Их постоянным фаворитом по очевидным причинам был принц Уэльский. Кому, как не ему, думали леди, чьи родители так бесконечно глупы, и быть непременным участником скандалов. Берти всегда приписывали множество пикантных подробностей.

Вот и маркиз Трабридж, пока не обзавелся семьей и не превратился в скучающего обывателя, также являлся постоянным источником сплетен. Впрочем, его супруга все еще представляла интерес для дам высшего общества, и хотя шок от этого брака прошел, многие все еще находили забавным, что бывшая леди Федерстон в очередной раз связала свою жизнь с повесой. Разве ее ничему не научило первое замужество? Заверения, что целый год после свадьбы она была вполне счастлива с Трабриджем, обычно встречали с недоверчивым удивлением и предостерегали молоденьких девиц рассказами об охотниках за богатыми невестами, убеждая, что каждая разумная девушка должна держаться от них подальше.

И когда доходили до этой темы, разговоры непременно сходились на герцогине Маргрейв.

Каждый знал, что герцог женился на ней из-за денег.

Да и потом, что еще могло подвигнуть его на этот шаг?

Уж конечно, не ее красота, говорили леди, которые, безусловно, находили себя более привлекательными. С ее-то ростом, худощавой фигурой… и потом, эти неуправляемые рыжие волосы. И, мои дорогие, как вообще можно рассуждать о красоте при наличии веснушек?

И уж конечно, не ее положение в обществе могло привлечь взгляд герцога. Еще до приезда в Англию Эди Энн Джуэлл была маленькой-мисс-никто-из-ниоткуда. Ее дед сколотил состояние на торговле мукой, бобами и беконом на Калифорнийском побережье в годы «золотой лихорадки». И хотя ее отец преумножил фамильное состояние аж в четыре раза, с умом вкладывая деньги в бумаги на Уолл-стрит, этот факт не произвел большого впечатления на нью-йоркский бомонд. В довершение всего громкий скандал нанес непоправимый вред ее репутации, и шанс войти в высшее общество Нью-Йорка был навсегда потерян. Зато, приехав в Лондон, в первый же сезон – не без участия леди Федерстон – маленькая-мисс-никто благодаря своим американским миллионам захомутала самого блестящего холостяка в городе (хотя и обремененного кучей долгов).

Пресса по обе стороны Атлантики объявила, что это брак по любви, и, казалось, так и было, но менее чем через месяц после свадьбы, когда публичная демонстрация любви закончилась (если эта любовь вообще имела место), произошло нечто странное. Воспользовавшись приданым жены, герцог оплатил все долги, уехал в далекую Африку и до сих пор не вернулся.

Покинутая и одинокая герцогиня направила все свое внимание на благоустройство поместий Маргрейва. Слава богу, она имела компетентных управляющих и, что особенно важно, деньги, но все равно многие леди качали головами и тяжело вздыхали, сокрушаясь: «Вы только подумайте, какую ношу взвалила на себя эта молодая женщина».

Но было ли это для нее обязательным? Где это видано, чтобы герцогиня занималась такими делами, как обустройство поместий! Почтенные матроны обсуждали эту тему за сандвичами с огурцом на хлебе из муки грубого помола, в то время как девицы, напротив, пытались защитить герцогиню и возлагали вину на герцога Маргрейва: мол, сам уехал и оставил молодую жену на произвол судьбы. Если бы герцог оставался дома, а не путешествовал столь долго в Африке, герцогине не пришлось бы выполнять его обязанности. Представители старшего поколения обычно указывали на существование младшего брата герцога – Сесила, которому и надлежало заниматься делами поместья в отсутствие герцога, но который ничего не делал, кроме как отпускал едкие замечания по поводу невежества герцогини в том, как следовало бы поставить дело. Да и что вообще можно ожидать от американки?

Причина в воспитании, как подытожила дискуссию одна из дам, выражая недоумение относительно переустройства поместий. Перекапывать сады, вести бухгалтерские книги, переносить с места на место фонтаны, которые были воздвигнуты более века назад, – это не дело герцогини. А какие изменения претерпело внутреннее убранство дома? Газовое освещение, ванные комнаты и одному богу известно, что еще, – подобные нововведения могли только лишить дом его красоты, нарушить гармонию и внести хаос в этот налаженный веками быт. А бедные слуги? Не стоит ли подумать о них? – говорили между собой дамы. Что делать целыми днями горничным, если не станет ночных горшков, которые нужно чистить?

И что думает обо всем этом семья? Вдовствующая герцогиня (мать герцога) придерживалась прогрессивных взглядов, но даже она не могла одобрить столь радикальные начинания. С другой стороны, сестра герцога, леди Надин, говорила каждому, что ей нравятся перемены в герцогском доме. Ну разумеется, что еще можно было от нее ждать? Она из тех милых, легкомысленных барышень, которых никогда не занимало то, что делали другие. Сесил тем не менее, конечно, не одобрял происходящее, потому и неудивительно, что так много времени проводил в Шотландии.

Кое-кто поговаривал, что герцогиня особенно искусна в любовных утехах. Другие недоумевали, как такое возможно, чтобы женщина, взвалив на себя обязанности мужчины, еще была способна и наслаждаться ими. Но в одном все дамы были единогласны – герцогиню следует пожалеть, а не осуждать. Бедняжка, говорили они, – а их очевидная радость тонко скрывалась за притворной заботой, – вынуждена заполнять пустоту дней мужскими делами, так как ее муж в Кении и у нее даже нет детей, которые могли бы скрасить ее одиночество. Да, бедная, бедная герцогиня!

А сама герцогиня, когда слышала все эти сетования в свой адрес, лишь посмеивалась. Если бы они только знали правду!

Такой брак вполне ее удовлетворял, хотя был и не тем, который могли бы одобрить британцы, учитывая отсутствие наследника, и не тем, что пришелся бы по душе американцам, потому что не основывался на любви. И конечно, не о таком мечтала она в юности, но Саратога уничтожила все романтические мечтания, которые когда-то были ей присущи.

Достаточно лишь воспоминания об этом месте и о том, что там произошло, как тошнота подкатывала к горлу. Отвернувшись, чтобы Джоанна не могла видеть ее лица, Эди постаралась выбросить из головы события того горького дня, который навсегда изменил ее жизнь.

Подставив лицо солнечным лучам, которые омывали ее в открытой карете, она глубоко вдохнула свежий английский воздух, чтобы изгнать из памяти запах знойного дня в Саратоге и ощущение горячего потного дыхания Фредерика Ван Хозена на своем лице. Она старательно прислушивалась к стуку колес, дабы стереть звук собственных рыданий и тихое хихиканье нью-йоркского общества по поводу «этой бедняжки Эди Джуэлл».

Подобно птице феникс, восставшей из пепла, она сама сотворила для себя новую жизнь на обломках искореженной прошлой, и это помогло ей обрести себя. Она герцогиня без герцога, хозяйка без хозяина, инородный элемент в обществе. Да, все именно так, но ей нравилось такое положение. Ее теперешняя жизнь была вполне комфортной, безопасной и предсказуемой, как хорошо отлаженный механизм, и каждый аспект ее она могла контролировать.

Нет, все-таки не каждый, подумала Эди, беспокойно покосившись на свою пятнадцатилетнюю сестру, сидевшую сейчас напротив.

– Я все же не понимаю, почему мне следует поступить в школу, – будто подслушав ее мысли, сказала Джоанна, открыв рот в первый раз с того момента, как они отъехали от дома, и, возможно, в сто пятый с тех пор, как решение было принято. – Почему мне просто нельзя жить дома с тобой и миссис Симмонс, как было всегда?

Больше всего на свете Эди хотела бы этого: сестра еще не села в поезд, а она уже скучала по ней, – но знала, что будет плохо для них обеих, если она покажет свои истинные чувства. Именно поэтому Эди старалась демонстрировать полную индифферентность к доводам Джоанны.

– Я представить не могу, что бедной миссис Симмонс пришлось бы терпеть тебя дома еще целый год, – попыталась Эди отшутиться. – Ты довела бы ее до смерти.

– Причина не в этом. – Золотисто-карие глаза Джоанны в упор уставились на сестру. – Все дело в сигаретах. Господи, да знай я, что ты из-за этого можешь отослать меня в школу, никогда в жизни не сделала бы ничего подобного.

– А, значит, ты так ничего и не поняла, если рассматриваешь это как наказание?

Джоанна вспыхнула.

– Это неправда! Ты даже не представляешь, как я переживаю. Поверь, Эди, я ужасно переживаю.

– Так и должно быть, – вмешалась в разговор миссис Симмонс. – Сигареты? Фу! Гадкая привычка, которая совершенно не вяжется со статусом леди.

Джоанна оставила слова гувернантки без комментариев, потому что из долгого опыта знала: все ее угрозы тщетны, – и сфокусировала взгляд на сестре. Под соломенной шляпкой большие карие глаза девочки блестели от слез.

– Не могу поверить, что ты выгоняешь меня из дому!

Сердце Эди сжалось от боли в ответ на эти слова, хотя она прекрасно понимала, что сестра манипулирует ею. В любом другом жизненном вопросе она не сомневалась бы в принятом решении, убежденная в своей правоте, а не просто руководимая здравым смыслом, но младшая сестра была ее слабым местом.

Слава богу, миссис Симмонс обладала решимостью, которой так не хватало Эди, когда дело касалось Джоанны, тем более что в течение последнего года девушка стала совершенно неуправляемой. Много раз ей рекомендовали эту школу, и после инцидента с сигаретами Эди наконец сдалась, к ужасу сестры. Потребовалось целых четыре недели, чтобы сломить сопротивление Джоанны и уговорить ее согласиться с принятым решением. К счастью, пансион для девочек Уиллоубенк готов был принять сестру герцогини Маргрейв на следующий семестр. Если пришлось бы ждать дольше, Эди скорее всего не смогла бы выдержать ее сопротивление.

Джоанне нужна была эта школа. Она уже вступила в тот возраст, когда нуждалась в дисциплине и стимулах, которые дала бы ей эта перемена. И еще ей необходимо было обзавестись друзьями. Эди прекрасно это понимала, но также знала, что будет ужасно скучать по сестре, и уже сейчас чувствовала холод и тоску приближающегося одиночества.