«Я вчера засиделась. Поздно беспокоить тебя не стала. Ты на работе?»

«Доброе утро! Да. Еду. Я тебе сам вечером позвоню.»


Нина только и успела прочитать ответ. К ней в кабинет вошел, нет, буквально влетел, Олег Валентинович с очередным срочным и серьезным делом. Можно было даже предположить, что все и вся разом сошли с ума. Минутная пауза закончилась и круговорот дел неумолимо продолжился.


***

Ирина Сергеевна, молча от Нины и от всех вообще, тая в себе, приметила за дочерью в последнее время некоторую странность в ее поведении. Странность эта не проявлялась как-то ярко, выразительно, тут же бросающемся в глазановыми или изменившимися привычками, или до сели не свойственными Нине чертами в характере.Всё было намного тоньше и мало приметно для невнимательного взгляда, который при всей энергичности Ирины Сергеевны, все же у нее присутствовал, но только не по отношению к Нине. За Ниной она замечала довольно многое, чуть ли не все замечала, другое дело, как она потом это все для себя трактовала.Такие, порою совсем уж отрешенные от реальности и излишне сдобренные фантазией картины у Ирины получались. И спасало отношения матери и дочери лишь то, что большая часть фантазий оставалась у Ирины Сергеевны в голове, а не перескакивало на язык, а Нина, к ее же счастью, не могла читать мысли мамы и потому пребывала в спокойном неведении.

Не так уж давно Нина стала мягче,с не таким, как всегда,несколько воинственным огоньком во взгляде реагировать на несущественные замечания Ирины Сергеевны по тому или сему поводу. А вот такую мелочь и вовсе могла пропустить мимо себя:

– Нин, я считаю, что дорожку на даче все-таки нужно выложить плиточкой. Не согласна я с Сашкой и с тобой. Если крыльцо мы тоже подделаем, то есть переделаем, то новое крыльцо вместе с дорожкой будет намного лучше смотреться.

Нина изначально была против дорожки, не видя в ней никакого смысла, все ж таки дача, а не загородный коттедж, но в тоже время относилась к сему вопросу достаточно отстраненно. Ее поддержал Саша, сказав, что на ремонт дома уйдет приличная сумма денег и будет совершенно не до дорожки.И вдруг!..

– Как хотите. Если тебе кажется, что нужно, то сделайте.

Или за чаем вдруг улыбнется в самом обычном разговоре и видно, что улыбнется не чему-то здесь, за столом, услышанному и увиденному, а чему-то своему, отдаленному от текущей повседневности. Улыбнется и тут же внимательно, со старанием включится в разговор, пусть бы даже о рассаде помидор, в которой она ничего не смыслит, и которая ей интересна только в виде салата в тарелке или замаринованных помидор.

Или того всех страннее, как-то обмолвилась, что на новогодние праздники не достаточно отдохнула и, в принципе, была бы не прочь еще отдохнуть. Нина как-то так изъяснилась, тонко и ненавязчиво пожаловалась, но Ирина Сергеевна ее поняла несколько по-своему, и уловила следующее – дочери вдруг, не ясно от чего, поднадоела работа. А уже сама про себя додумала, если наскучила работа, то обязательно появилось нечто другое, что на время привлекало и потянуло к себе больше работы, или что-то серьезное и, опять же, интересное, так и манившее к себе.

И одним будничным вечером, кажется, это была среда, Ирина Сергеевна взяла и спросила, гостившую у них после работы Нину.

– Что с тобой происходит?

Нина, допивавшая кофе, насторожилась. Поставила чашечку, в которой так и остался недопитым глоток, на журнальный столик. Ирина Сергеевна задала вопрос просто и даже несколько наивно, но у Нины все невольно волнительно затрепыхалось внутри. В наивности Ирину едва ли можно было обвинить. И Нине это было давно известно.

– Что со мной происходит?

– Вся что ли молодежь отвечает на вопрос вопросом? – Ирине крайне не понравился Нинин ответ.

– Мам, что не так-то? – Нина вспомнила про кофе и, быстро допив его, встала с кресла.

– Тебе лучше знать, что с тобой не так. Ты же не думаешь, что я ничего не вижу.

– Не думаю, – и тут же себя поправила, – а что ты такого увидела?

Нина крайне заинтересовалась завязавшимся разговором. Интрига повисла в воздухе и не давала даже сделать шаг, чтобы отнести чашку на кухню. Ведь Нина знала, что мама и не подозревает, что с некоторых пор Нина (странным образом, как она сама считала) завела общение с Лешей. В том, что родители в неведении, она была свято уверена. И становилось очень любопытно вытянуть из мамы то, что она навыдумывала, ведь это могло быть все, что угодно. Иногда очень интересно послушать, что вертится в чьих-то головах о тебе. И на этот случай идут даже сплетни.

– Какая же ты все-таки наглая!

Нине на долю секунды показалось, что это и было то, из-за чего Ирина Сергеевна завела целый маленький переполох. Но это были лишь эмоции.

– Мам? Ну чего?

– Я не знаю, чего ты задумала! Но мне могла бы сказать.

Злость, обида, явное ощущение своей беспомощности перед Нининым молчанием, желание помочь не ясно в чем, как-то защитить Нину непонятно от чего, быть в курсе всех ее дел – таким невкусным, вредным для здоровья коктейлем мешались чувства внутри у Ирины Сергеевны.

– Мам, я не знаю, что ты себе навыдумывала. Но!.. – повысила она нарочно голос, чтобы мама ее не успела перебить, – Если только у меня наметиться какое-нибудь изменение в жизни, я тебе обязательно скажу. Мам!.. – ей вдруг стало жалко маму. Она показалась Нине какой-то печально-обиженной, беззащитной, – Ну, мама…

Нина подошла к ней и обняла ее, и сама тут же устала до такой степени, что сил не осталось даже на то, чтобы отнести пустую чашку на кухни. Будто Нина передала остатки своей энергии маме, а сама осталась совсем опустошенной, как говорят, выжитой словно лимон.

– Ладно, я спать, – поставив чашку обратно на журнальный столик, сообщила Нина, – устала очень.

Нина ушла в комнату, а Ирина Сергеевна, все еще потерянная, но уже немного чем-то приободренная, осталась сидеть в зале. Ее мысли поутихли, но никуда не ушли, а продолжали течь, казалось, бесконечным медленным потоком, который в конечном итоге привел Ирину в мир собственных фантазий и мечтаний. Ну а там, когда вдруг уходишь в этот мир с головой, порою рождается такое, что не дай Бог никому узнать, что там рождается. А о некоторых фантазиях лучше и самому поскорее забыть. Забыть и, к своему счастью, не вспоминать никогда вовсе.


***

Вечер был сказочный. Тишина, ветер утих полностью, будто улегся спать, и уже с удивлением вспоминалось, что днем нельзя было выйти на улицу – буквально сносило с ног. А сейчас только спокойствие и полная свобода передвижения в пространстве – ничто не дует в лицо, не нужно закрываться воротником куртки от особо сильных порывов, а можно, нет даже нужно, смотреть вокруг широко распахнутыми глазами и впитывать в себя тихий шепот вечера.

Нина с Лешей договорились встретиться возле остановки «Заречная», что находилась вблизи Лешиного дома. На том настояла Нина, ей показалось, что будет проще всего добраться на метро до сей остановки от ее работы и уже потом, петляя по улицам города, добрести до Нининого дома. Леша не стал спорить с ней, он по голосу прочувствовал ее энтузиазм и не захотел его разрушать. Хотя у него и был некий свой план, но предложение Нины показалось ему более интересным. Наверное, воодушевление, с которым Нина рассказывала, как она себе представляет сегодняшний вечер, было заразительным и, искорки приподнятого настроения и чуть романтического настроя через телефон просыпались на Алексея и он, бесспорно, согласился с Ниной.

– Привет!

Нина обернулась и увидела перед собой Алексея. Он улыбался, серая тонкая шапка на голове съехала на бок и вышитая машинкой надпись на английском языке «Autumn», установилась практически посередине лба. Швы на шапке, так же говорили о том, что ее стоит поправить.

– Привет! А почему осень? – живо спросила Нина.

– То есть осень? – не понял Леша.

– У тебя на шапке написано.

– Никакой логики. Шапка зимняя, почему осень непонятно, – тут Лёша сообразил и поправил шапку.

– Да! Но весну, я все-таки люблю больше.

– Да?.. Тогда, пойдем что ли. И ты мне про весну… ну… расскажешь, – предложил он, несколько взволновавшись, засуетившись.

– Пошли, – согласилась Нина. И как раз в эту секунду загорелся зеленый цвет и, Нина с Лешей перешли дорогу.

Когда Леша находился рядом с Ниной, у него внутри поселялось некое светлое чувство. Оно словно отодвигало темную занавесу, что разделяла Лешу и ясную сторону мира. Сам по себе Алексей не мог, как бы не старался, у него все равно ничего не получалось, так легко и без обременения посмотреть на все вокруг. Самое же главное, появление Нины, напрочь, ломало ту стену, что выросла у Леши внутри. А это была самая главная проблема, главнее, чем темная занавеса. Ведь занавеса была всего лишь вытекающим последствием стены. Леша знал, что должен с улыбкой смотреть на мир, что не должен опускать руки и что у него все еще впереди. Так он каждый день себе говорил и уже уверовал в свои слова. Но, когда рядом была Нина, или же, Леша просто думал о Нине, то все его светлые наставления себя на лучшее вмиг пропитывались неким светом и представлялись живыми, даже преображенными до неузнаваемости. Без Нины все, будь то самые отчаянно позитивные и жизнеутверждающие мысли были будто спрятаны под целлофановую пленку и не могли дышать. А когда появлялась Нина, то пленка исчезала, все начинало дышать свежим воздухом, питаться кислородом и светиться. Светиться от того, что надежды приобретали жизнь и становились вполне себе естественными и реальными. Их можно было брать и воплощать в сегодняшнем, завтрашнем дне. И стена прекращала свое существование.

– И так значит, весна! – Леша заволновался еще больше, не понимая толком от чего.

Будто сейчас Нина должна была рассказать ему такое нечто, что только самый черствый и скучный человек не испытал бы никаких эмоций. Леша же, по своей природе был добрым, умным и умеющим слушать человеком. Последнее же его качество было отчасти приобретенным с детства, и было очень важным. Вообще умение слушать и слышать всегда очень важно, а порою даже и бесценно, как для говорящего, так и для слушателя.Временами же Леша мог проявить склонность к сентиментальным чувствам. Он знал это за собой и не был от того в восторге.