– Мы можем добавить кое-что. – Ривз взглянула на часы. – У нас еще уйма времени.

– И зачем? С какой целью? – удивилась Эди, и даже ей самой собственный голос показался слишком резким.

– Ну как… – замялась Ривз. – Ведь герцог вернулся домой, и, я уверена, ему приятно будет видеть напротив себя… когда он так долго отсутствовал, хм… – Наткнувшись на взгляд Эди в зеркале, она вздохнула и сдалась: – Хорошо, я принесу коричневое.

Ривз исчезла в гардеробной, а Эди опять вернулась к своему отражению в зеркале и пробормотала, поглаживая корсет, чуть приподнявший ее маленькую грудь.

– Непременно. Я ничего не подкладывала в корсет с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.

Девушка до Саратоги охотно пользовалась этими маленькими ухищрениями, чтобы грудь казалась более пышной, подкрашивала вишневым соком щеки и губы и мечтала, что некий джентльмен с другого конца Мэдисон-авеню обратит на нее внимание и, возможно, даже влюбится. Саратога убила все романтические мечты и девичьи грезы, задушила все желания до того, как она успела понять, что это такое.

Сейчас уже поздно… Но так ли это?

Эди прикусила губу, разглядывая свое отражение и мысленно представляя лицо Стюарта, глаза, призывающие ее познать блаженство ласк и поцелуев.

Чего она хочет?

На этот вопрос еще неделю назад ответить было бы просто. Она сказала бы, что не хочет никаких перемен, ее вполне устраивает та жизнь, которую ведет. И ни у кого не стала бы спрашивать, не упустила ничего.

В голове звучал его голос, который уверял, что она страстная. Разве она страстная?

Безусловно, с его возвращением покой ее был нарушен. Если страсть – это постоянное пребывание в подвешенном состоянии, нечто среднее между страхом и волнением, то тогда Стюарт прав. Если страсть – бесконечный круговорот одних и тех же мыслей, возбуждение и все тот же страх, тогда да, она, видимо, страстная натура. Если он мог сотворить такой хаос в ее душе за неделю, что будет дальше, если она останется с ним? Размышляя, она представляла его лицо. Черты его стали более четкими, чем тогда, когда она впервые увидела его на балу. Да, он возмужал и явно отягощен заботами, но все равно и сейчас необычайно красив, стоит только взглянуть в эти проникновенные серебристо-серые глаза. У этого мужчины, как он сам признался, было много женщин, и он знал, почему персик так эротичен и какие слова надо сказать, чтобы заставить затрепетать девичье сердце. Сколько, интересно, сердец он заставил так трепетать? Наверное, не счесть…

Учитывая, что они женаты, какое это имеет значение? Вопрос в другом: разве может такой мужчина, как Стюарт, жить с такой женщиной, как она, и действительно хотеть ее, любить и быть верным?

Господи, да она впадает в романтическое настроение быстрее, чем восемнадцатилетняя девушка.

Это то, чего она хочет? Чувствовать себя такой, какой была тогда? Такой, какой она могла бы быть, если бы не было Саратоги? Забыть об этом происшествии, как будто его никогда не было? Но возможно ли такое?

Эди в смятении прижала ладони к пылающим щекам. Где та самоуверенная герцогиня, которая вела огромное хозяйство в течение пяти лет, воспитывала младшую сестру, занималась благотворительностью и устраивала в своем доме самые популярные вечера во время лондонского сезона? Она думала, что стала уверенной и независимой, но сейчас поняла, что всего лишь поместила себя в безопасный кокон, где ничто не могло поколебать ее уверенности, подвергнуть сомнению убеждения или покуситься на ее независимость.

Ни одному мужчине не удалось подчинить ее, унизить или завоевать. Это правда. Но ни один мужчина и не целовал ее так нежно, заставляя сердце петь от счастья.

Прижав кончики пальцев к губам, Эди продолжала смотреть на свое отражение. Ей не стоит задумываться о будущем. Пока она не поцеловала герцога, и у нее еще есть пять дней до того, как решение будет принято. А сейчас все, чего ей хотелось, это просто быть женщиной и наслаждаться этим. А он? Что ж, пусть продолжает добиваться ее поцелуя…

Горничная вернулась из гардеробной, и Эди обернулась.

– Я передумала, Ривз. Принесите синее платье.

Ривз – обычно чем-то недовольная типичная первая горничная леди – на сей раз довольно хмыкнула и украдкой улыбнулась.

– Я завью ваши волосы щипцами и подниму наверх, хорошо? Как будто морской бриз растрепал кудри.

– О, прекрасно, – отозвалась Эди вслед горничной, которая поспешила в гардеробную. – Но ничего подкладывать в корсет не буду…

Эди взглянула на свое отражение и убрала несколько завитков со лба.

– Не стоит заходить так далеко.

Глава 17

Когда Эди спустилась в гостиную, Стюарт в полном одиночестве потягивал херес и рассматривал акварели, сделанные Джоанной утром во время пикника.

Услышав ее шаги, он поднял голову и улыбнулся.

– Вы великолепны, дорогая!

Остановившись в дверях, она наклонила голову, позволив себе согласиться, и улыбнулась, указывая на синий шелк:

– Это все Ривз. Она сказала, что герцог, вернувшийся с диких просторов Африки, должен видеть за столом напротив жену в красивом платье.

Он рассмеялся.

– Я все сердцем за. Мы должны повысить этой женщине жалованье.

Вдруг что-то щелкнуло у нее в голове, и она, прищурившись, взглянула на него.

– Случайно, не вы внушили ей эту мысль?

– Я? Вы о прелестном платье с глубоким декольте? – Он улыбнулся. – Нет, но это именно то, чего я втайне желал. Боюсь только, это декольте способно нарушить мое спокойствие.

– Неужели Ривз додумалась до этого сама? – Она опалила его быстрым взглядом зеленых глаз. – Она даже предлагала мне пуш-ап.

– Неужели? – Он сделал глоток хереса и повернулся к ней. – Зачем?

– Чтобы соблазнить вас, разумеется.

Его взгляд скользнул вниз, затем поднялся вверх.

– Вам не нужны никакие ухищрения, Эди.

– Что ж, я сказала ей то же самое. – Она указала на стол и решила перевести разговор в более нейтральное русло. – Я вижу, вас заинтересовали акварели Джоанны?

Стюарт будто не заметил, что она сменила тему.

– Если вы хотите соблазнить меня, то я могу предложить вам более эффективный способ, чем разные подкладки для увеличения бюста.

Легкая дрожь пробежала по ее телу – вверх от кончиков пальцев ног к низу живота и дальше по спине к шее. Боже, какое томительное ощущение! Она удивилась, но страха не испытала: казалось, тысячи бабочек порхают в животе, – и, абсолютно выбитая из колеи, отчаянно соображала, что бы такое ответить.

– Не стоит меня поддразнивать.

Он улыбнулся.

– Это мне решать, не вам.

Она подумала над его словами и возразила:

– Уверена, не все мужчины согласились бы с вами.

Его улыбка угасла.

– Тогда они не мужчины, а неотесанные мужланы.

Посмотрев ему в глаза, Эди увидела там такую нежность, что вдруг захотелось разрыдаться, но она усилием воли сдержалась. Какой абсурд, рыдать в такой момент!

– Да, согласна.

Он шумно втянул воздух и кивнул на стакан в своей руке.

– Я пью херес. А что предложить вам? Хотите херес?

Она обрадовалась, что он сменил тему, и была не прочь сделать пару глотков спиртного, чувствуя, что и то и другое ей сейчас необходимо.

– Да, спасибо.

Пока он наливал вино, она просматривала рисунки Джоанны.

– У вашей сестры талант, – заметил Стюарт, протягивая ей бокал.

– Да, определенно. Вы видели, как она нарисовала вашу бабочку?

– Конечно. Я думаю, сейчас она готова показать мне все свои рисунки. Мне было бы интересно посмотреть, как она изобразит тот кусок топляка, который мы привезли с пикника.

– Я уверена: это будет что-то замечательное. – Эди улыбнулась. – Конечно, во мне говорит гордость за сестру, но…

– Нет, – перебил он ее, – я думаю, вы говорите как весьма проницательный критик.

Они оба рассмеялись и вернулись к акварелям Джоанны.

– Уиллоубенк прекрасное место для постижения основ искусства. Не сомневаюсь, что вы выбрали школу именно по этой причине. Она непременно должна поступить туда.

Эди рассматривала один из рисунков – ничего, кроме изысканных линий песка и травы, и косой угол неба.

– Она не хочет ехать.

– Но ей это просто необходимо. Если бы не мое появление, она бы уехала.

– Нет, она просто придумала бы другую отговорку, – вздохнула Эди. – Правда в том, что и я не хотела ее отправлять. Возможно, я слишком долго тянула с этим решением, но поймите: мы никогда в жизни не разлучались за исключением того месяца, что длилась помолвка, когда папа взял ее в Париж. И мне страшно подумать, что я не буду видеть ее каждый день. Если что-то случится…

– Уверяю вас, Эди, там не спустят с нее глаз…

– Да знаю я, знаю… И вы правы. В тот день, когда вы вернулись из Африки, мне удалось в конце концов взять себя в руки и отправить ее, но она выпрыгнула из поезда и вернулась домой. Господи, это было такое облегчение, что все опять откладывается и она еще побудет рядом со мной.

– Вы будете ужасно скучать по ней, не сомневаюсь, но ведь в школе существуют каникулы.

Пока он говорил, Эди поняла, что дело не только в том, что она будет скучать по Джоанне, но еще и в том, что ей придется остаться в Хайклифе в полном одиночестве, а это вовсе не просто для нее. Отсутствие Джоанны принесет в ее жизнь пустоту. Да, она независимая женщина, которая устраивает благотворительные базары, реконструирует поместья и разводит розы, но каждый день ей приходится обедать одной в герцогской столовой, а порой и устраивать пикники в заливе Уош для себя самой.

Конечно, сейчас все изменилось. Не важно, что произойдет в оставшиеся пять дней, она никогда больше не будет жить в Хайклифе одна: где-то еще – возможно, но не здесь.

– Я не знаю, хочу ли отпустить ее в Уиллоубенк, потому что неизвестно, где буду жить сама, а хотелось бы находиться неподалеку от нее. Пока мы не решим свои дела, я не думаю, что стоит оправлять ее в школу.