– Не помню, где слышала или кто-то говорил, сегодня в ночь обещали резкое похолодание.

И еще немного посмотрев в окно, обратилась лицом к Леше, к комнате.Но тут же повернулась боком и наклонилась к шикарной герани, на которую же то и дело сегодня смотрела, а как подошла к окну так и обделила вниманием. Потеребив нежно-шерстяной листочек герани, с наслаждением вдохнула ее терпкий запах. До встречи с Лешей, Нина только краешком уха и, когда-то давно, слышала об этом цветке. Ее восприятию была более знакома и ближе пальма. Но полумифическая герань пришлась ей по душе. Нина быстро нашла с ней общий язык. Очень милым показался ей цветок, который уже не один век растет и благоухает в домах и крастирах.

– Ну если после тридцати трех градусов будет только двадцать три, нам это уже покажется значительным похолоданием, – сказал Леша.

– Да. Зато можно будет немного отдохнуть от жары, а потом опять загорать, – и в каком-то эйфорическом предвкушении от того, что может вскоре произойти и это можно будет пронаблюдать и прочувствовать на себе, Нина вздохнула.

– Я бы предпочел пока просто освежиться.

– А давай завтра кабачков потушим. С помидорным салатом будет самое то.

– Давай. Замечательный обед в жару, – сказал Леша, – но я надеюсь похолодание все-таки придет.

Ему уже порядком успела надоесть жара, которую он особо-то и не любил. Невольно хотелось, чтобы прогноз синоптиков сбылся и, пришло уже какое-никакое, а похолодание. Хотелось ощутить себя просто комфортно, чтобы было не жарко, но и не холодно.

– Леш, – возвращаясь на постель, спросила Нина, – а вот у тебя в соседях девочка интересная жила. Я тогда, помню, к тебе в первый раз пришла, а она на меня прямо с порога налетела. Мне этот момент так запомнился! Какие-то яркие, по-моему, рыжие, если не желтые волосы. Какой-то совершенно дикий макияж!.. И сама вся какая-то злая… Она так и живет здесь?

Нина явно была настроена на получение подробного ответа, который же каким-то образом окажется, она почему так думала и была в том уверена, интересным и даже важным для нее.

– А!.. Рита. Она уже полгода, как уехала.

– Куда? – удивилась Нина, будто у нее на то были какие-либо основания.

– Я не помню, говорил тебе или нет. Она же приезжая. Два года отучилась с горем пополам, а потом в историю попала. И тетка, она же тут у тетки жила, отправила ее домой. А тебе чего так вдруг интересно стало? Ты ж ее толком и не видела даже, – Леша с интересом посмотрел на Нину. Ему было интересно, от того, что ей интересно и несколько все же непонятно.

– Ну!.. Одного раза хватило. Вот как-то она запечатлелась сразу в голове, как фотография. Какая-то она запоминающаяся и еще злая что ли, это как ее, Рита. Маленькая, но злая, – и сменив голос, более серьезно и как бы немного вкрадчиво, – а что за история?

И приготовившись слушать, зашвырялась и улеглась поудобнее.

– Слышал, как-то так там дело вышло…


Как-то так и вышло, и было. После чего, как уже рассказал Леша Нине, Настя выдворила свою племянницу, как она выразилась: обратно в глушь, где всякой ерунды в голову меньше лезть будет. Но говоря так, Настя даже не задумывалась о смысле произнесенных слов. Ей и в голову не могло прийти, что говорит она полную нелепицу. Для Насти было самым важным высказаться, и чтобы ее собеседница – некая подруга с работы – сочувственно повздыхала, помотала головой изсторону в сторону с видом искреннего удивления и понимания Настиной истории, и слушала, внимая каждому ее слову. А племянницу свою, если говорит честно, она любила самую малость. И эта малость заключалась лишь в том, что в самом раннем Ритином детстве Насте приходилось частенько заниматься с девочкой. Вот эта самая крохотная давняя привязанность и была тем, что как-то поддерживало Настин интерес к Ритиной жизни. Но всех этих чувств хватало лишь на то, чтобы изредка справляться по телефону в целом о делахдевочки, через ее мать, и всё. А тот момент, что Рита полтора года прожила у Насти на квартире, по сути, никак не повлиял ни на Настю, ни на Риту, ни на их взаимоотношения, и, в общем-то, не приблизил, но и не отдалил, в чем не было ничего удивительного, двух не чужих друг другу людей. Ну, пожила Рита у тетки и, что с того? Живя в одной комнате, они редко видели друг друга. Будто специально выбирали время, чтобы не пересекаться друг с другом.

А Настя, когда в ее жизни становилось слишком много Риты, то есть, когда та начинала чуть чаще, чем обычно попадаться тетке на глаза, или в разговорах с кем-нибудь приходилось долго говорить о девочке, или, что самое ужасное в собственных мыслях Рита насаждала ее, Настя начинала раздражаться и нервничать. И это приводило ее по неясным причинам в состояние морально тяжелой усталости. Будто весь негатив и вся несуразность Ритиного существования имели способность перебираться от человека к человеку, были заразными. И Настя невольно боялась заразиться. Это было для нее примерно также губительно, как для мнительного человека оказаться в одной комнате с больным простудой человеком. Каждая минута, проведенная вместе с заболевшим, всё больше заставляла думать, что ты уже и сам болен.

А Рита с ужасным нежеланием, рыданиями и мольбами не высылать ее, дать последний шанс, пожалеть, в конце-то концов, покинула город. Она искренне верила, что теперь, по возвращении домой, ее жизнь закончилась. Правда, у нее в голове некоторое, но совсем недолгое время вертелась таковая мысль: когда закончу учиться, то сама уеду в город! И никто, никто мне не сможет этого запретить!

Мать Риты, слушая Настю и сама будучи того же мнения, заставила Риту идти учиться в местный техникум (кажется тоже на какое-то экономическое направление).

Ритка верещала и огрызалась на мать, но спустя пару недель после перевода документов, все ж таки соизволила показаться в своем новом учебном заведении. И… чуда никакого естественно не произошло. Рита, в городе не желавшая толком учиться, у себя в глуши (она была полностью согласна с теткой, что ее село это самая настоящая глушь, а еще ненавидела тетку за ее предательское к не отношение) еще более халатно и с ярко выраженной ленью стала относиться к учебе. С пренебрежением же она относилась ко всему и всем – к учебе, учителям, ко многим студентам, к самому зданию учебного заведения – его стены или доска с расписанием занятий вызывали в ней негодование и странным образом еще больше опустошали ее. От Риты буквально веяло тоской по прежней жизни и разочарованием в сегодняшней. И только тем себя она и утешала, что вот отучусь и уеду…

Но жизнь поставила странную запятую, там, где Рита мечтала поставить точку. Девочка познакомилась с парнем (студентом, своим ровесником), не таким агрессивным, но более шебутным, чем сама она, и любившем решать все свои дела в самую последнюю минуту, Рита незаметно для себя тихо позабыла досели каждый день сигнализировавшую, словно маяк, свою мечту. И мечта улетучилась.

Но романтика любви имела свой предел. И предел наступил в самый тот момент, когда Риткина мать уже успела подумать, что за дочь можно уже перестать переживать.

– И так столько хлопот из-за нее!.. Соседям в глаза смотреть и то стыдно! Я ей всё говорю, ты бы хоть волосы в нормальный, человеческий цвет покрасила. Где ты видела синюшные волосы, как поганка… – это, без продолжения и всех прочих другихпериодически высказываемых слов были мысли Ритиной матери по отношению к Рите, которые она, не тая, высказывала практически всем и каждому.

Нет! Она любила свою дочь, но слишком своеобразно. Со стороны эта своеобразность выглядела так – живи, как хочешь, только мне не мешай и, совсем уж ничего безобразного не вытворяй, чтобы краснеть за тебя не приходилось перед людьми.

И как только она подустала от своего нытья, как только про их семью уже все позабыли (позабыли даже те, кому всегда была интересна чужая жизнь, больше чем своя), случилось то, чего никто из них (ни Ритины мать и отец, сама Рита и ее парень) никак не ожидал.

Это было самое обыкновенное пасмурное утро. Но будь оно солнечным – это бы никак ни на что не повлияло. Вообще, Рита относилась к тому типу людей, которые говорили, что в солнечную погоду летом им жарко, в пасмурную – противно, в дождливую – мокро и тоже противно, в холод зимой совсем как-то кошмарноим было. Так, по крайней мере, от Риты всегда можно было услышать. Но на самом деле на погоду ей было все равно. И только теплое солнышко, что по весне приятно ласкало ее щеки, открытую шею и руки ей очень нравилось. Она млела от его нежных лучей. Но не признавалась в этом, даже самой себе.

В то будничное утро Риту вдруг посетила устрашающая и совершенно не вяжущаяся с реальностью в ее детской голове мысль. Рите показалось, что она ждет ребенка. Она так и говорила про себя: «мне кажется…».

Но ей не показалось. Помаявшись неделю, она рассказала обо всем своему Мише. А тот, прибывая минуту в достаточно неприятном шоке, сказал Рите, что разберемся и переживать ей, собственно не о чем.

Дальше же в Ритиной жизни было следующее: обо всем узнали родители, отец, которому было абсолютно все равно на дочь, пребывал в полнейшем негодовании; родители Миши, настояли на скоропостижной свадьбе; вскоре после всей суеты и непременной ругани родился мальчик; а еще чуточку позже Рита подала документы на развод.

А виною ее решительности, как она потом будет рассказывать своей новоиспеченной подруге, был сон. Обыкновенный, но произведший на Риту невероятно сильное впечатление, буквально потрясение.


На улице весна… Всё только-только распустилось и начало дышать счастьем пробуждения, длинною в лето новой жизнью. Цветочки, молоденькие листочки, бабочки… И среди всей этой чудной красоты в лучах солнца стояла Рита. Но не просто стояла, а находясь в будто бы волнительном, таком прелестно приподнятом, лучистом, как и все вокруг, настроении. Она чего-то ждала тихо и терпеливо, не спеша обводя вокруг себя глазами. А всё – те же цветы одуванчиков или куст сирени – излучало тепло и счастье. И сама Рита была счастлива, в ожидании, но счастлива. Там, стоя на лугу, она прекрасно знала, что ждать ей оставалось совсем чуть-чуть. И самое главное Рита знала, но всё никак не могла вспомнить, будто бы специально прятала от себя, чего, то есть кого, она ждет. И секунда за секундой в прошлое и… вот он – Леша – появился на другом краю, казалось бескрайнего, но в пару шагов пересекаемого вдоль и поперек луга. Он был как всегда добр, но совсем не по атмосфере, не по Ритиному настроению, серьезен. Его губы были приподняты в легкой улыбке, но взгляд… взгляд обдавал холодком, не отпускал и ясно читалось в этих синих – Рита так видела – глазах, что есть у него нечто большое и важное, адресованное именно для нее. Счастье, что с теплотой окружало ее, вдруг начало куда-то рассеиваться. Рита – она стояла в легком, воздушном, чуть выше колен розовом платье – физически начала ощущать, как радость покидает ее. Будто она держала в ладошках волшебный песок, который переливался на солнышке всеми цветами радуги. Но вдруг солнышко скрылось за облаками и песок, сделавшись серым, стал высыпаться из ладоней. И как только Рита не старалась удержать его, как аккуратно и с трепетом не сжимала ладошки, песок все равно продолжал сыпаться, выплескиваться серой волной из ладошек, безвозвратно убегать. И растеряв остатки счастья, Рита с надеждой и по-детски жалостливо безотрывно стала смотреть на Лешу. В возникшей вдруг серьезно-грустной атмосфере только в нем она видела скорейшее разрешение всех своих невзгод и печалей. Рита сделала шаг босиком – она оказалась босая – по зеленой траве вперед, но не почувствовала ничего: ни мягкой травы, ни ее приятную свежесть. Но этот шаг нисколечко не приблизил ее к Лёше. На маленькой полянке он был бесконечно далек от нее. Шаги исчезали в траве, не приближая ни на сантиметр ее к нему. Леша стоял все такой же серьезный и молчаливый, куда-то спрятав свою легкую улыбку. Рита сделала отчаянный рывок вперед. Ей до безумной крайности нужно было преодолеть эту поляну, щедро поливаемую солнцем. Отчаянный шаг вперед и…