Она машинально сняла с себя пальто и медленно, не спеша положила его на диван. Все ее внимание сейчас было нацело на изучение комнаты. Буквально каждый сантиметр, что попадался ей на глаза, был интересен. Интересен, но в сущности своей бесполезен. Шкаф, диван, стол с парой фотографий в рамках, узкая кровать – полная противоположенная вещь кровати, что стояла в Нининой спальне – широкой и от того просторной.

Все, на что Нина смотрела, могло сказать ей лишь об одном, о том, что она и так уже успела узнать – Леша аккуратный человек, живущий довольно скромно и тихо. Странно, конечно, как вещи могут сказать о тишине или о шумности, громкости. Но все вокруг было так легко пропитано душевной тишиной, не той что имеет под собой смысл отсутствие шумных вечеров в компании, а той, редкостной тишины, что может находиться в самом центре этой компании и возглавлять ее. И та же герань на окне только и шептала, что здесь можно прилечь на кровать и спокойно уснуть, здесь можно отдохнуть, расслабиться отзавсегдатай нашей жизни – вездесущей суеты.

Обыкновенная старенькая тумбочка была втиснута между стеной и диваном, у которого не было одной спинки, как раз той, что должна была отделять тумбочку от дивана. Темное пятно неестественно мрачнело на квадратной столешнице и будто чем-то насыщалось, становясь еще темнее в неожиданно нагрянувших в комнату сумерках.

Нина еще внимательнее присмотрелась, увидела включатель света около двери и тут же легонько стукнула по нему пальцами рук.

В узком проеме, там, где уже не было тумбочки и оставалось пустое место между стеной и диваном, на полу валялся маленький коричневый пузырек.

Вот, откуда шел этот неприятный плотный запах! Пузырь с надписью «ЙОД» был пуст. И разлит, было такое ощущение, чуть ли не прямо сейчас. Свежесть происшествия настойчиво подтверждал насыщенный запах.

В коридоре послышалось негромкое движение. Кто-то пришел. Наверное, это Леша с работы.

Нина отпрянула и от двери и от тумбочки, держа в руках пустой пузырек и погрузилась в волнительное, присущее таким нечастым случаям, ожидание.

Мягкие шаги по дорожке, легкое поскрипывание давно не знавших ремонта полов и сначала подуставший за день спокойно-привычный взгляд в пол, а потом:

– Нина? – полный удивления и непонимания происходящего взгляд и голос. Как бы легкая потерянность в реальности, отставание от нее – вот что сейчас чувствовал Леша.

– Леш, ты извини меня. Я не хотела ничего… – начала было Нина.

– Подожди, – остановил он ее, – почему у тебя йод в руках? И чем тут так пахнет?

– Я вошла минут пять назад. У тебя форточка была открыта и, кто-то пролил йод.

Нина продолжала стоять на месте. Странно действовал на нее Леша. Будь на его месте… пусть даже и Влад, если представить аналогичную ситуацию, то Нина бы безусловно поинтересовалась бы, как это так вышло, что и форточка открыта и йод пролит? Что за странно оформленный беспорядок твориться в комнате?

Но перед ней стоял не Влад и не Сашка и не кто-то другой. Только еще до конца прикрыв дверь у порога стоял Леша. Тот милый человек, чью реакцию на свое здесь появление она ждала. Конечно, она знала, что Леша хороший. Но и не потому ли она с некоторым приятным трепетом ждала, чего же он дальше скажет?

– Так, – поморщившись, но не от запаха йода, произнес Леша и присел на краешек дивана, – с утра – начал он, сосредоточенно выстраивая цепочку событий больше перед собой, чем перед Ниной, – с утра я поставил чайник и ушел на кухню. Когда я вернулся, в комнате ужасно пахло гарью и пластмассой. Точно! Я забыл после работы зайти новый чайник посмотреть. Значит я стал открывать форточку и порезал руку, – Нина посмотрела на окно, стекло было треснуто и острый кусочек его был провален вовнутрь, ко второй раме ближе, – Нин, я не нашел пластырь и пришлось просто прижечь руку йодом. Значит, я забыл его закрыть!

– А это что? – Нина сделала неожиданное моментальное открытие.

По полу от забрызганного йодом пола к двери вели кошачьи следы.

– Я то не закрыл, а вот соседский кот!.. Вечно, когда я тороплюсь и забываю закрыть дверь, он лезет сюда.

А про себя еще и добавил: «Ритка права, кот такой же паршивый, как и его хозяйка». Когда же и по какому поводу Рита так гневно высказывалась, Леша уже и не мог припомнить. Ему это просто вспомнилось, а его хозяйка – в меру упитанная женщина Надя – вызывала у Леши лишь нейтральные чувства. Ни симпатии, ни злости и неприязни он к ней не испытывал. Живет здесь своею жизнью и пусть живет.

А вот что случилось с незакрученным, лишь с накинутой крышечкой пузырьком: кот вальяжно, по-хозяйски вошел в Лешину комнату, поспал сначала на кровати, потом на диване, сходил поел на кухню, потом опять поспал на кровати, а под вечер, словно чуя что вскоре должен явится с работы хозяин комнаты, проскакал по всевозможным поверхностям, все с неким подозрением обнюхал и на прощание, словно мышка в детской сказке, хвостом сшиб, не яйцо, а пузырек. Почуяв, что натворил дел, спрыгнул с тумбочки, влез лапой в противно пахнущую жидкость и поспешил выйти вон из комнаты.

Нина, так живо и красочно представившая утренние происшествия Леши, разулыбалась. Ее улыбка норовила перерасти в смех, хотя ничего анекдотичного и не случилось. А Леша, вдруг осыпав Нину светло-голубыми, как и его глаза, задорными лучиками, сам не смог удержать непринужденный смех.

Насмеявшись, Нина и Леша уже более внимательно и пристально посмотрели друг на друга, не так вскользь и поверхностно, когда только Леша сюда вошел, и они словно привыкали, что находятся в комнате вдвоем. Неизвестно где зародившийся и как угодивший на волю смех убрал, словно ластик, легкую, начерченную простым карандашом преграждающую линию их обычных взаимоотношений и все стало так, как и было прежде. И Нине от того стало более легче на душе, легче и свободнее, чем Леше. Волнение, которое Нина, как она думала, не чувствовала, покинуло ее и легким облачком просочилось и вылетело, в щелочку форточки.

– Какая же холодина тут у тебя.

– Улица. Ты лучше пальто одень. А я пока пойду макароны погрею и… и… в кастрюле воды нагрею для чая.

У Леши к чаю совершенно ничего не было, кроме нескольких ложечек сахара.

– Здорово! Только я не хочу пить чай в общей кухне, – чуть приуныла Нина. А если, когда они там будут сидеть, на кухню войдет та яркая девочка или еще кто-нибудь из жильцов придет.

– Я все сюда принесу. Выдвинем тумбочку…

– У тебя есть, чем йод вытереть, – перебила его вмиг повеселевшая Нина, – пока ты все будешь греть, я уберусь. Ах, да! Я к чаю купила вкуснейшие медовые пирожные и эклеры со сгущенкой. Я тебе уже говорила, у меня у работы небольшая пекарня открыта.

– Нина! – как на чудо посмотрел на нее Леша, – у меня-то ничего к чаю нет.

Ему вдруг захотелось ее поцеловать. Вкуснейшими пирожными и эклерами со сгущенкой она возбудила в Леше некий мгновенный и нежный порыв. И даже чувство голода, с которым он пришел домой, отступило.

– Леша, – близко-близко смотря ему в глаза, проговорила Нина, – Леш, я все-таки боялась к тебе идти. Я не знала, как ты это воспримешь. Ты же меня никогда не звал к себе.

Нина испугалась своих слов. Они были такими прямыми и ничуть ни чем не приукрашенными, прозвучали голой правдой, такой, когда чувствуешь, что вместе со словами отпускаешь в пространство частичку себя.

– А я, если честно, – он еще сильнее прижал Нину к себе, – я боялся тебя сюда звать. Я думал, если ты сюда придешь, то больше уже не вернешься.

– Ты боялся, что твоя комната спугнет меня? – Нина чуть улыбнулась, но ее зарождающаяся улыбка утонула в его светлых, как студеная вода в ручейке, глазах. Утонула в глубинах его личного космоса.

– Я тебя…

Послышался грохот. По звуку было похоже, что на пол упала эмалированная кастрюля и еще разбился стакан или банка, вообщем, что-то стеклянное совсем неосторожно соприкоснулось с полом. Леша поспешил на кухню.

Дальше началась суматоха, во время которой Нина успела убрать, насколько это было возможно, разлитый йод с пола и тумбочки, вытащить ее на центр комнаты, накрыть чистыми листами в клеточку из найденной в столе тетради и выложить пирожные и эклеры из сумки.

Весеннего сырого холода, забравшегося в комнату за день, было столько много, что им сполна пропитались все вещи, мебель, замерзла и стояла в удивлении герань на окне и даже одежда в шкафу стала такой, какое обычно достается молоко из холодильника.

И вот уже суматоха, а вместе с ней и ужин закончились. На тумбочке остались лежать кусочек пирожного и два эклера. Крошки лежали на клетчатой бумаге. Ложки, вынутые из кружек, пропитали тетрадные листки стекшими с них капельками чая. Бумага под ложками стала коричневой, сырой и волнистой. Чай, вскипяченный в кастрюле оказался почему-то вкуснее, чем из чайника, так, по крайней мере, показалось Нине.

Нина была всем довольна и, сидя на диване, невольно растянула губы в легкой улыбке. Леша сидел напротив нее, на кровати и смотрел на Нину. Они молчали, просто сидели, напившись чая, и чего-то оба тихонечко ждали. Но ожидания или же нетерпения на их лицах не наблюдалось. Им было в радость чего-то ждать, сам сладковато-неспешный процесс доставлял удовольствие.

Хорошо было вот так просто сидеть. Просто сидеть и все.

Леша был еще раз приятно удивлен, той девушкой Ниной, что так ему понравилась, наверное в первый же день их первого знакомства. Просто тогда ему было совершенно ни до каких девушек. Ему и сейчас, с застывшем комом в горле, вспоминается тот день. День, отнявший любимого деда и подаривший встречу счастья завтрашнего дня.

Неожиданно Нина прервала тишину, которая норовила перерасти из особой романтической в просто сонную.

– Леш, а ты… что имел в виду, когда сказал, что я больше сюда не приду?

Леша встревожился. Ему стало казаться, что он зря обмолвился на эту тему. Ее, может быть, было бы лучше всего просто позабыть и все.