Но Нина принадлежала к первой кучке людей, которые и метели были рады. Леша тоже любил метель, но то, что ему предстояло скоро ехать и развозить товар, его никак не радовало. И ни метел, ни будь в то время солнце, дождь, весна или лето не сыграло бы никакой роли. Ехать не хотелось, а сейчас и в особенности. Каким-то образом звонок Нине выбивал остатки настроя на работу, и сесть за руль и ехать по маршруту представлялось таким нереально пугающим и до тяжести во всем теле неумолимо приближающимся действием. В общем, мозг периодически забывался и отключал эту неприятную волну и, Леша с досадой морщился, когда неожиданно всплывали мысли о работе.

– Если бы я каталась на коньках или на лыжах!.. – мечтательно, с умилительно-сладкой улыбкой протянула в телефон Нина.

– А я умею. И на коньках и на лыжах, – легко признался Леша. И ни капельки хвастовства, даже намека, что он хотел как-то выделиться и показать, что умеет, не было. Просто не было и всё. Леша так сказал, чтобы просто поделиться. Поделиться некоторой частью себя и своей жизни. Будто бы неким таинственным образом сведения о его умении кататься могли на несколько миллиметров, но приблизить к нему Нину. Во всяком случае, ему захотелось так сказать. И сказав, он не почувствовал себя ни глупо, ни нелепо. И это было хорошо.

– Здорово! А я на коньках, когда еще в школе училась пробовала кататься, но это явно не мое занятие. На лыжах еще как-то могу проехать. Если никуда не спешить и ехать медленно-медленно. Да и то я не любитель, – говоря всё это, Нина безотрывно смотрела на танцующий в порывах ветра крупный снег. Облака на небе, казалось, торопились, и не постарались разделить общую снежную массу на снежинки. Пусть летят целыми снежками, большими клочьями холодной, тающей на ладони ваты. А упав на землю, снежинки всё равно превратятся в один большой снежный сугроб, одно большое белое покрывало. И облака, поторопившись еще немного стали сыпать снега еще гуще и еще крупнее. Ничего не стало видно! Соседний дом словно растворился, Нина его не видела. И только самое близкое к окну дерево проглядывало своими необычайно темными и казалось влажными лапами, сквозьобрушившейся стеной снегопад. Ему – дереву – всё нравилось, и оно смиренно стояло и лишь вздрагивало от налетающих временами порывов ветра.

– Я сам сто лет ни на чем не катался. Даже как-то позабыл, что есть лыжи и коньки.

– А почему? Если ты любишь. Или… у тебя много работы? – безмятежность покинула Нину. Тон разговора тонко, но верно переменился. Пестрыми частичками в воздухе около Нины, а больше все-таки у Леши, замаячили серьезность, грусть, желание пребыть выше мрачности бытия, желание улыбнуться и сказать что-то такое, что враз избавит от лишних тревог и сомнений и вернут беззаботную лучистость улыбке, а главное взгляду.

– Да, сначала как-то не до лыж было. Ну, когда, мы в общежитие переехали. Тогда вообще ни до чего дела не было. Потом как-то… А действительно!.. Появилась работа. С дедом приходилось много времени проводить. Он давно болел. На одних таблетках только и жил последнее время, – Леша спохватился и замолчал. Получалось сейчас абсолютно неправильно. Решил же позвонить Нине просто так, узнать как у нее дела. И услышь Леша в трубку «ой, кто-то в дверь звонит!» или «я сейчас опаздываю, давай, потом поговорим.» нисколечко не удивился бы. Он знал, что никому не нужен, тем более со своими проблемами.

– Ты его сильно любил. Я это сразу поняла. Ну, тогда…

– Да, у дедушкиного дома, – нечаянно вырвалось у Леши, – то есть у вас на даче. Просто… Не важно.

– Ничего страшного. Я вот родительскую квартиру домом называю, а в которой сейчас живу просто квартирой, – сказав это, Нина почувствовала разницу. Квартира родителей была и ее квартирой, а их дача уже давно не была дедушкиным домом. У Нины всё было в настоящем, а Леша мог лишь оглядываться на прошлое.

– Да, – просто так сказал Леша, – у тебя сейчас выходные, новогодние праздники?

– Да. А у тебя разве нет? – удивилась Нина.

– У меня нет. Я по графику работаю. Вот, скоро уже собираться надо, – сообщил Леша.

– Что ж, тогда не буду задерживать тебя. Удачи. Пока.

– Пока, – недоумевающе и как-то разочаровано произнес Леша.

Он хотел еще немножко, хотя бы минуту поговорить. Он чувствовал, что ему это необходимо. Но Нина уже завершила разговор и отключила телефон. Очень быстро пролетел момент завершения. Леша не успел ничего толком и сообразить.

А Нина была очень рада, что Леша ей позвонил. Этот звонок был отличным началом, приближающегося к середине, дня. Хотелось бесконечно улыбаться. И она, положив телефон на подоконник, улыбаясь, еще с минуту смотрела в окно, где всё, чуть притаившись, даже снег пошел редкий и мелкий, ожидало сильной метели. А потом, продолжая улыбаться, направилась на кухню завтракать.

Она никогда не отвлекала человека от работы. И если Леше сейчас нужно было идти, то Нина не могла его задерживать. Всё было очень просто, хотя Леша того и предположить не мог. И маята, в свете которой уже стало неважно на работу ему сейчас или нет, заполнила его изнутри, не собиралась от него отставать и на весь день стала его спутником.

На следующий день Леша проснулся с чувством, что все идет как обычно и наступило самое обыкновенное повседневное, совсем ничем неприметное и даже несколько неинтересное от своей же повседневности утро. Но стоило ему повернутся с боку на бок, как в его голове что-то, будто тоже каким-то образом перевернулось, и опять некая неловкость и неопределенность, время от времени приводившие его мысли к Нине, основательно расположились в его голове. И чтобы Леша не делал, в какие дела не окунал себя и, как не насмешила его Ритка своим новым экстравагантным, до нелепости вульгарным к ее молодому лицу цветом волос, он так или иначе свел все свои многочисленные, неясные, путанные мысли к одной короткой и достаточно четкой – он решил еще раз позвонить Нине и убедить себя. А в чем убедить, это должно было решиться во время предстоящего разговора. После сего решения надоевшая маята сделала шаг назад, но не ушла. Появилось ощущение спокойствия.


***

Нина вышла из кинотеатра и, не успев для себя решить, понравился ей фильм или нет, невольно окунулась в вечерний густой снегопад. Зима, в этом году выдалась богатой и щедрой на снег. Она сыпала его на землю и тихим бесконечно красивым потоком, и бушевала беспросветными вьюгами, и в морозном воздухе, и во влажном, размягченном оттепелью кружились снежинки, и днем, и ночью… Снег шел и шел. Казалось, там, наверху, его бесконечные запасы. И без отдыха, нескончаемо, он может падать и падать на землю, превратить город в один большой сугроб, всё засыпать, даже самые высокие многоэтажки вместе с крышами…

И сквозь снегопад и суетившиеся же в нем потоки людей до Нины долетел крайне восторженный яркими всполохами девичий смех.Стараясь ни с кем не столкнуться и уйдя в сторону от центрального входа в кинотеатр, Нина невольно попыталась найти источник искреннего веселья. Зачем это ей нужно было? Что она хотела?

И перестав вертеть по сторонам головой, Нина самым неожиданным образом увидела девушку, что секунды назад так громко смеялась. Сейчас она не заливалась звонким смехом, а что-то – Нина почему-то никак не могла разобрать что – говорила своему молодому человеку. Но говорила же непреднамеренно громко и излучая, при каждом произнесенном слове, откровенные эмоции радости. И кажется, парень ей что-то отвечал, тихо и коротко. И только что полный беспечных, наслоившихся друг на дружку сумбурных эмоций голос девушки, взял совершенно иные ноты. В одно мгновение, словно то был мастерски сыгранный дубль в кино, голос пронзили непонимание, разочарование, отчаяние и, наконец, злоба. И все они были не менее искренними, чем предшествующая им радость.

Нине не удалось разобрать ни единого слова из чужого диалога, только красноречивый голос до нее доносился, не удалось даже мельком взглянуть на лица молодых людей, только их силуэты сквозь монотонно плывущие в противоположенных направлениях кучки народа и шедшую рябью стену снега – вот, что удалось ей выхватить из случившейся сцены чьей-то жизни.

Что-то проговорив в негодовании, девушка сорвалась с места и быстро-быстро стала уходить, парень, чуть помедлив, может, растерялся, а может, ждал некоего чуда, направился за ней.

И приключенческий фильм с элементами романтики, только что просмотренный, улетучился из Нининой памяти, а двое молодых людей вызвали счастливую улыбку на ее лице. И пусть было понятно, что девушка поругалась с парнем, но Нина радовалась совершенно не этому. Собственно она была и не способна радоваться большому или маленькому несчастью совершенно незнакомых ей людей. Она, если уж подумать, вообще неясно чему обрадовалась. И как бы между прочим подумала, что неплохо бы было сейчас зайти и перекусить какой-нибудь пироженкой в каком-нибудь кафе. Все ее существо так и тянуло посидеть в небольшом кафе и никуда не спеша выпить кофе и съесть очень вкусное пирожное. С родни детскому капризу было ее желание, все пропитанное некоторой легкостью, сиюминутностью, с требованием исполниться прямо сейчас, но абсолютно без всякой спешки.

И Нина, припоминая, что где-то здесь, рядом с кинотеатром на соседней улице должно быть подходящее для нее заведение, направилась на его поиски. Она удивилась себе, когда немного заплуталась и не сразу смогла найти кафе. Но обрадовалась, когда, зайдя в него и усевшись за столик у окна получила то, что сейчас и хотела: за окном совсем сгустился вечер, снег все продолжал идти, а на деревянной поверхности столика вскоре оказалась чашечка с ароматно пахнущим кофе и бисквитное, с кремом и кусочками ягод клубники пирожное.Она сидела и по маленькому кусочку отправляла в рот пирожное, изредка делая глоток кофе, и практически безотрывно смотря в окно…

– Девушка, я могу сделать так, что Вы тут же перестанете грустить.

Снежные хлопья медленно опускались на уже заваленную сугробамиземлю, не спеша пролетая, будто прокрадываясь, у самых оконных стекол,и заглядываличерез них внутрь кафе.То были самые любопытные снежинки.