можешь зашить рану, го наверняка сможешь налить чашку чаю.

Если бы ее слова были хоть отдаленно пророческими! Но Арабелла в очередной раз доказала свое полное неумение и нежелание расположить к себе окружающих. Она не вела светской беседы. Лишь спросила графиню, графа и своего отца, какой они желают чай, и больше вообще не разговаривала.

Джиллиану она даже не потрудилась спросить. Не говоря ни слова, просто вручила ей блюдце и полную чашку с переливающимся через край чаем.

Джиллиана поблагодарила ее и поудобнее расположилась в уголке дивана, впервые порадовавшись, что она не на месте Арабеллы, а значит, не является объектом испытующего взгляда графини.

Было слишком очевидно, что Арабелла не проходит свою первую проверку. В комнате царила атмосфера неловкости, молчание было настолько тягостным, что Джиллиана готова была на что угодно, лишь бы сбежать отсюда.

– Вы научитесь всему, что вам необходимо знать, – неожиданно сказал граф. – Все, что вам нужно, – это немного практики.

– Не имею ни малейшего желания практиковаться в чем бы то ни было, – отрезала Арабелла. – Я бы предпочла проводить время, служа человечеству.

– Что ж, – вмешалась Джиллиана, – думай об этом как о служении человечеству. Его небольшой части.

Она вовсе не хотела, чтобы это замечание прозвучало насмешливо. Просто она знала, как воззвать к смещенному чувству логики Арабеллы. Неожиданная улыбка графа удивила ее, как и стремительный уход графини. Женщина встала, взглянула на Арабеллу, словно хотела сказать что-то особенно язвительное, но передумала и направилась к двери, не сказав больше никому ни слова – ни своему сыну, ни доктору, ни тем более Арабелле, которая, казалось, испытала некоторое облегчение с уходом графини.

Арабелла повернулась к Джиллиане:

– Могу я теперь вернуться в свою комнату?

Граф встал.

– А что вы скажете насчет небольшой экскурсии по Роузмуру, Арабелла? Думаю, особенно вас заинтересует библиотека.

Джиллиана послала ему благодарный взгляд. Арабелла же даже не посмотрела в его сторону.

– Я бы предпочла вернуться в свою комнату, ваше сиятельство, – сказала она.

– В таком случае могу я проводить вас?

– Нет необходимости, – ответила Арабелла – Едва ли я заблужусь.

К чести графа, он лишь слегка поклонился в ответ. Если слова Арабеллы и вызвали его раздражение, он этого не показал.

Джиллиана поднялась и направилась к двери, чтобы сопровождать Арабеллу, но та не стала ее ждать, а просто вышла из комнаты с надменностью графини.

Должна ли она пойти за ней? Или ей следует остаться?

Граф протянул руку, останавливая ее жестом. Джиллиана была уверена, что он не собирался дотрагиваться до нее, потому что убрал руку в тоже мгновение, как его пальцы коснулись ее кожи под кружевом на запястье. Она была уверена, что этот жест предполагался не успокаивающим или даже интимным, а скорее высокомерным.

Граф не хотел, чтобы этот момент оказался сколько-нибудь значимым, но он оказался именно таким. Джиллиана замерла на месте or его прикосновения. Он не проронил ни слова, и на его лице она ничего не могла прочесть, кроме едва заметного удивления.

Ей захотелось, чтобы он коснулся ее снова, прижался пальцами к тому месту на руке, где кожа была особенно чувствительной. Или, быть может, обхватил пальцами ее запястье, сделав своей пленницей. Как будто сейчас она могла уйти.

Неужели ее жизнь рухнула окончательно?

– Могу я поговорить с тобой, Джиллиана?

Она повернулась к доктору Фентону:

– Конечно, сэр.

Джиллиана оставила графа у двери, умудрившись пересечь комнату, ни разу не взглянув на него. Но он тем не менее оставался там. Она чувствовала, что он смотрит на нее, ощущала его взгляд между лопатками и на обнаженной шее, на затылке, где волосы были подняты вверх и заколоты черепаховым гребнем.

Сев на диван лицом к доктору Фентону, Джиллиана молила Бога послать ей хладнокровие и самообладание. Если иначе нельзя, то пусть нахлынут воспоминания. Пусть она вспомнит те два дня страха в Эдинбурге, когда она, беременная, была покинута и напугана.

Граф замешкался, и в какой-то момент Джиллиане показалось, что он останется в комнате и будет слушать слова доктора Фентона. Но вот он вошел и закрыл за собой дверь, подарив ей чувство облегчения.

Как только они остались одни, Джиллиана переключила внимание на своего работодателя.

Она стиснула руки и приказала себе не выдавать никаких эмоций. Ни досада, ни раздражение, ни гнев не должны отразиться у нее на лице.

– Арабелла, похоже, не склонна принять на себя роль графини.

Поскольку именно это она и говорила ему последние две недели, сейчас Джиллиана промолчала.

– Она должна осознать, что это для нее огромное благо, выпадающее на долю далеко не каждой женщины.

Джиллиана начинала раздражаться, и раздражение было определенно предпочтительнее страха.

– Всякий раз, когда я говорю с Арабеллой о ее манерах, доктор Фентон, она меня попросту не слушает. Что я могу сделать?

– Я не прошу тебя относиться к ней как к сестре, Джиллиана. Я знаю, что это невозможно. Но я бы не хотел, чтобы ей было стыдно за свое поведение.

Джиллиана сомневалась, что такое возможно. Арабелла была настолько далека от окружающего мира, что вряд ли замечала, когда идет дождь, когда снег, а когда, напротив, стоит прекрасный день. Ни на что, не входящее в узкий круг интересов Арабеллы, она просто не обращала внимания.

– Боюсь, графиня осталась недовольна Арабеллой, – продолжал доктор Фентон. – Крайне важно как можно скорее устранить все недостатки моей дочери, Джиллиана.

Что она могла на это сказать? Было слишком очевидно, что Арабелла не готова к той роли, которую должна принять на себя, и вообще ей нет до этого никакого дела.