Жизнь Марты Андреевны была ровной и совершенно ничем не примечательной. Таких даже скучноватых биографий, на удивление намного, в разы меньше, чем полных различными переменами, передвижениями, изменениями, взлетами и падениями.

Марта Андреевна никогда не была замужем, работала всю жизнь в школе. Как только устроилась после учебы на работу в свою родную школу, в которой училась, так и проработала в ней, пока совсем не ушла на пенсию, несколько раз ездила отдыхать на русский юг. Она любила своего племянника Диму, уделяла ему очень много внимания и времени. Он был ей как сын. Его мама, жена Мартиного брата – Маша – от случая к случаю ревновала Диму. Ей, как матери, было крайне обидно, что пирожки, испеченные тетей Мартой, Дима ел с большим аппетитом и всегда радовался им так, как дети радуются новогоднему подарку. А ее пирожки, которые не уступали по вкусовым качествам Мартиным, Дима хоть и ел с аппетитом, но никаких сильных эмоций при этом не показывал. И Димина мама всегда – это был их извечный, постоянно один и тот же, почти слово в слово, повторяющейся разговор – с обидой вопрошала у Марты, как та делает свои пироги, почему Дима больше любит пироги, которые испекла тетя, а не мама, и что она – Марта – делает с ее сыном, что он равнодушно относиться к стараниям матери. Марта, поскольку была от рождения добрым человеком (но строгим учителем), всегда успокаивала Машу, говоря ей вот такие слова:

– Ты его мама. Сейчас он маленький и его тянет больше ко мне. Но это неважно. Он тебя очень сильно любит. Вот тут жаловался мне, что мама пришла с работы, очень уставшая. И ему было тебя очень жалко. Он хотел даже сходить и купить тебе твое любимое мороженное, но копилка оказалась пустой. Мы же с ним совсем недавно ходили в магазин и он, на свои скопленные деньги, купил себе машинку. Он был очень расстроен. Мне кажется, он даже всплакнуть тогда умудрился. Ты его мама, а я тетя.

– Любимая тетя, – поправляла ее несколько успокоенная Маша.

– Хороший он у нас мальчик, – как бы подводя итог, говорила Марта.

Было ли Марте Андреевне грустно, что Дима приходился ей племянником, а не сыном, сказать было сложно. Сложно, потому что сама Марта Андреевна не могла точно ответить на этот вопрос. Диму она очень любила, для нее он был родным человеком. А уж тетя она ему была или мама… Хотя иногда, очень редко, все же то ли чувство обиженности, ревности, то ли некоторой неполноценности, что она Диме все-таки не мама, посещали ее. В такие часы Марта Андреевна становилась более молчаливой, задумчивой, несколько оторванной от мира сего и грустноватой. Никто ни на работе, ни дома, если она была не одна или находилась в гостях, не понимал, что становилось причиной ее приунывшего состояния. Но повседневные дела и, конечно же, любимая работа быстро выводили Марту Андреевну из потерянного состояния, и она становилась прежней.

Причина же, по которой Марта Андреевна жила всю жизнь одна была следующая: тот человек, с которым она была готова создать свою семью, долгое время пребывал в нерешительности. Он ходил на свидания к Марте, но не обделял вниманием и девушку, что жила через дом от него. С той девушкой он учился в школе, потом несколько лет молодые люди не видели друг друга (он был в армии, а она училась в другом городе), а потом, вновь повстречавшись, с холодком отнеслись друг к другу. С холодком же и просили друг у друга все чаще и чаще помощи в основном в выдуманных и ненужным ни ей ни ему делах.

Марта всё это знала и даже видела, потому как в доме, где жила одноклассница ее молодого человека, была квартира ее тетушки Клавдии, к которой она регулярно захаживала в гости. Тетушка была любопытной и вездесущей старушкой и непременно обращала внимание племянницы на сие пристраннейшее явления.

– Марточка, это просто ненормально, когда в кино он приглашает тебя, а лампочку вкручивать бежит к Люсеньке. Что-то там не так! Не может быть так! Не верю я в такие частые перегорания лампочек и, тем более, что Люсенька до сих пор еще живет с родителями. Там какая-то несусветица происходит, – и после секундной паузы, – бросай ты его, Марточка.

Тетушка Клавдия, кроме упомянутых выше качеств, была прагматичной и деловой старушкой. Она могла поверить в некоторую случайность, если та происходила раз, ну или с большой натяжкой два раза. Все остальное – те же самые постоянные Люсенькины просьбы о помощи, адресованные всегда конкретному человеку – проходило по разряду запланированных закономерностей. Только обрисовывала тетушка Клава такие ситуации по-простому, с народно-творческих акцентом – просто так даже мухи не летают, а здесь дела похлеще затеваются.

Марта и сама мало-помалу начала сомневаться и пропитываться недоверием к молодому человеку и однажды прямо сказала ему, что ее в нем не устраивает.

Какое-то время после того разговора он молчал, потом появился и сделал неуверенное, неуверенность так и сквозила из него, предложение Марте. Марта оказалась в замешательстве, а когда пришла к тетушке и увидела из окна ее квартиры, как ее нерешительный жених тащит какую громоздкую коробку, а сзади его плетется чем-то недовольная Люсенька, то тут же приняла для себя окончательное решение.

Но он долго еще всплывал у нее в памяти и давал лишний повод погрустить. Марта слышала, что он вскоре женился на Люсеньке, а потом, спустя несколько лет развелся с ней.

Марта же так и не повстречала того человека, за которого захотела бы выйти замуж. И то ли это была судьба такая, то ли наоборот не судьба…


К вечеру погода нахмурилась. Откуда-то приплыли тяжелые облака и норовили закрыть собой оставшийся кусочек голубого неба. Нина как-то безнадежно посмотрела на голубой островок. Дождь наверняка будет. Уже сейчас чувствовалась пришедшая вместе с тучами сырость. Вечер оказался щедр на весеннюю свежесть. Пробирало до мурашек и остро захотелось горячего чая.

На какие-то секунды идти к Марте Андреевне вдруг расхотелось. Появилось желание прийти домой и побыть с Лешей. Они договорились, что он сегодня придет. Но горячий чай не потерял своей актуальности. И Нина, сказав себе, что идет в гости только на полчаса, несколько успокоилась. Но особого настроя идти вообще куда-то, пусть бы и не к Марте Андреевне, не имела.

Час в гостях прошел быстро, Нина поймала этот момент и засобиралась уходить. Ее грело, что совсем скоро она встретиться с Лешей. Ей нравилась Марта Андреевна, но Леша… Нине бы стоило признаться себе, что Леша занимает очень много места в ее мыслях, что он незаметно обосновался в ее жизни и само собой разумеющемся стало для нее то, что он наливает чай у нее на кухне, ремонтирует дверку кухонного гарнитура, выходит из ванной и читает книги, что стоят в старом, но крепком инигде не поломанном шкафу. Сама Нина только пару раз заглядывала в этот хозяйский шкаф. Там было очень много классической литературы, как отечественной, так и зарубежной, почти треть шкафа занимали книги, посвященные музыке (просто немыслимо, что о музыке можно столько писать!..) и три дамских дешевых романа, которые катастрофически не вписывались в общий библиотечный фонд этой квартиры. Романы стояли в нижнем углу шкафа особняком, были в ярких, броских обложках и всем своих внешним видом как бы говорили: «Вот мы какие замечательные!.. Вот как интересно нас читать!.. Читайте только нас, исключительно только нас. И даже не думайте заглядываться на унылые серые переплеты тяжелых старых книг!..»

– Смотри, – как-то сказал Леша, листая цветной роман, – эта книга ровно девять тысяч рублей стоила.

– Сколько? – не поняла Нина, зайдя в комнату.

– Девять тысяч. Ее, наверное, в девяностые годы покупали.

– Да!.. Девять тысяч…

Леша поставил пеструю книгу обратно и взял серую и невзрачную. Яркая обложка егоне привлекала. Главным для него было содержание.

Выходя из метро Нина была полна нетерпения. Она уже вовсю представляла себя дома, и не сразу заметила, что на улице – дождь. И ни кусочка чистого неба не осталось. Дождь быстро разошелся и вместо редких мелких капель воздух стали пронзать крупные и частые. Волосы стали сырые, плащ намок, каблуки захлюпали по лужам, машина засветила фарами в начавшейся темноте, вдалеке гудела оживленная трасса, невесть откуда взявшаяся кошка чуть не свалилась в лужу, прыгая с ветки на скамейку, воробьи все попрятались и кто-то кому-то вдруг крикнул «Идиот!..»

Нина забежала в подъезд и поспешила перевести дух. Еще чуть-чуть и она дома… Подъездная дверь распахнулась и, оставляя ливень позади, в подъезд вбежал Леша.

– Я думала ты уже пришел! – удивилась Нина, утирая тыльной стороной ладони лицо.

– Я в магазине задержался. Там какая-то ерунда с ценой на апельсины случилась. Разбирались ужас как долго и другие кассы были в длиннющей очереди.

– Ты апельсины купил? – еще больше удивилась Нина, вдруг засмеявшись.

– Один… пока в очереди стоял… вдруг надумалось…

И Леша быстро заразившись, сам принялся беззаботно, совершенно не зная чему и над чем, смеяться. Он смеялся и все смотрел на Нину, на ее искрящиеся радостью глаза, на ее мокрые волосы… И когда немного успокоился для чего добавил:

– Какая-то бабушка покупала апельсины и застопорила всю очередь. Я глядя на нее тоже купил.

– Лешка!.. Ой!.. Пошли что ли домой. Сушиться будем.

Они поднимались по ступенькам совсем позабыв об апельсинах. Их разговор заполнил шедший на улице дождь, они не могли идти молча. Непомерное желание прикоснуться друг к другу переполняло обоих и, ощущалась так, будто бы лучи солнца послегрозы излучая тепло все сильнее и сильнее грели продрогшего человека, ласкали его кожу, которая вся покрылась от холода мурашками.Их глаза были полны весны и аромат счастья витал повсюду. Чуть запаха сладковатых духов, волос, сырой одежды, салона машины, мужского одеколона самую малость, каких-то еще еле уловимых посторонних запахов – всё кружилось в воздухе и верно сводило с ума.

Когда закончился вечер и наступила ночь, было неясно, но и совсем неважно. Поздний вечер, ранняя ночь, тонкая грань… Дождь и тучи за окном, а над тучами – звезды! И это невольно волновало воображение Нины, когда она проснулась посреди ночи. Проснулась, тщательнее укрылась одеялом и прижалась к спящему Лёше, а вскоре сон и ее заставил отдыхать от всяких, пусть бы даже романтических и легких мыслей.