А Чарлзу казалось, что он умер и попал в рай. Даже со Сьюзен он не испытывал ничего подобного, хотя опасался признаться себе в этом. Каждую ночь он отдавался экстазу и рождался вновь.

– Нам хватило всего года, чтобы привыкнуть друг к другу, – как-то заметил он, когда они отдыхали после бурных любовных игр. – Не слишком долго, верно?

– А по-моему, чересчур долго, – возразила Оливия, и Чарлз, откатившись, воззрился на нее.

– Что, по-твоему, было причиной таких разительных перемен?

Он взглянул в глаза жены и испуганно вжался в подушку: слишком непривычно было видеть то, что всегда страшило его. Она словно открыла врата своего сердца перед человеком, который боялся и не хотел этого. Чарлз поспешно отвел глаза и уставился в потолок.

– Думаю, я должен быть благодарен судьбе и не задавать слишком много вопросов.

Но Оливию на миг пронзило странное ощущение, что в глубине души он уже все знает, пусть и не желает этого.

Позже Чарлз действительно ни о чем не спрашивал и даже не удивлялся тому, что она вечно забывает, куда подевала счета или всякие домашние мелочи. Даже Джефф иногда терял терпение в подобных случаях, но жена неизменно находилась в прекрасном настроении и Чарлз не хотел его омрачать ненужными расспросами.

Оливия едва сдерживала слезы, когда все-таки пришлось уехать. У Джеффа кончились занятия, и они отправились в Кротон. Чарлз обещал приезжать по выходным и сдержал слово. Годовщина их свадьбы пришлась на воскресенье, и он решил остаться и на понедельник, чтобы как следует отпраздновать знаменательное событие. Отец искренне радовался, видя, как они счастливы. И даже Берти, подозрительно поглядывавшая на воспитанницу, немного смягчилась.

– Ты должна потребовать у мужа роскошный подарок, вроде большого нового дома, – шутливо советовала она, хотя обе знали, что Виктория должна унаследовать нью-йоркский особняк. Оливии достанется Хендерсон-Мэнор, хотя она слышать об этом не хотела.

Последний год отец постоянно болел, а исчезновение дочери буквально его подкосило. Но в последние дни ему стало значительно лучше: кашель прошел, настроение поднялось, и он даже велел открыть бутылку шампанского в честь годовщины свадьбы, а потом, как всегда, лег пораньше.

Джеффри спал в старой комнате Оливии, и ей было невероятно тяжело туда заходить. Видеть кровать, которую она столько лет делила с сестрой, было невыносимо. Она получила уже два письма от Виктории, отправленные на Пятую авеню, и знала, что та работает в полевом госпитале и ухаживает за умирающими. Должно быть, ей нелегко. Видимо, со стороны все кажется намного проще; только тот, кто побывал на войне и стал свидетелем суровой действительности, способен оценить труд сестры милосердия. Но, судя по письмам, Виктория была в своей стихии. И как бы Оливия ни скучала по ней, все же втайне сознавала, что рада отсутствию сестры, пусть и недолгому. Это давало возможность побыть еще немного с Чарлзом, и в эту ночь их ласки были особенно бурными.

Потом он заговорил об их печальном путешествии на «Аквитании», о своем тоскливом одиночестве и горьком разочаровании, и сердце Оливии сжалось от жалости и сочувствия. Пришлось сделать вид, что она все помнит. Только сейчас девушка в полной мере поняла, как были несчастны оба.

Он снова сжал ее в объятиях, но на этот раз все было по-другому. Сердца и души словно бы слились, они как бы стали единым целым, и после, лежа рядом со спящим Чарлзом, Оливия впервые ощутила себя замужней женщиной.

Он, кажется, тоже почувствовал перемены, потому что даже говорил с ней иначе. Их союз наконец-то стал не только физическим, но и духовным, и во вторник Чарлз с трудом оторвался от жены. Он не мог на нее наглядеться и, добравшись до Ньюберга, едва не повернул обратно. Вечером он написал ей письмо, в котором говорилось, как много она значит для него и как сильно он ее любит. Оливия долго плакала, читая драгоценные строчки. Жизнь никогда еще не была так прекрасна!

Они с Джеффри почти каждый день ездили кататься. Он неплохо держался в седле, и Оливия учила его прыгать через препятствия, хотя Чарлз постоянно тревожился, что мальчик упадет. Он не переставал удивляться, что Виктория уделяет столько внимания пасынку, хотя не так любит лошадей, как сестра, но она стала совсем другой за последние два месяца и, наверное, хочет подружиться с Джеффом. Она все больше напоминала ему Оливию – всем своим поведением и манерами.

Оливия, со своей стороны, старалась почаще «срывать злость» на муже и пасынке, подражая Виктории, но в отличие от сестры потом долго терзалась угрызениями совести и целый день старалась загладить свою вину добрыми словами и самоотверженными поступками. Говоря по правде, Джеффу мачеха нравилась. И хотя он по-прежнему тосковал по Оливии, все же старался проводить больше времени с той, кого считал Викторией. Он то и дело вспоминал о тете Олли, и было очевидно, что рана все еще свежа. Оливия мучилась сознанием того, что причиняет ребенку боль и ничего не может с этим поделать.

Чарлз должен был провести с ними последнюю неделю июня. За день до его приезда Оливия и Джефф, как всегда, отправились на прогулку. Они уже возвращались, когда она перепрыгнула через ручей и лошадь оступилась. Оливия едва не соскользнула на землю, но удержалась. Правда, кобылка немного захромала, и наездница спешилась, решив вести ее в поводу. Добравшись до конюшни, девушка осмотрела ногу лошади, и оказалось, что в подкове застрял камешек. Оливия схватила заостренную железную палочку, но животное, испугавшись резкого движения, заржало и метнулось в сторону, а палочка вонзилась в правую руку Оливии, как раз между пальцами. Из ранки брызнула кровь, и помощник конюха помчался за полотенцем, а Роберт, старший конюх, увел лошадь и сам занялся камешком. Джефф едва не плакал, пока Оливия держала ладонь под проточной водой.

– Наверное, нужна пара швов, мисс Виктория, – сочувственно заметил один из слуг, но девушка храбро отказалась и, немного ослабев от боли и вида крови, села на ящик, услужливо поднесенный Джеффом.

– Тебе плохо, Виктория? – испуганно спросил мальчик. Его чуть подташнивало, и он старался не смотреть на ее рану.

– Все в порядке, – заверила она, опуская голову пониже, чтобы прийти в себя. Конюх продолжал качать насос, и когда Оливия посчитала, что рана очистилась, протянула руку Джеффу, державшему полотенце, и позволила мальчику поиграть в доктора. Но он отчего-то уставился на ее ладонь и громко охнул. И весь его мир внезапно перевернулся. Она не вспомнила о родинке! И теперь он точно знает, кто перед ним!

– Тетя Олли, – прошептал мальчик, не в силах поверить увиденному. Мачеха и вправду изменилась, но он в жизни не предполагал, что они посмеют так надолго поменяться местами! – Где… – начал он, но тут к ним подошел Роберт.

– Ну как? – взволнованно осведомился он. – Позвать старого дока?

– Нет, все хорошо, – отказалась Оливия, боясь, что доктор тоже заметит родинку. Может, и ему известно, в чем дело, не говоря уже о Берти. Нет, она не посмеет никому показать рану.

– Ничего страшного, Роберт. Я просто испугалась.

– Хорошо еще, что палка не прошла насквозь, мисс Виктория, – заметил Роберт, качая головой – Перевяжите хорошенько, не то занесете заразу.

Джеффри последовал его совету, постаравшись скрыть примету от посторонних глаз, но, как только они остались наедине, широко заулыбался. Он не потерял свою Олли!

Оливия крепко прижала к себе мальчика. Она в жизни не видела, чтобы ребенок был так счастлив!

– Я же говорила, что никогда тебя не покину, – прошептала она.

– А папа знает? – смущенно спросил Джефф.

– Никто не знает, кроме тебя, милый. Только не говори никому. Поклянись, что сохранишь тайну.

– Обещаю, – серьезно ответил мальчик, и Оливия поняла, что он сдержит слово, хотя бы потому, что со всей страстью не желал возвращения мачехи. Не то чтобы она была злой и жестокой, просто равнодушной. И он платил ей тем же.

– Папа очень рассердится, когда узнает? – встревожился Джефф.

– Наверное, – вздохнула Оливия. Зачем лгать, она и без того обманула мальчика.

– И прогонит тебя?

– Вот этого не знаю. Нужно быть начеку и не выдать себя. Пока мы вместе и будем этому радоваться. Джефф, я не шучу: ни одна живая душа не должна об этом проведать.

Она умоляюще посмотрела на мальчика.

– Я не болтун, – с оскорбленным видом заверил Джеффри и, обняв тетку за талию, повел к дому.

Глава 26

Последнюю неделю июня Чарлз провел в Кротоне, с женой и Джеффом. Рана Оливии уже успела зажить, и Джефф крепко держал слово. Он ни словом не обмолвился о своем открытии и вел себя как обычно, ничем не давая знать, что владеет секретом. Несколько дней Оливия волновалась, что ее разоблачат, но постепенно успокоилась и все потекло по-прежнему. Отец прекрасно выглядел, Берти расстраивалась из-за скорой разлуки, а Доусонам не терпелось поскорее отправиться на побережье. Чарлз снял для них особнячок в Ньюпорте.

Как обычно, здесь отдыхали Гоулеты, Вандербильды в роскошных домах, скромно называемых «коттеджами», ежевечерне устраивались вечеринки, балы и концерты. К тому же и погода была чудесная. Джефф обожал плавать вместе с мачехой, и Чарлз был на седьмом небе от счастья.

Четвертого июля, в День независимости, они, стоя на причале, смотрели фейерверк. Дом, арендованный Чарлзом, оказался очень уютным, и, проведя с семьей весь июль, Доусон первого августа вернулся к работе. Правда, он неизменно приезжал по выходным, и Оливия уже с пятницы начинала сгорать от нетерпения. Она и Джефф прекрасно уживались вдвоем, и мальчик никогда, даже наедине, не проговорился и не назвал ее настоящим именем. В одиннадцать лет он уже был достаточно умен, чтобы понять: о некоторых вещах лучше вообще не упоминать.