– Но почему? Почему кто-то желает твоей смерти?

– Если бы я это знал, то знал бы и кто это делает, – отозвался он. – Так кого ты хочешь в качестве дуэньи? Скажи, и я пошлю за ней. Только, умоляю, не Арабеллу.

– О ней я и не думала, – призналась Джиллиана. – Хотя находиться у постели больного для нее огромное счастье. – Чуть помолчав, Джиллиана извинилась: – Прости, я не должна была говорить то, что сказала. Арабелла превосходно лечит больных и получает от этого огромное удовольствие. Ее надо хвалить, а не осуждать.

– Кто, по твоему мнению, подойдет мне, Джиллиана?

Некоторое время они просто смотрели друг на друга.

– Ты считаешь, что Арабелла мне не подходит? Тогда кого мне следует выбрать?

Возможно, из-за слабости, которую Джиллиана чувствовала, или потому что ей все еще было ужасно больно, но ответ сам собой легко слетел с ее губ:

– Кого-то теплого, кто не боится показывать свои чувства, свою любовь. Того, кто будет прогонять твою холодность, которая время от времени проявляется. Того, кто будет тебя смешить, кто будет обращать твое внимание на абсурдность некоторых вещей. Того, кто осмелится заставить тебя быть более человечным.

Джиллиана видела, что разозлила Гранта. Улыбка его теперь была натянутой, а подбородок казался высеченным из гранита. Он не отвел от нее взгляда, и глаза сверлили ее даже сквозь простыню.

– Ты сам спросил, – напомнила она ему. – И нечего смотреть на меня этим своим аристократическим взглядом. Я не боюсь тебя, Грант.

Он удивил ее тем, что улыбался.

– Значит, у меня аристократический взгляд? Если так, то я об этом не знал. Большую часть времени я просто погружен в свои мысли, не задумываясь над тем, каким мое лицо видится другим.

– О, ты очень красивый, но очень отчужденный. Суровый и холодный, как будто каждую минуту отчетливо сознаешь, кто ты есть, и хочешь напомнить об этом другим.

– Имеются ли у меня еще какие-то недостатки, которые вы бы хотели во мне исправить, мисс Камерон?

Значит, она оскорбила его или разозлила. Но в любом случае это лучше, чем его заботливое пребывание у ее постели.

Джиллиана всего лишь покачала головой. Но Грант внезапно встал и ушел. Просто закрыл за собой дверь с легким щелчком замка. Она осталась одна, глядя на закрытую дверь и жалея, что не может окликнуть его и попросить вернуться.


Он вовсе не холодный, черт побери! И не настолько поглощен тем, что он граф, чтобы забыть, что он человек. И он вполне способен и на шутки, и на смех, и на проявление чувств.

Почему она считает его недостаточно человечным? Он никогда не вел себя так по отношению к ней. Но наверное, следовало бы, если не по какой-то другой причине, то хотя бы из добрых побуждений. Ведь совершенно очевидно, что кто-то хочет его смерти. Так зачем же поощрять какие-то ее чувства к нему, когда он в любой момент может умереть?

Неужели он хочет, чтобы она скорбела по нему, и что он за беспринципный, несчастный ублюдок, если вообще задается этим вопросом? Черт побери! Нет, он не хочет, чтобы Джиллиана скорбела по нему, – он не хочет умирать! Долгая и счастливая жизнь внезапно стала желанной наградой, которая оказалась для него вне пределов досягаемости, и его злило, что он не знает, сможет ли до нее дотянуться.

Грант вошел в свою лабораторию и застал там Лоренцо, удобно расположившегося в кресле.

– Чем я заслужил этот сердитый взгляд, мой друг? Мисс Камерон жаловалась на мой уход? Поэтому у тебя такой свирепый вид?

– Я не злюсь на что-то конкретное, просто раздражен.

– Не прелестная ли мисс Камерон – причина твоего раздражения?

Лоренцо – его лучший, самый близкий друг, но есть некоторые вещи, которыми Грант не делится даже с ним, тем более своими чувствами к Джиллиане.

– Женщины не стоят усилий, затраченных на то, чтобы выносить их присутствие, – только и сказал он.

– Напротив, мой друг. Женщины – то единственное, что стоит затраченных усилий. Если ты этого еще не понял, мне тебя искренне жаль. Пусть ты граф, но ты воистину бедный человек.

– Почему, черт побери, все только и делают, что напоминают мне о моем титуле?

– Потому что ты сам напоминаешь всем о нем. Тем, как ты держишься, как говоришь и даже как смотришь. По-моему, ты стал больше графом с тех пор, как вернулся в Шотландию, чем когда был в Италии.

– На мне лежит огромная ответственность и масса обязательств, Лоренцо Особенно сейчас.

– Я понимаю твое горе, мой друг. Нелегко терять тех, кого любишь. Но ты не почтишь их память и не утешишься, если сделаешь себя несчастным. Уверен, твои братья не хотели бы, чтобы ты перестал чувствовать.

Последнее, что Грант желал обсуждать, так это свои чувства. Они и без того кружили вокруг него, затягивали в свои водоворот, грозя утопить разум.

– Как тебе здешняя кухня, сносна? – спросил он.

– Более чем. Тот, кто строил этот твой Дворец удовольствии, не был экономным. Глаза твоей новой кухарки загорелись, когда она увидела место, где ей придется работать. Мне думается, она будет просто счастлива никогда не покидать этого места.

– А как испытуемые?

– Ну и странное же задание ты мне дал, мой друг. Не могу дождаться, когда расскажу Элизе, что мне было поручено наловить мышей.

– Лучше пусть пожертвует жизнью мышь, чем человек, – сказал Грант.

– Есть целый ряд людей, работающих у тебя, которые добровольно согласились бы на роль испытуемых. Несмотря на твой характер, Грант, люди тебе очень преданы.

– Во мне есть что-то такое, что заставляет высказывать по поводу моего характера? Или просто сегодня такой день?

– Как я понимаю, мисс Камерон тоже что-то говорила тебе об этом? – спросил Лоренцо.

– Говорила.

– А тебе такие замечания не по вкусу?

– Что ты видишь в этом такого забавного, Лоренцо? По-твоему, она сделала то, что заслуживает одобрения?

– Думаю, что она не боится тебя. А ведь даже в Италии было много женщин, которых отпугивал твой хмурый вид.

– В последнее время у меня было мало поводов для улыбок.

– Видимо, ты уже забыл, как это делается. Возможно, мисс Камерон напомнит тебе. Вначале я был против этой твоей идеи, – признался Лоренцо. – Но теперь мне кажется, что это будет хорошо для вас обоих.

Грант непонимающе посмотрел на друга:

– Какой идеи?

– Оставить ее здесь, у тебя.

– Но это же для ее зашиты.

Лоренцо улыбнулся и встал.

– Дело вовсе не в мисс Камерон. И не в том, что мы здесь вместе. Тут нечто гораздо более важное, Лоренцо. Сами наши жизни.

– Жизнь непредсказуема, Грант, – возразил Лоренцо. – Никогда не знаешь, что принесет тебе следующий день. Ах, но если предстоящая ночь сулит тебе наслаждение, почему это должно кого-то волновать?

– Я не такой любитель наслаждений, как ты, Лоренцо.

– Жаль. Ведь тогда твоя жизнь была бы намного приятнее, мой друг. Не спорю, тебе надо быть осторожным, Грант, но было бы глупо не воспользоваться обстоятельствами к своему удовольствию.

Лоренцо улыбнулся Майклу, вошедшему в комнату, и направился к двери.

– Я сделаю все, что в моих силах, дабы не подпускать волков к твоей двери, Грант, а тебе тем временем советую воспользоваться обстоятельствами. Развейся немного. Получи удовольствие.

Грант подождал, пока не услышал звук шагов по мраморному полу. Он знал здание как свои пять пальцев, поэтому мог точно сказать, когда Лоренцо достиг ротонды и подошел к входной двери.

Только тогда Грант повернулся к Майклу:

– Ты приобрел все указанное в моем списке?

Майкл слегка поклонился.

– Да, ваше сиятельство. Все находится в повозке у дверей.

– Проследи за разгрузкой, – распорядился Грант. – И пришли одну из служанок, пусть она приготовит комнату напротив ротонды. Я буду спать там.

Майкл снова поклонился и вышел, не нуждаясь в дальнейших инструкциях.

Воспользоваться обстоятельствами? Получать удовольствие? Лоренцо что, рехнулся? Джиллиана полагается на него не только в защите ее репутации, но и ее жизни.

О каком удовольствии сейчас можно думать? Ведь Джиллиана могла умереть. Без нее мир стал бы куда менее приятным местом – хотя он ей этого никогда не говорил. Как и того, какое огромное удовольствие получает от их бесед. Грант привык к ее присутствию, явно оживляющему его дом. Джиллиана пробыла здесь всего месяц, а уже изменила его жизнь.

Он часто проходил через рощу, где она любила гулять по утрам, и стоял под одним старым дубом, положив ладонь на ствол, как – он видел это пару раз – делала она. Словно общалась с деревом или ощущала биение жизни под своей ладонью.

Грант ловил себя на том, что, стоя на веранде, идущей вдоль бального зала, окидывает взглядом весь Роузмур и размышляет, что видит она, когда смотрит на такой привычный для него пейзаж.

Он обнаружил, что прекрасно помнит, когда и что Джиллиана сказала, и снова и снова проигрывает в уме обрывки их разговоров. Никогда прежде такого с ним не происходило.

Наслаждаться обстоятельствами? Он был бы просто идиомом, если бы позволил себе хотя бы задуматься над этой идеей.

Он не мог забыть, как она сидела, болезненно-бледная, в кровати, прислонившись спиной к подушкам. Ее вид пробудил в нем инстинкт защитника, которому прежде он не придавал значения. Ему хотелось нежно уложить Джиллиану в постель, накрыть ее простыней и одеялом и удостовериться, что ей тепло. Хотелось забрать гребень у нее из руки, чтобы она не целилась им в него, а потом побыть в роли ее горничной. Он бы аккуратно расчесал ей волосы, нежно убирая их с лица.

Он мог бы смотреть на ее лицо часами, наслаждаясь его чистотой, впитывая синеву глаз. Ему хотелось провести ладонью по этой нежной коже…

Он не влюблен. Он просто безумен. Или одержим похотью.

Грант проработал в лаборатории несколько часов, досадуя на то, что впервые обращает внимание на время. Ему хотелось проверить, как там Джиллиана, но он оттягивал этот момент, словно приберегая его в награду за свою увлеченность работой. Еще несколько записей, несколько составляющих опыта – и он позволит себе навестить ее.