Нелли рассмеялась. Типичная Жанна! С Жанной невозможно ходить вокруг да около. Она так просто не отстанет, ей сразу подавай суть дела.

– Никакого продолжения не будет, – заранее объявила Нелли.

– А жаль! – сказала Жанна.

16

Валентино Бриаторе в синем шерстяном свитере и светлых брюках уже ждал ее на остановке речного трамвая у палаццо Ка-Реццонико; улыбаясь во весь рот, он замахал ей рукой, как только вапоретто с резким толчком причалил к пристани. Нелли тоже помахала в ответ.

Он поймал ее врасплох, и если быть честной, то Нелли в этот момент была очень довольна, что ее поймали врасплох. Ей самой хотелось поскорее попасть в музей Сеттеченто[97], спрятавшийся за светлым мраморным фасадом палаццо Ка-Реццонико, и почему бы ей было не пойти туда с венецианским экскурсоводом, чтобы он поводил ее там и все показал!

Поговорив с кузиной, которая напоследок посоветовала ей не оставлять без внимания все, что предлагает жизнь, и тем более из-за какого-то хромого профессора, Нелли закончила разговор словами: «А это уж ты оставь на мое усмотрение!» Однако от Жанны не так-то просто было отделаться.

Услышав через несколько секунд новый звонок, Нелли, не дожевав, торопливо проглотила последний кусок своего трамеццино. Похоже, сегодня ей не дадут спокойно перекусить.

– Да, Жанна? Что еще? – раздраженно бросила она в трубку.

Трубка помолчала.

– Нелли? Это ты? – нерешительно спросил голос Валентино.

Уловив из услышанного только слово «Жанна», Валентино интуитивно почувствовал, что Нелли чем-то раздражена.

– Si! – ответила Нелли. – Извини, пожалуйста, я приняла тебя за другого человека.

– Нет, это я – все тот же Валентино, – объяснил Валентино.

А затем, воспользовавшись удобным моментом, уговорил Нелли встретиться.

– Ты в районе Доганы?[98] – спросил он. – Отлично! Я как раз по делам в палаццо Ка-Реццонико, это совсем близко от тебя. Приходи, и я покажу тебе картину Тьеполо «Пульчинелла на качелях», тебе понравится.

– Гм, – задумалась Нелли, – вообще-то, я…

– Вообще – что?

Так сразу ей не пришло в голову никакой отговорки.

– Ну, Нелли, приходи, не будь лягушкой! – Валентино придал своему голосу всю обольстительность, на какую был способен. – Один часик пожертвовать на венецианского приятеля. И на Тьеполо, Лонги и Каналетто. Ей-богу, это не так уж много. – Он негромко засмеялся. – Или мне за тобой прийти, моя догаресса?

– Не надо, оставайся, где есть, – с напускным ужасом воскликнула Нелли. – Догаресса сама придет.

Если бы не Валентино, Нелли наверняка не обратила бы внимания на это палаццо, расположенное в районе Дорсодуро на набережной Гранд-канала, около того места, где с ним соединяется канал Сан-Барнаба. И было бы очень обидно, если бы так случилось, ибо это палаццо, далеко не столь знаменитое, как Галерея Академии, оказалось настоящей жемчужиной, а Валентино – знающим гидом, который с должным энтузиазмом очень интересно рассказывал о выставленных здесь картинах восемнадцатого века.

Нелли долго простояла перед одной картиной Пьетро Лонги, на которой был изображен черный носорог (по словам Валентино, они тогда действительно водились). На картине перед деревянной загородкой собралась небольшая группа венецианских дам и кавалеров, вооруженных масками и веерами, которые так же увлеченно глазели на это животное, как сейчас Нелли.

– Пойдем дальше, – позвал Валентино. – Сейчас будет самое замечательное.

Они пришли в помещение, отгороженное толстыми веревками, табличка у входа предупреждала, что доступ в этот зал закрыт, так как здесь проводится реставрация фресок. В конце зала стояла высокая, до потолка, складная лестница, а на полу были разложены на подстилке принадлежности живописца.

Валентино бестрепетной рукой снял с подставки веревку, загораживающую вход, вошел в зал и кивнул Нелли, чтобы она шла за ним.

– Что ты делаешь? Ты с ума сошел? – возмущенным шепотом набросилась на него Нелли. – Тебе что – неприятностей захотелось?

На лице Валентино промелькнула странная улыбка.

– Ничего не будет. Можешь мне поверить. Я тут почти как дома.

Взяв Нелли за руку, он потянул ее за собой в зал.

– Позвольте вас познакомить: Элеонора Делакур, Джандоменико Тьеполо, сын знаменитого Джованни Баттисты Тьеполо и ныне мой любимый художник.

Он широким жестом обвел пространство зала.

Нелли нервно хихикнула, ожидая, что сейчас прибежит возмущенный дежурный и призовет их к порядку. Но ничего не случилось. Она огляделась вокруг.

Господствующим цветом здесь был белый. На каждой из четырех стен висело по картине Тьеполо. Нелли была знакома эта фамилия, но она не знала, что художниками были двое – отец и сын. Она с любопытством огляделась вокруг. За исключением четвертой стены, на которой висело изображение стоящей в профиль поджарой итальянской борзой коричневого окраса, с изящной мордой и выразительными глазами, на остальных можно было видеть затесавшихся в окружение светского венецианского общества хитроватых Пульчинелл в просторных белых одеждах с высокими стоячими колпаками на головах и в носатых масках.

На одной картине они стояли среди толпы, глядя оттуда на двух молодых циркачей, которые ходили перед публикой колесом, на другой они прощались с горбатым Пульчинеллой, который уходил, подхватив под руку свои пожитки. На четвертой Пульчинелла появлялся во главе группы дам и кавалеров в маскарадных костюмах, нахально лапая за грудь приплясывающую перед ним элегантную даму в длинном белом платье с висячими голубыми сережками.

– Нравится? – спросил Валентино. Его голос почему-то доносился откуда-то сверху. – Взгляни-ка наверх. На Пульчинеллу, качающегося на качелях.

Нелли запрокинула голову и увидела над собой голубое небо, словно проступившее в разрыве между зеленых древесных крон. В головокружительной вышине там, на веревке, протянутой между макушками, легкомысленно качался один из птицеликих Пульчинелл в белых одеждах, подзадориваемый со скалы, к которой была приставлена лестница собравшимися на ней сотоварищами.

Одного вида качающегося на качелях и вот-вот готового сорваться Пульчинеллы было достаточно, чтобы у нее закружилась голова. Нелли на мгновение закрыла глаза, ощутив, что пространство вокруг начало вращаться.

– Нелли?

Голос снова послышался сверху. Она взглянула на дальнюю стену и увидела улыбающегося Валентино на лестнице, заканчивающейся широким помостом. Оказывается, он взял без спросу рабочий халат художника, вероятно ушедшего на перерыв, а в руках держал кисть и горшочек с краской.

– Валентино! – в ужасе вскрикнула она от страха.

Этот ненормальный того и гляди свернет себе шею, а все только для того, чтобы произвести впечатление! Кажется, он сам себя вообразил Пульчинеллой на качелях!

– Что, удивлена? – произнес он с гордостью.

– Сейчас же давай слезай с лестницы! Совсем ум потерял?

– Нет… Сердце, – признался он честно, прижав руку к груди и принялся рисовать кисточкой на потолке.

– Что же ты такое делаешь! – возмущенно воскликнула Нелли. – Немедленно прекрати и давай-ка слезай! Ты что – спятил? – Она тревожно покосилась на дверь, ей показалось, что оттуда послышались шаги. – Сам подумай – что будет, если тебя там увидят?

– Думаю, ничего не будет. Потому что я тут работаю.

– Ну да, экскурсоводом, шут ненормальный! – сердито бросила Нелли.

– Ну, этим я занимаюсь только иногда, между делом.

Опустив кисть, Валентино выдержал театральную паузу, явно наслаждаясь этим моментом.

– По-настоящему я – реставратор.

Стоя на лестнице, он громко расхохотался.

Хорошо, что Нелли была не на лестнице, а внизу. Наверняка она бы от неожиданности оттуда свалилась. А сейчас она только во все глаза уставилась на Валентино Бриаторе и произнесла одно-единственное слово:

– О-о-о!


Через четверть часа они уже сидели в кафе при музее и пили кофе, и Нелли к этому времени снова обрела дар речи. Сейчас к ней даже вернулась способность смеяться.

– Здорово же ты меня обманул, плут ты эдакий! – сказала она, ткнув Валентино локтями.

– Мы видим только то, что знаем, – ответил он. – А ты увидела то, что хотела увидеть. Признайся, экскурсовод тебя бы больше устроил. Или жиголо, за которого ты изволила меня принять. – Он усмехнулся, подняв на нее взгляд от чашки, и заметил ее недоумевающее выражение. – Не думай, что я не догадался.

Нелли почувствовала себя уличенной в нехороших мыслях. Ей и в самом деле никогда не пришло бы в голову, что человек с таким легким отношением к жизни мог выбрать себе профессию, требующую теоретических знаний и практического умения, тщательности в работе и развитого чувства прекрасного. Валентино рассказал ей о том, что учился в университете в Падуе, о своем увлечении картинами и старинными церквями. Зимой его иногда приглашали на знаменитые курсы изящных искусств в Академии, чтобы вести там занятия. Но больше всего ему нравилось, стоя на лестнице или забравшись на леса, реставрировать старинные фрески. Возвращать им былую красоту было его любимым делом.

– Что поделаешь! Выходит, что я ошиблась, – призналась Нелли, смущенно поправляя упавшую на глаза прядь. – Но все же не обязательно было меня так пугать!

При одной мысли о хлипкой лестнице в зале Пульчинелл у нее по спине пробежали мурашки.

– Так, значит, ты за меня испугалась? – подмигнул ей Валентино.

– Я только боялась, что тебя арестует полиция за причинение материального вреда, – нахально засмеялась Нелли. – Кто выручит меня в другой раз, если тебя посадят в тюрьму?

Он засмеялся.

– Но кем бы ты ни был – реставратором или гидом, твоя экскурсия была просто замечательная. Я рада, что пришла.

Валентино шутливо схватил ее за руку.

– То есть нашему счастью уже ничто не препятствует? – спросил он.

– Какому счастью? – в том же шутливом тоне отозвалась Нелли. – Ты же знаешь, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы.